Предатель. Ты врал мне годами (СИ)

Глава 27. Я не буду это терпеть

Я не моргаю, окаменев под теплыми губами Богдана, который целует меня в шею.

— Не трогай меня…

— Ты моя жена.

Меня всю передергивает от его шепота, в котором я улавливаю хрипотцу возбуждения. Какое же он чудовище.

Неуклюже разворачиваюсь к Богдану.

— Ты отвратителен, — говорю я ему и взгляда не отвожу.

В его глазах пробегает темная тень.

Вспылит?

Накричит?

Опять закидает угрозами?

— Я знаю, — отвечает он, и от его честного ответа я теряюсь.

На несколько секунд в его взгляде нет насмешки, злости или агрессивного вызова.

Это те глаза, в которые я однажды влюбилась, но Богдан моргает, и мимолетная искренность исчезает.

Следом меня накрывает волна сильной тошноты. Я кидаюсь к раковине, и меня будто выворачивает наизнанку, но Богдана это не смущает.

Он прячет курицу в духовку и невозмутимо шинкует фиолетовую луковицу на тонкие кольца, которые затем отправляет в миску с салатом.

Что будет с моим отцом?

Если он действительно связан с появлением Доминики и науськал ее раскрыть всю правду о папуле, то Богдан его накажет.

Серьезно накажет, ведь он учился у своего отца, который за неосторожные слова может привести сильную и уважаемую семью к краху.

Папа рискнул и подставил под удар не только меня, но и внука в моем животе, поэтому вряд ли ему все спустят с рук и только пожурят за щечку, что так нельзя поступать с Абрамовыми.

— О чем задумалась?

И мне не об отце надо думать, а о себе. Я должна сейчас выйти из ситуации с наименьшими потерями.

— Ты же понимаешь, — смываю со стенок раковину ошметки своей рвоты, — я не смогу быть с тобой после всего этого…

Я говорю без агрессии и обиды.

Это удивительно. Сначала мне казалось, что я могу умереть от эмоционального взрыва, а теперь мой голос — спокоен и тверд.

Я понимаю, что выживу и что жизнь продолжается, а паника с истерикой — плохие товарищи в беседе с Богданом.

Они его раздражают и злят, а со злым Богданом я ничего не добьюсь.

— Богдан, — вздыхаю я, опершись руками о край раковины, — я согласна с тобой, что мы должны провести свадьбу дочери без скандалов. Она заслужила праздник, и я понимаю, что на него приглашены непростые люди… — закрываю глаза, — но…прежней жизни у нас не будет.

Богдан не перебивает меня.

Наверное, это хороший знак?

— Я предлагаю после свадьбы Светы тихо и мирно разойтись, — глотку все же схватывает болезненный спазм, и я не могу его сглотнуть. Голос становится сдавленным, — Богдан, иначе у нас ничего не выйдет.

— Напоминаю, Люба, — отзывается он сдержанно и отстраненно, — ты беременная…

Это угроза? Он намекает, что если мы не будем в браке, то он отберет у меня ребенка?

И ведь у него есть для этого все карты на руках.

Он настолько мерзавец?

Выдыхаю и прикусываю кончик языка, чтобы прогнать панику, которая вновь цапнула меня острыми и ледяными клыками страха.

— Ты, конечно, можешь вынудить меня быть с тобой, — открываю глаза и смотрю на слив раковины, — угрозами и шантажом, но… какой тогда смысл? — оглядываюсь на Богдана, который срезает попки у огурцов. — Мы ведь все эти годы пусть и жили во лжи Богдан, но в нашей семье не было страха, ненависти и желания спастись от тебя.

Поднимает взгляд.

— Тебе же нужна рядом не затравленная женщина, которая боится тебя и того, что ты отнимешь у нее сына, чтобы наказать, — спазм в глотке словно набухает. — Если бы это было так, то ты бы давно уничтожил меня. Затравил, задавил, но ты этого не делал. Вот и не надо, Богдан.

Прищуривается, крепко стискивая рукоять ножа.

— Да, я жду третьего ребенка, — делаю медленный вдох, — и никто не отнимет твоего права быть отцом. Тихо и мирно, Богдан.

Щурится сильнее, и мне хочется спрятаться со слезами от его острого и изучающего взгляда под стол.

— Той семьи, которую ты оберегал, больше нет и не будет, — я с трудом выдерживаю его взгляд.

Кухня размывается в пятна из-за слез, — ты же должен это понимать. Ты никогда не был дураком.

Он молча откладывает нож и огурец на стол. На виске пульсирует венка, на щеках играют желваки, а взгляд темнее.

Страшный до тошноты.

Я думаю, что в таком состоянии мужики людей убивают, но Богдан выходит из кухни, бесшумно прикрыв за собой дверь.

И как это расценивать?

Хочу кинуться за ним с криками, что он должен отпустить меня, но я сдерживаю себя. Ему тоже надо подумать, понять, осознать и прийти к выводу, что мы переступили за грань, за которой больше нет доверия и любви.

Вздрагиваю, когда до меня долетает глухой звук удара по стене, а после рык. Мой муж на грани, и я сейчас должна затихнуть, чтобы он не отвлекался на меня с мыслей, что мы пришли к финишу нашей семьи.

На столе у миски с салатом коротко вибрирует телефон Богдана. Он его забыл.

Подскакиваю к столу, не осознавая своих действий, хватаю смартфон, на экране которого высветилось имя “Кристина” и принимаю звонок. Когда я прикладываю телефон к уху, на кухню возвращается Богдан, а в трубке слышу истеричный голос на грани рыданий:

— Она избила нашу дочь, Богдан! Я не буду это терпеть!