Разувшись, папа первым вошел в комнату и с высоты своего огромного роста оглядел остатки маминой лампы.
— Саша! Аня! — пробасил он. — Вас ни на минуту нельзя оставлять без присмотра!
Перед папой мы всегда робели, хотя он ругал нас только за дело. Но его идеальная выправка и строгий взгляд внушали глубокий трепет. Особенно когда он надевал деловой костюм, собираясь в суд на очередную битву за добро и справедливость, — он многие годы вел собственную адвокатскую практику.
Но и сегодня, в обычном джемпере и джинсах, папа все равно выглядел угрожающе. Он уперся руками в бока и сурово посмотрел на нас с Сашкой из-под стекол прямоугольных очков, из-за чего по спине побежали мурашки. Казалось, температура в комнате упала сразу на десять градусов.
Вслед за ним ворвалась мама и сразу же схватила меня за плечи. Она даже не стала снимать спортивную ветровку, в которой ездила на дачу. Ее подбородок дрожал, а чистые голубые глаза блестели, будто она едва сдерживала слезы.
— Солнышко, ты цела? Нигде не болит?
Мама начала судорожно ощупывать мои руки.
— Мы все объясним, — первым нашел что сказать Сашка.
— Это я виновата, — произнесла я, глядя на осколки на полу. — Споткнулась и случайно ее задела.
— Я не о лампе. Ты точно не пострадала в аварии?
Услышав мамины слова, мы с Сашкой в страхе переглянулись.
Они знают.
Наверняка Елена Владимировна звонила папе и рассказала о моей роли в произошедшем. Наши родители общались друг с другом, поэтому вряд ли получилось бы долго хранить тайну. Но мы не ожидали, что правда станет известна так скоро.
— Нет, мам. Все нормально, — я попыталась ее успокоить.
— Точно? — она с силой сжала мои запястья.
— Да. На мне ни царапины.
— Слава Богу!
У мамы вырвался вздох облегчения, а захват стал слабее.
— А за лампу ты не злишься? — спросила я.
— Нет, конечно! Главное, что ты в порядке!
С этими словами мама заключила меня в объятия. Ее тепло заставило забыть и о лампе, и о больнице, и о красном мотоцикле. В детстве мама могла успокоить меня одним взглядом, одним прикосновением. С ней я всегда чувствовала себя в безопасности. Вот и сейчас по телу медленно разлилось спокойствие, и я впервые за день почувствовала себя хорошо. Ужасы прошедшей ночи, невероятная усталость и нервное напряжение на минуту исчезли. Осталась только нежность.
Когда мама, наконец, отстранилась, я кожей почувствовала, как не хочется возвращаться в реальный мир.
— Так, дети. У меня к вам серьезный разговор, — папа окинул нас тяжелым взглядом. Сашка снова поник, не успев порадоваться, как ловко мы избежали наказания.
— Витя, разве ты не видишь, в каком они состоянии? На Ане лица нет! — вмешалась мама. — Может, подождешь до завтра?
Она загородила меня своим телом, как львица, защищавшая львенка от главы прайда.
— Ира, завтра может быть уже поздно!
— Ничего не поздно! И ты остынешь, и она придет в себя.
— Пап, я расскажу, как все было, — брат тронул отца за плечо.
— Да уж, пожалуйста! — понизил голос тот, и его губы сжались в прямую линию. — У меня к тебе очень много вопросов. А ты, Аня, пока убери стекло.
Они оба вышли в коридор, и благодаря хорошему слуху я уловила, как папа процедил:
— С вами я когда-нибудь окончательно поседею.
Я хотела достать из кладовки веник и совок, чтобы выполнить папино поручение, но мама остановила меня, взяв за руку. Ее взгляд все еще выражал страх и беспокойство, а тонкие брови выгнулись домиком.
— Давай потом сделаем уборку, — сказала она.
— А если кто-то случайно наступит? — я застыла на полпути к кладовке.
— Тут только мы. Присядем?
— Хорошо.
Мы вместе присели на диван. Мама взяла мою ладонь в свою и слегка сжала. А я опустила голову, не в силах смотреть в ее расстроенное лицо. Оно слишком напоминало мое собственное. Бабушка любила доставать старые альбомы с фотографиями и говорить, что я выросла маминой копией. Правда, сейчас она подстриглась под каре и покрасила волосы в блонд.
— Как ты вообще оказалась ночью на улице? — спросила мама.
— Вышла проветриться, — сказала я, глядя, как разноцветное стекло искрится на солнце.
— И Саша тебя отпустил?
— Он не слышал, как я ушла.
— Ты же понимаешь, что не стоит гулять в такое время одной.
— Да, понимаю. Просто…
— Я знаю, что ты у меня умная девочка, — ласково произнесла мама. — Наверное, у тебя была какая-то причина. Саша опять над тобой подшутил? Если он виноват, сделаю ему внушение.
— Нет, дело не в нем. Но я… я не могу тебе сказать.
— Ладно. Не буду выпытывать твои секреты. Только обещай мне, что больше никогда так не сделаешь. Никогда.
— Хорошо, мам, — я наконец решилась поднять на нее взгляд и кивнула.
— И Егор… Мы слышали от Лены, что с ним случилось. Бедный мальчик…
— Давай не будем об этом сейчас… Лучше посмотрим телевизор.
Взяв пульт, я нажала на кнопку включения. Экран на стене зажегся голубым, и на нем появились кадры темной улицы вместе с бегущей строкой местных новостей. Может, в них расскажут что-то новое о вчерашней аварии?
Мама коснулась моей ладони в попытке забрать пульт, но я только крепче сжала его.
— Не будем переключать, — сказала я.
Только диктор говорил о другом — видимо, начало сюжета мы пропустили:
— …После этого происшествия разыгралась погоня, достойная голливудского блокбастера.
В передаче машина ГИБДД под звуки сирены преследовала авто. Оно было то ли черного, то ли синего, то ли зеленого цвета — в темноте разглядеть было сложно. Тем не менее оно показалось мне смутно знакомым.
— Водитель иномарки больше часа петлял по улицам, отказываясь останавливаться. При этом один из патрульных автомобилей вылетел в кювет, а другой врезался в отбойник. Гонщик тем временем бросил машину во дворах и скрылся.
Я дрожащими пальцами схватила телефон и зашла в галерею, чтобы еще раз посмотреть на вчерашние фото.
— Что такое? — спросила мама с беспокойством в голосе.
— Ничего, все в порядке, — я слегка улыбнулась ей, но улыбка получилась натянутой и неестественной.
— Полиция разыскивает неизвестного шумахера. Возбуждено уголовное дело, — тем временем продолжал ведущий новостей.
Пока сюжет не закончился, я продолжала сравнивать машину на экране со своими фото. Могла ли именно она столкнуться с мотоциклом Егора?