Притяжению вопреки

=18.

Спал я плохо — мне почему-то казалось, что если покрепче засну, то всё это счастье закончится. Глупость, конечно, но вот так. Стоило задремать, как поплывшее сознание почти сразу пронзала неясная тревога. Я дёргался и просыпался. Чёрт-те что!

Ну зато мог смотреть на неё сколько угодно — что я и делал. Разглядывал, любовался, гадал, что ей снится.

Вообще-то, спала она тоже как-то беспокойно. Хмурилась, вздрагивала, а то вообще морщилась, как будто зубы болят. Но всё равно — какая же она красивая, аж в груди больно.

Когда рассвело, мои дурацкие надуманные страхи, к счастью, поблекли, и мне удалось урвать пару часов сна. А разбудили меня дивные запахи. Мне даже под конец приснилось, что я вообще в Варшаве, в одном кафе, где частенько бывал прошлым летом. Там, кстати, обалденная кухня. Только сейчас, в своём сне, я вдруг оказался за столом совершенно голый. Испугался сначала, сконфузился, но потом заметил, что никого это не смущает, и перестал париться. И только собрался вкусно поесть, как проснулся. И впрямь голый. А запахи плыли из кухни.

Потребовалось несколько секунд, чтобы память моя ожила. Но как только вспомнил вчерашний вечер, а потом ночь… и внутри всё сладко сжалось. Чёрт, даже не верится.

За стеной что-то звякнуло. Я быстро натянул шорты и прошлепал на кухню. Анита, обмотав руку полотенцем, вытаскивала из духовки противень. Поставила на разделочный стол и повернулась ко мне. А я замер на пороге с идиотской улыбкой во всё лицо.

— Что такое? — спросила она. — Ты так смотришь…

Она оглядела себя.

— Ничего. Я так боялся всю ночь, что ты исчезнешь, а ты тут, да ещё и приготовила что-то вкусное. Фантастика.

— Ну, вкусное или нет — ещё неизвестно, — заскромничала она. — Может, гадость…

— Из твоих рук, богиня, я готов пить яд.

Я подошёл к ней, обнял, притянул к себе. Поцеловал, без умысла, ну типа с добрым утром, но тут же завёлся. Она же как родник, из которого невозможно напиться. Даже не так — чем больше пьёшь, тем больше хочется…

Потом мы обедали. К слову, запеканка получилась у неё отменная. Зря Аня сомневалась.

— С первым днём зимы, кстати, — заметила она.

— Фигасе, с первым днём, — хмыкнул я. — Да тут, по-моему, зима уже давно и прочно обосновалась.

— Хорошо, с первым днём календарной зимы, — поправила она с улыбкой.

— У меня есть событие подостойнее.

Она вопросительно приподняла бровь.

— С первым днём наших отношений.

— Вот так сразу и отношения уже? — игриво спросила она.

— Ну да. После того, что было ночью, и утром, и только что, я, как честный человек, просто обязан на тебе жениться.

Она рассмеялась, а потом, как бы в шутку, поинтересовалась.

— Сколько же раз ты был женат, честный человек?

Я видел по её глазам, что за деланным весельем скрывается напряжение. Выходит, ей важно, свободен я или нет. А, значит, сегодняшняя ночь для неё тоже не просто порыв.

— Ни разу. Кому нужен такой раздолбай, — пожал я плечами.

— А ты у нас не только честный, но и скромный.

Я встал из-за стола, подошёл к ней. Она тоже поднялась мне навстречу. Посмотрела в глаза серьезно, перестала улыбаться. Но когда я обнял её, просто обнял, она, не колеблясь, прильнула к груди.

— Просто всё так внезапно, так быстро и так хорошо, что не верится… — вздохнула она.

Я поцеловал её в макушку.

— Быстро… Я на тебя запал ещё в октябре. Считай, два месяца уже. Для меня так это наоборот — срооок!

Она всхлипнула, что ли? Плечи вроде как вздрогнули или показалось? Что я не так сказал?

— Ты не подумай. Мне просто раньше никто так сильно не нравился, я и не… А к тебе у меня очень серьёзное отношение. Если бы ты только знала, Аня, как я к тебе отношусь…

И это правда. Сердце, казалось, стало огромным, просто гигантским, так, что еле умещалось в груди. Пульсируя, оно давило изнутри, грозя выломать рёбра.

— Не думай, что я с тобой просто переспать хотел и всё, адьёс. Нет. Не просто. С тобой вообще всё не так. Всё серьёзно. Аж самому страшно.

Но она всё равно как-то сжалась и будто с трудом сдерживала слёзы.

— А хочешь пойдём погуляем?

Хорошо, что метель улеглась. Мы часа два бродили кругами по нашему району. В другой раз я бы с ума сошёл от такой бессмысленной траты времени, но тут держал её за руку и кайфовал…

— Ань, оставайся у меня сегодня? — попросил я.

— Мне же завтра на работу, — от мороза она разрумянилась, и снежинки блестели у неё на ресницах, на воротнике, на светлых прядях, выбившихся из-под шапочки.

— Ну… я тебя утром провожу, а вечером встречу.

— Давай лучше я после работы к тебе зайду. У меня же там все вещи… — она кивнула в сторону своего дома.

Возле её подъезда мы нехотя распрощались. И прямо с той самой минуты я принялся с нетерпением ждать завтрашнего вечера.

Моя синеглазая не обманула. Пришла, даже раньше, чем я ждал. И с того дня мы встречались каждый вечер. Секс у нас был улётный, конечно, но, что удивительно, мне с ней нравилось просто быть. Разговаривать, валяться в обнимку на диване, мастерить что-то к ужину и даже выписывать круги по заснеженным дворам.

Никогда со мной ничего подобного не происходило. Никогда я так не прикипал к человеку, не привязывался так, чтобы прямо физически ощущать в нём потребность. И плохо переносил даже кратковременные разлуки. Хотя днём, когда её не было, я работал над программой. Тем и спасался от тоски.

Иногда, обнимая её спящую, чувствовал снова ту тревогу, которая терзала меня в первую нашу ночь. Если совсем уж честно, это тягостное и смутное ощущение возникало теперь нередко. И порой в самый неожиданный и необъяснимый момент.

Например, на дне рождения у Паши.

Я, конечно же, взял с собой Аниту. Она, правда, упиралась немного: неловко, никого не знаю, не люблю компании… Но когда я сказал, что тоже в таком случае не пойду (это не был шантаж, просто мне реально без неё никуда идти не хотелось), она уступила. Тем более и компания была скромная: всё те же лица — Паша, Сёма и девочки из бухгалтерии.

Гуляли мы в кафе, неподалёку от нашей конторы. Ну и от бизнес-центра, где работала Анита. В кафе было всё по-простому — демократичные цены, разношёрстная весёлая публика, караоке.

Девчонкам сначала моя синеглазая не понравилась. Сочли, что она смотрит на всех свысока. Но я-то уже знал Аню и понимал, что она так держится, когда самой не по себе. Ну типа защитной реакции.

Она вот терпеть не могла гулянки. На дух не выносила, когда пьют. И это не было позой — её реально передёргивало и мутило от отвращения, когда видела пьянчужек. Ну и сама, конечно, не употребляла. Самое большее — могла пригубить со мной немного вина. Но это не пьянка, это романти́к. А тут… Конечно, мы глушили пиво стаканами. Ну а какой взрослый хэппи бездей без выпивки?

Но Анита старалась: улыбалась натужно, отвечала на вопросы, которыми парни её прямо засыпали: а кто ты? А откуда? А как с Эйсом познакомились? А у вас всё серьёзно?

В общем, не отставали, пока я их не приструнил.

— Тебе, Аня, с Эйсом повезло, — резюмировал совсем уже пьяненький именинник. — Он хороший.

— Я знаю, — вежливо улыбнулась она.

— Вообще, настоящий мужик. А умныыый! Капец просто!

— Да, я знаю.

— Да-да, умный, — поддакнул Сёма.

— Ты прости нас, Эйс, — Паша обратился ко мне вдруг так проникновенно, будто вот-вот заплачет. — Мы же, знаешь, тебя вначале это… не выносили… плохо про тебя думали…

— Ага, — снова с ним согласился Сёма, — ваще тебя сначала терпеть не могли. Думали, выпендрёжник. Понты одни. Злились, нафига тебя Сергей Иваныч вызвал. Типа, мы дураки, что ли, совсем? Сами ничего не можем? А щас видим: как ты — не можем. И эта Инга ещё, коза, подзуживала. Ну, типа, что директор кого-то из нас уволит, а тебя возьмёт вместо.

— Да, Инга и щас ходит с козьей рожей, — Паша скривил свою покрасневшую от выпитого физиономию и жеманным голосом произнёс. — Фу, подумаешь, этот ваш Эйс. Тоже мне Мегамозг. — Потом своим голосом добавил: — А ты же реально Мегамозг!

Я взглянул на Аниту, она улыбалась, насмешливо приподняв бровь.

— Ладно вам, — я решил, что на сегодня хватит панегириков в мою честь. — Восторгайтесь мною мысленно, а то я скоро начну краснеть, как девочка.

— Да брось! Мы же от души! — Паша разошёлся. — Я посмотрел это твоё приложение — это же бомба! За такой короткий срок такую вещь сварганить… я в шоке! Ты вообще самый крутой. Круче Моцарта, кто бы что ни говорил.

— А Моцарт тут при чём? — спросила Анита.

— Да он не про композитора, — пояснил Сёма. — Ну среди хакеров есть такие уникумы, как вот наш Эйс или этот Моцарт. Крутые, в общем. Считается, что последний прям вообще… непревзойдённый. Только он куда-то сгинул… Да и когда был — не особо контачил с народом, да же, Эйс?

— Надо же! Гений-социофоб? Интересно было бы с ним познакомиться. Ну а Моцарт-то почему? — оживилась вдруг Анита.

И, наверное, именно в тот момент в душе закопошилась тревожное чувство. Совершенно иррациональное и необъяснимое. Хорошо же всё… было.

— Ну, язык программирования есть такой — Моцарт Оз, — пояснил Паша. — Сложный, мало кто его вообще знает. А он на нём такие вещи выдавал, прям симфонии. Ну вот и прозвали. Но он правда, как в воду канул. Давно о нём ничего не слышал.

Мне вдруг расхотелось пить, гулять и веселиться. И хотя Паша, Сёма и бухгалтерия упрашивали побыть ещё, я не остался. Пропало настроение.

Мы взяли такси и до самого дома ехали молча. Она нашарила мою руку и легонько сжала. Я повернулся к ней, поцеловал в щёку. А дома Аня вдруг спросила:

— Тебе стало неприятно из-за того, что так расхваливали какого-то Моцарта? Поэтому ты так помрачнел и заторопился уйти?

— Вовсе нет. А я помрачнел?

— У-у, ещё как! Я даже подумала, что ты ревнуешь. А почему тогда? Что тебе так испортило настроение?



И я даже не знал, что ответить. Не говорить же: ты знаешь, у меня плохие предчувствия. Ну, тупость же. Да вообще бред! Я сам это понимаю, но поделать ничего не могу. На душе будто кошки скребут.

— Не знаю, устал, наверное.

Она подошла ко мне, заглянула в глаза, улыбнулась, обняла, сцепив руки за моей спиной.

— Я хочу, чтобы ты знал. Для меня ты лучше всех на свете. Для меня ты — самый крутой, самый умный, самый-самый, непревзойдённый.

Она перестала улыбаться, но не расцепила объятий и взгляд не отвела. И я неожиданно для себя самого сказал ей просто:

— Я тебя люблю.

Несколько секунд она молчала. Просто смотрела в глаза и молчала. А потом чуть слышно прошептала:

— Я тоже тебя люблю.

Однако после этих слов она погрустнела, отошла от меня, да вообще как будто в глубокую хандру погрузилась. И как я её ни тормошил — бесполезно.

— У нас с тобой сплин как переходящее знамя, — невесело хмыкнул я.

Только ночью, в постели, она снова ожила, распалилась, стала отвечать на ласки. А меня как прорвало — сказав один раз это «люблю», я шептал ей признания снова и снова.

Только вот после той ночи Аня стала всё чаще впадать в меланхолию. Спросишь — что случилось-то? Она отмахивалась: всё нормально. А у самой лицо как на поминках.

В конце декабря мы гуляли с ней по скверу и случайно встретили парня, которому я как-то осенью помог по работе. Он был с женой, и оба очень даже приветливо с нами разговаривали. Однако Аня моя почему-то занервничала. Мы приехали домой, и тут уж я припёр её.

— Ты скажи, что с тобой происходит? Только не надо снова это твоё «всё нормально». Я же вижу — ты совсем не такая стала, какой была. Ты каждый день ходишь, как в воду опущенная. Вот скажи, кто я тебе? Левый чужой чувак?

Она качнула головой.

— Так почему ты не можешь мне довериться? Я же всё для тебя готов сделать. У меня никого нет дороже тебя. Или… тебе просто всё это не надо и ты не знаешь, как сказать? Ты… не любишь меня, да? Но всё равно лучше правду скажи.

Она снова качнула головой и вскинула на меня пронзительно-синие глаза.

— Люблю. И для меня наши отношения очень много значат. Что бы потом ни случилось, ты знай, что для меня всё это было по-настоящему…

— Что значит — что бы потом ни случилось? Ты так говоришь, как будто… — Мне стало не просто тревожно от таких её слов, а вообще дурно. И я с трудом договорил то, чего последние дни боялся: — Как будто собираешься меня бросить.

— Нет, конечно, нет. Но ведь ты уезжаешь скоро. Ты вчера сказал, что уже закончил работу над своей программой. А значит, вернёшься в родной город. Да, ты сказал, что можешь какое-то время тут задержаться. Но ведь потом всё равно уедешь…

Я сглотнул. Я тоже об этом думал все последние дни. И тоже грузился, конечно. Как уезжать, если единственный человек, которого люблю, останется здесь? Это же рвать сердце себе и ей. Но что делать, если там всё — дом, друзья, детство, мать с отцом похоронены? Да вообще всё. Вся жизнь.

— А поедем со мной? Что тебя тут держит?

— Я не могу. Нет, не могу… Если бы это от меня зависело, я бы, конечно… Я бы даже не думала. Но я не могу.

Всю ночь я потом ворочался без сна. Выходит, она так расстраивалась из-за нашей разлуки? Я ведь и сам не верил, что настанет день и нам придётся распрощаться. Просто не представлял себе, что мы расстанемся, что буду как-то без неё… Это невозможно было представить. Слишком больно даже от одной мысли. Она уже вросла в меня намертво.

В ту ночь я и решил, что никуда не поеду.

Мне не нравился этот город с его выстуженными улицами, метровыми сугробами, метелями. Я всегда любил солнце, море, белый песок. Я любил свой родной город, где даже зимы тёплые и нежные, где от дома до берега четверть часа пешком. Но там нет Ани, а без неё, как оказалось, мне не нужны ни солнце, ни пляж, ни море, ничего. Я готов был полюбить эти вьюги и морозы, лишь бы рядом была она.