Притяжению вопреки

=17.

Не понимаю её. Совершенно её не понимаю…

Если я ей не нравлюсь, зачем приходила? Ну ладно ещё в первый раз — проведать, типа, жив-здоров, а потом зачем? Зачем эти взгляды долгие? Зачем звонки, улыбки, разговоры? Голова пухла и гудела от этих «зачем». Я даже не заметил, как дошёл до дома.

Хаотичными рывками скинул с себя одежду и как-то совсем без сил рухнул в постель. И почти сразу провалился в сон как в глубокий вязкий омут. И хотя проспал до утра, проснулся, по ощущениям, весь какой-то полубольной и выпотрошенный.

Я даже не знаю, почему вдруг так расстроился. И почему злился на неё вчера. Хорошо, не злился. Негодовал. И чувство было такое, словно она меня… ну не знаю, обманула или бросила. Но это же бред!

Она ведь мне ничего не обещала, не флиртовала, никаких даже призрачных посылов не делала. А что ходила ко мне — так, может, просто по-дружески. Может, ей хотелось обычного человеческого общения. Она же говорила, что страшно одинока. Не её вина, что я напридумывал себе лишнего, приписал ей то, чего не было.

Это я так себя убеждал. И сам же спорил: ну нет! Было, было. Я же чувствовал. Поступки могут обмануть, слова могут обмануть, но не взгляд. А как она смотрела иной раз — так аж внутри жгло.

Может, она просто не хочет ничего затевать, потому что я уеду скоро? Я ведь и сам не хотел, просто не удержался. Но тогда, как бы ни было грустно это признавать, она права. Ни мне, ни ей это не нужно. Ведь если растравишь себя, потом только хуже будет.

А, может, наоборот? Собьёшь охотку и полегчает? Правда, то, что со мной сейчас творится, мало похоже на обычное «хочу». Я измаялся уже весь.

Такой мысленный диалог я вёл с собой целый день. И, в итоге, пришёл к выводу, что лучше будет выкинуть всю эту блажь из головы (правда, знать бы ещё, как её выкинуть), быстрее доделать работу и уехать. А там, вдали, всё остынет и забудется само.

Я пробовал работать, но всё равно чуть ли не каждую минуту поглядывал на упорно молчащий сотовый. Ну позвонить-то уж могла бы? Или сообщение написать? Или это уже всё, совсем всё, бесповоротный конец отношений, которых и не было?

Я психанул, выключил телефон и убрал с глаз подальше, чтоб не нервировал. И кое-как всё же включился в работу.

Вообще, такое со мной впервые — обычно комп засасывал меня как чёрная дыра. И чем сложнее были задачи, тем острее азарт. Тем труднее я отрывался на всякую обыденность. И уж точно никогда и ничто не могло перетянуть на себя моё внимание и интерес, если было над чем поработать, а тут… ну чёрт-те что, ей-богу!

Хотя потом всё-таки вошёл в привычный ритм, точнее, в привычное состояние. И работал до поздней ночи. Затем всё же включил телефон — ничего не было. Ни звонков, ни сообщений. То есть были и полно, но все не от неё. Значит, и правда всё…

Всю следующую неделю я писал прогу Иванычу как одержимый.

Синяки мои сошли, бесследно, даже как-то грустно стало, словно исчезло последнее, что связывало нас с моей синеглазой. Ладно, не моей…

Иваныч дозволил не таскаться в офис, раз уж я приработался на дому.

А в пятницу вечером ко мне нагрянули Паша, Сёма и девочки из бухгалтерии. Пива принесли и всякой пивной дребедени — чипсов, сухариков, соленых орешков.

«Нафига я дверь открыл?» — подумал я с досадой, взглянув на эти запасы, рассчитанные на глобальную пьянку.

Нет, я не то чтобы превратился в угрюмого сыча и социофоба, вообще нет. Хотя после Аниты не особо тянуло на веселье, конечно. Но тут они просто заявились очень не вовремя. Я почти закончил с прогой для Иваныча, остановился на таком моменте… в общем, некстати сейчас всё это было.

Но я, как культурный человек, притворялся радушным хозяином, хоть в душе ждал, когда уже пиво кончится и все разойдутся. И видать, очень хорошо притворялся, потому что никто уходить не спешил, Сёма сгонял за добавочкой, а потом и вовсе они решили остаться на ночь.

В конце концов, я смирился с тем, что вечер потерян, напился с тоски вместе с ними, и стало на всё плевать. Даже плохо помню, чем и как закончилась эта ночь.

— Через две недели, в субботу, — предупредил Паша наутро, когда мои гости наконец стали собираться по домам, — у меня днюха. Гулять будем.

— Я счастлив, — криво улыбнулся я.

Однако пообещал, что приду. Пришлось пообещать — Паша был настроен решительно. Он вообще оперился после того, как стал встречаться со Светой. Даже от мамы съехал. И сейчас мне показалось, что он не уйдёт, пока я не дам слово быть на его днюхе.

Меня, если честно, и так мутило. Не то, что пить, а даже курить не хотелось. Правда, к вечеру захотелось, но было нечего.

Я напялил куртку, спрятал голову в капюшон и пошёл за сигаретами. Шатаясь на ветру (погода совсем озверела!), доплёлся до супермаркета. Взял пачку Парламента, свежий хлеб и ещё всякое съестное — раз уж шёл по такому холоду, то чтобы хоть не зря.

У кассы образовалась небольшая очередь, я пристроился в хвосте, прижимая к груди свои покупки — про тележки вечно забываю. Стоял, ждал, как вдруг стало резко не по себе. Тревожно, душно, маетно. Я заёрзал, заозирался и увидел её, Аниту.

Она подходила к кассе, толкая перед собой почти пустую тележку с упаковкой йогурта и двумя зелёными яблоками. Заметив меня, она смутилась, на долю секунды замешкалась, но всё же мне улыбнулась.

— Привет, — поздоровалась она.

— Привет, — облизнув вмиг пересохшие губы, ответил я, чувствуя, как грудную клетку распирает от… не знаю даже от чего больше — от волнения, от тоски или от радости?

Она разглядывала меня так, будто сто лет не видела и ищет, что изменилось, а что осталось прежним. Ну а я-то и подавно вперился в неё с жадностью.

— Ты как? — тихо спросила она. — Вижу, синяки уже сошли… хорошо…

Ответить я не успел — меня окликнула кассирша.

— Молодой человек, вам пакет считать?

Расплатившись картой, я отошёл от кассы, но решил её подождать (за свой йогурт она категорически не позволила заплатить).

Я ждал её чуть в стороне, забив на все установки. Я страшно соскучился. Она вообще действовала на меня так, что самому дико, что такое бывает. Вот если бы она сейчас сказала: «Эйс, пошли». Я бы пошёл, даже не спросил бы, куда и зачем… Хотя, может, и спросил бы, но всё равно пошёл.

Анита тоже расплатилась и обернулась ко мне. А я взгляд от неё не мог отвести. Как будто хотел вдоволь насмотреться и запомнить навсегда её черты, выражение, жесты.

Она приблизилась как-то не слишком уверенно, остановилась напротив, посмотрела вопросительно, но при этом не сказала ни слова.

Не знаю, какая шальная мысль в это мгновение ко мне залетела, но я вдруг произнёс:

— Пошли ко мне.

Не дожидаясь ответа, я взял её пакет и направился к выходу. Она не стала ни возражать, ни ломаться. Пошла следом.

До дома мы почти не разговаривали. Там и погода не располагала, конечно, но главное, я бы и не мог. Я и дышал-то с трудом, прямо задыхался. Сердце каким-то огромным горячим сгустком пульсировало у самого горла. И мыслей в голове никаких не осталось, кроме единственной: она сейчас рядом, она со мной.

На автомате я разделся, разулся, занёс пакет на кухню, пельмени сунул в морозильник, чайник включил. Потом вернулся в прихожую. Анита успела снять сапоги расстегнуть пальто. Она вообще двигалась медленно, будто всё время сомневалась, стоит ли. Я помог — снял пальто, шейный платок. Пристроил на вешалке.

Потом обернулся к ней, она так и стояла у входной двери. Стояла, словно чего-то ждала. Ждала, но боялась. И смотрела так, что бросало в жар.

Я шагнул к ней, порывисто прижал к себе — она не вырвалась, не оттолкнула, но и не обняла. Да и пусть.

Сердце у меня колотилось так, что грудь вздымалась мощно, часто, с шумом. И в глазах темнело и плыло.

Чудом сдерживая почти неодолимый порыв наброситься на неё с жадным поцелуем, я лишь нежно коснулся губами её прохладной кожи.

Я целовал её лицо, медленно подбираясь к губам, а у самого дыхание перехватывало. Как же сильно и остро я её хотел! Как никого и никогда. Хотел телом, умом, душой, всем, чем можно хотеть, хотел всю, без остатка…

Наконец нашёл её губы, невозможно мягкие… Приник, сначала нежно, но стоило ей ответить на поцелуй, как у меня просто сорвало крышу. Я вжал её в дверь собой, впился в её губы, вторгся языком, и чувство было такое, словно лечу кувырком в бездонную пропасть. Странное всепоглощающее чувство, смесь какого-то незнакомого страха, даже жути, необузданного восторга и пьянящей эйфории.

Не разрывая поцелуя, мы перебрались в комнату, сбивая по пути всё подряд. Кое-как, рывками, нетерпеливо сорвали одежду. От соприкосновения голой горячей кожи жгло, прошивало током насквозь. А в самый сладкий миг я сомкнул веки, иначе, казалось, просто не выдержу такого напора ощущений. Разрядка была острой, слепящей, оглушительной.

Если бы рядом случился взрыв, потоп, землетрясение, да что угодно, я бы не заметил. Моя Вселенная сейчас сократилась до одного-единственного человека. До неё. И ничего больше не надо. И нет у меня никого и ничего важнее и дороже.

Я никак не мог насытиться, словно изголодался. Но и она отдавалась мне с той же страстью, с тем же самозабвением. А каких я только глупостей не нашептал ей за эту ночь. Но это простительно — я умирал от нежности, я дурел от счастья…

А потом, позже, разомлевшие, мы уснули, не размыкая объятий.

