Прима (СИ)

Глава 06 — Даша

Глеба нет. Неделю назад он уехал в Канаду и вернется теперь только к осени. Мне нравится такой вариант, по крайней мере, никто не будет строить козни. А еще с моей ноги, наконец-то сняли гипс. Прописали процедуры и сказали, что уже к началу июля я смогу вернуться к тренировкам.

Я написала об этом маме, но она не читает сообщения. Зато мне позвонила педагог из балетного училища. Когда девчонки шептались, что я ее любимица — не верила, а зря. Ее звонок поразил до глубины души:

— Мне недавно звонил Анатолий Аркадьевич, они будут к концу года ставить новую “Чайку” и им нужна Аркадина. Я решила предложить тебя, Дарья.

Зажимаю ладонью рот, чтобы не заплакать от счастья. Хоть кто-то в меня все еще верит — ждет. Значит, ничего не потеряно — я смогу.

— Дарья, — нарушает тишину Наталья Михайловна. — Будет непросто, да и роль, откровенно, говоря, не совсем подходит под тебя, я понимаю. Но придется постараться.

— Я приложу все силы! Обещаю!

И нет, это обещание не ей, а моей матери. Большего смысла в жизни-то и нет… Я его не вижу.

Смотрю в большое настенное зеркало, вернее зеркала, которые тут расположены буквой “г” и вижу ту, кого не хотелось бы. В моих глаза усталость. Я измотана настолько, что готова упасть камнем на пол и лежать неподвижно неделю, если не больше. Отвратительное чувство.

Сажусь на мат и развязываю пуанты. Ступни разодраны до крови, местами видны зажившие ссадины и синяки.

— Ненавижу! — кричу в пустоту. — Как же я ненавижу себя такой немощной!

Знаю, что должна продолжать тренироваться: стиснуть зубы и через “не могу” пробовать снова и снова, снова и снова, пока тело не отзовется нужным ритмом. Но каждый раз, когда я пытаюсь сделать шаг, боль пронзает мою голень.

Я не обращаю на нее внимания. Так нас учили с детства: хочешь парить лебедем, забудь про боль. Ее нету. Это не существующая субстанция. Мои ступни порой превращались в месиво, до того я себя изводила. Помню, однажды я шла босиком по коридору, а после меня оставались кровавые следы.

И что изменилось? Если тогда я могла, почему не могу сейчас?

Делаю глубокий вдох, встаю и начинаю медленно поднимать ногу, пытаясь повторить движения, которые раньше давались мне легко. Мыслю позитивно, даже представляю, что буду прыгать по сцене, тем самым переключая спектр внимания с боли.

А потом очередное падение. Я как камень, а не перышко. Я тяжелая, а не воздушная. Я — почти проиграла…

Возвращаюсь изнеможенная к себе. Открываю ящик, чтобы взять книгу и немного отвлечься, но натыкаюсь на дневник, который около пяти лет, с момента поступления в училище, непрерывно вела. Зачем-то открываю его и читаю вслух то, что никто никогда не должен прочитать. Мои унижения. Боль. Обиду и страхи. Кажется, я успела забыть о них, попробовал успех на вкус. Но чего он стоил?..

20 мая.

Сегодня снова нас унижали на занятиях. Алла Михайловна, наш куратор вывела всех в зал, прошлась вдоль шеренги и попросила сделать шаг вперед тех, кто по ее мнению недостаточно худой.

“Коровы”, — сказала грубым тоном она. Среди вышедших вперед и я. Мне настолько противно находится здесь, слушать гадости, которые она раз в месяц озвучивает в сторону учениц. К горлу подкрадывается тошнота.

“Ты что себя свиноматкой возомнила?”, — спрашивает она, останавливаясь напротив меня. Затем отворачивается, ответ ей не нужен, и уходит к следующей ученице.

Вечером я рассказываю обо всем маме. Ситуация в училище порой граничит с безумием. Об нас вытирают ноги. Да, мне всего одиннадцать, но я прекрасно понимаю, что нас не воспринимают, как учениц. Мы — рабы в глазах педсостава.

“А ты думала, в сказку попала?” — отвечает мама.

“Мне было неприятно”, — кусаю губу и жалею, что вообще рассказала.

“Когда в следующий раз будешь есть, подумай о том, как тебе было неприятно”, — кидает пустую фразу родительница.

Она уходит, а я бегу в туалет. Меня тошнит. От себя. От еды. От балета.

Ненавижу сцену. Ненавижу балет. И училище я тоже ненавижу.

Мама, неужели тебе меня совсем не жаль?

15 октября

Я сижу на занятиях по “классике”, ощущая себя какой-то позорницей. Девочки шушукаются, тайком поглядывая в мою сторону. Они уверены, что женские дни их не коснуться еще какое-то время, но каждая из них при этом жутко боится, когда окажется на одной скамье рядом со мной.

— Задержись, — говорит мне после уроков педагог, Милана Евгеньевна.

Переминаясь с ноги на ногу, вхожу в ее кабинет. Я уже наслышана о том, что должно произойти дальше. Девочки со старших классов между собой это обсуждали, хотя здесь вообще не принято ничего обсуждать.

— Раздевайся, — Милана Евгеньевна скрещивает руки на груди, и смотрят на меня выжидающе. Я испуганно пячусь, пока не упираюсь в стенку.

— Что? — хрипло шепчу.

— Показывай прокладку, — требует педагог.

И я показываю. А потом выхожу из кабинета в слезах. Закрываюсь в туалете и не могу привести себя в чувства. Казалось, что унизительнее постоянных взвешиваний ничего не будет, но нет — ошиблась. Это отвратительно.

Ненавижу балет.

Мам, зачем ты меня отправила в этот ад?

1 марта

Ничего прекрасного в балете нет. Я поняла это сегодня, когда неправильно повторила комбинацию на уроке. Знаю, что ошиблась, но раньше подобной реакции со стороны педагога не наблюдалось.

Она подходит ко мне, хватает за пучок на голове и заряжает пощечину. Я вздрагиваю, в аудитории воцаряется тишина. Мертвенная. Все ждут продолжения. А кое-кто в душе радуется, что досталось не ему. У нас тут нет приятельских отношений, по крайней мере, у меня не срастается. Я — белая ворона. Одинокая, вечно попадающая под раздачу.

— Где ты витаешь? — кричит педагог. — Балет — не игрушки. Это работа! Ты должна пахать как лошадь, пока не сдохнешь. Поняла?

Единственное, что я понимаю из ее слов — не хочу здесь находиться. Хочу бросить балет, перестать подвергаться оскорблениям. И именно об этом прошу маму вечером.

— С ума сошла? — говорит раздраженно она, и даже откладывает свои документы. Ее взволнованный голос заполняет кабинет, пропитывая стены.

— Я не чувствую себя там… счастливой, — бормочу себе под нос.

— А кто сказал, что счастье — важно? Ты должна чувствовать себя первой, лучшей, чтобы все вокруг мечтали быть похожими на тебя. А счастье удел домохозяек.

Она указывает на дверь, и я ухожу. Мир рушится с каждым шагом. И тут еще ты… Стоишь посреди коридора, смотришь на меня. У тебя под глазом фингал, на кулаках ссадины. Слышала, в последнее время, ты часто попадаешь в неприятности.

— Что с тобой? — спрашиваю я, позабыв о своей обиде. Да, мы не общаемся, да, ты ненавидишь меня. Но это не повод пройти мимо. Глубоко внутри я все еще хочу быть твоим другом. Или же семьей. Ведь у меня никого нет. Даже в этом огромном особняке. Я одна. Порой мне кажется, ты тоже один.

Ты не отвечаешь, молча обходишь меня дугой, направляясь к себе. Ничего нового. Но меня передергивает, и я зачем-то спрашиваю тебя:

— Глеб, скажи, — шепчу, опустив голову. — А мама за тебя тоже не заступается?

— Я сам могу втащить кому угодно, — рычишь ты, в привычной манере. Мы стоим спинами друг к другу и не можем видеть лиц. — Ты тоже учись. Или что думала, в сказку попала? — повторяешь слова матери.

— Да, — повышаю я голос. — Я думала, что у нас будет семья. Что за меня будут заступаться.

— Выйди в окно, — с усмешкой отвечаешь ты, засовывая сбитые кулаки в карманы брюк. — Или поставь их на место. Хотя ты такая слабачка, что лучше уж закончить с этой жизнью.

Ты говоришь это совсем как взрослый. Но меня подстегивают твои слова, они цепляют похлеще пощечины, которую я получила сегодня в училище.

— Посмотрим, — произношу, задрав подбородок.

Сегодня, ложась спать, я принимаю решение стать лучшей. Примой. Той, кого не посмеют унизить. Той, кому будут поклоняться, и мечтать станцевать рядом. Я не слабачка. И я докажу это… Тебе докажу.

___ Дорогие читатели! Если вам нравится книги, поддержите ее звездочкой.) Кстати! Все факты, о которых описывает Дашка в своем дневнике были взяты мной из воспоминаний реальных балерин современниц.