— Мама, это мы! Встречай!
Я слышу голос Польки, тут же откладываю ноутбук с колен в сторону, поднимаясь с насиженного теплого места на диване, и иду в прихожую. Только заворачиваю за угол, как на меня несется дочь, обвивая за живот.
— Дочка, полегче, пожалуйста, — слегка задыхаюсь я.
Она тут же ахает и ослабляет хватку, ее щеки раскраснелись от прохлады.
— Мы классно покатались, мам! Знаешь, сколько раз я съехала с самой высокой горки на ватрушке?
Приподнимаю бровь, делая вид, что сильно раздумываю.
— Семьдесят три раза! — дочь торжествующе поднимает указательный палец вверх, а мое материнское сердце чуть сбивается с ритма.
Семьдесят три потенциальных раза свернуть шею.
Но я глотаю эти слова, чтобы не омрачать ее сияющие от восторга глаза.
Следом в дом с грохотом вваливаются сыновья. Они бросают сноуборды у двери, заполняя пространство громкими возгласами и шумом. Я тут же прошу поднять свой спортивный инвентарь и отнести в кладовку.
— Ну щас, ма, дай мы от дороги отойдем, — кого-то из них косится на меня.
— Вы что, сильно перетрудились? — спрашиваю я с легкой иронией.
Они в ответ закатывают глаза, но покорно подхватывают доски и уносят.
С возвращением детей в доме становится теснее, шумнее и... теплее. Чуточку теплее, чем было с утра. Хотя я и не скажу, что мне было одиноко. Наоборот, я ждала этой тишины и покоя. Но дети есть дети — без них мир теряет свои самые яркие краски.
— Вы голодные? — обращаюсь к Поле, поправляя ее растрепавшиеся волосы.
— Не-а, мы заезжали на заправку, папа купил нам по френчдогу.
— Ясно, — киваю я.
Думать о Павле не хочется совсем. Не то что думать — я бы предпочла стереть из памяти все, что с ним связано. Но я понимаю, что это невозможно. Дети всегда будут живым напоминанием о нем.
Он словно считывает мои мысли, заходит в прихожую и первым делом бросает на меня колкий, едва уловимый взгляд.
— Здравствуй. Как ты?
— Прекрасно, — автоматически запахиваю полы белого шерстяного кардигана, будто он может стать моей броней.
— Как ребенок? — его голос приглушен.
— Так же, как и мать.
Отвечаю максимально односложно, всем видом показывая, что хочу поскорее его выпроводить. Но он не уходит. Вместо этого делает уверенный шаг в мою сторону.
— Полька, беги наверх, — он аккуратно подталкивает дочь в сторону лестницы, — Я с мамой поговорю.
Дочь, не задавая лишних вопросов, хватает брошенный на пол фиолетовый рюкзак с игрушкой, похожей на Лабубу, и весело убегает.
Мы с Павлом остаемся одни. Он молчит, и я молчу, хотя внутри меня бушует ураган из вопросов и обид.
— Ты подумала? — наконец нарушает он тишину.
— Подумала о чем? — делаю удивленные глаза.
— О нас, Лиза. О нашей семье.
— А... — прикладываю палец к губам, легонько постукивая, будто бы раздумываю. — Это я должна была подумать, да? А ты? Ты подумал, когда ложился в постель с другой? В тот момент ты вспомнил о нашей семье?
— Лиза... — со свистом выдыхает он, запрокидывая голову. — Не начинай. Сейчас разговор о нашем будущем.
— Ты прав, будущее — действительно важный аспект. Только вот никакого «нашего» в этой связке больше нет. Уходи, Паша. Мне видеть тебя тошно.
— Прекрати вести себя как обиженная девочка! Я оступился, но я пришел и признал свою вину.
— Когда? — резко выкрикиваю я, больше не в силах сдерживать накипевшее. — Когда ты сказал, что виноват? Когда спал с этой Юлей? Или когда женился на мне, будучи влюбленным в другую? Когда, Паша?
Он замирает на месте, и в его глазах читается растерянность.
— Ну чего ты молчишь? Ты хотя бы чуточку меня любил? — мой голос срывается на хрипоту. — Хотя бы немного? Самую малость... Или я была просто удобным вариантом, чтобы горевать о несбывшейся любви?