Мы с Сашкой навещали Егора два раза в неделю. Спустя дней десять после пробуждения он наконец-то узнал маму, а еще чуть позже – отца. В его взгляде появилось больше осмысленности. Он начал внимательно изучать тех, кто входил к нему в палату, однако на друзей продолжал смотреть, как на незнакомцев.
Только в кино человек после двадцатилетней комы плакал и вскакивал с постели, увидев родных. В реальной жизни требовалось много времени, чтобы восстановить нарушенную связь между разумом и телом.
Егору необходимо было заново учиться говорить и ходить. Но с тех пор, как он сжал мою руку, я обрела надежду, что все наладится. С каждым днем она росла и крепла. То, что к Егору постепенно стала возвращаться память, являлось хорошим знаком. Я отчаянно желала, чтобы он поскорее вспомнил нас. Вспомнил меня.
С такими мыслями я в очередной раз переступила порог больничной палаты. Мы снова пришли вместе с братом, но он остался в коридоре, поскольку хотел поговорить с врачом, а я решила, что стоит использовать возможность побыть наедине с Егором.
Вдруг получится пробудить какие-то воспоминания?
Когда я вошла, он сидел на кровати, глядя на пожелтевшие клены за окном. Время от времени остроконечные листья отрывались от веток и улетали, влекомые порывами ветра. Октябрь вступил в свои права, поэтому территорию больницы укрывал сплошной красно-золотой ковер.
— Привет. — Я попыталась привлечь внимание Егора.
Он повернул голову в мою сторону. Сейчас его лицо не казалось мертвенно бледным, однако я заметила на нем то же бесстрастное выражение, что и в прошлые посещения, отчего в груди болезненно кольнуло.
Нет. Егор пока меня не вспомнил.
Так смотрят на случайного попутчика в маршрутке, а не на подругу и тем более не на любимую девушку.
Однако Егор не стал отводить взгляд. И если удалось вызвать интерес, это уже являлось большим прогрессом.
— Как дела? — с легкой улыбкой спросила я, присев на стул рядом с кроватью.
Вести беседу с человеком, практически неспособным говорить, казалось странным. Но я не прекращала попыток достучаться до него в надежде, что когда-нибудь услышу ответ. Несмотря на сложности, я не могла сдаваться.
— Тебя еще не выводят на улицу?
Я кивнула в сторону окна и заметила, как Егор еле заметно покачал головой в знак отрицания. Неужели он понял?
— А ты хотел бы туда?
При виде утвердительного движения головы мое сердце подпрыгнуло от радости. Кажется, у нас впервые за пару недель завязался настоящий разговор! Конечно, это сильно отличалось от прежних бесед, однако мы сделали шаг вперед.
— У меня есть для тебя кое-что…
Чувствуя воодушевление, я достала из кармана джинсов маленький пластиковый треугольник со скругленными углами и положила на покрывало перед Егором.
— Это твой любимый медиатор. Помнишь, как ты постоянно играл им на гитаре?
Егор уставился на свою вещь, а я внимательно следила за ним. Однако вскоре он поднял голову и слегка помотал ей из стороны в сторону.
Что ж… Сегодня я не была намерена отступать после первой неудачи. А потому забрала медиатор и вместо него показала Егору лист бумаги, который вынула из рюкзака. Тот самый лист с изображением звуковой дорожки. Кажется, с момента, когда я впервые увидела его, прошла вечность.
— Узнаешь рисунок? Ты хотел сделать такую татуировку.
Егор изучал эскиз примерно минуту, но по его глазам я поняла, что вновь потерпела поражение.
Не страшно. В рюкзаке лежали другие вещи — ключи от квартиры, билет на прошедший концерт любимой группы, детская фотография, где Егор с Сашкой катались на самокатах. Хоть что-то он должен был вспомнить.
Однако и на ключи, и на билет реакция оказалась такой же. То есть никакой. Осталась тяжелая артиллерия.
Когда я полезла за фото, то услышала трель телефона. На экране высветился незнакомый номер. Наверняка спам. Я нажала на красную кнопку и хотела спрятать мобильный, но, взглянув в сторону кровати, застыла с гаджетом в руке.
Егор сначала коснулся рукой головы, а потом посмотрел на меня очень странно. Он оторвался от подушки и всем телом подался вперед. Карие глаза расширились, а рот слегка приоткрылся, как будто от удивления.
Неужели он что-то вспомнил? Но что?
В следующую секунду я поняла…
На звонке стояла песня «После заката». Та самая, которую Егор исполнял у нас дома. Выяснилось, что группа успела записать ее в студии. И хотя этот трек был посвящен не мне, я успела его полюбить.
Получается, Егор узнал мелодию.
Узнал!
На моем лице расцвела улыбка. Ничто на свете не могло ее остановить, как и весну, обязательно приходившую на смену затяжной зиме. Я молниеносно открыла приложение в смартфоне, после чего из динамика полилась музыка:
«Я не хочу тратить годы.
Жить, никого не любя.
Я мог бы выбрать свободу,
Но выбираю тебя».
— Ты помнишь, да? Это твоя песня.
Взгляд Егора дрогнул.
— Моя? — еле слышно спросил он.
Вместо ответа я кивнула, вдруг сама потеряв дар речи. Невероятно было впервые за долгое время слышать Егора не только в записи, но и вживую. Он говорил хрипло и слабо, но все же говорил.
— Вечеринка… Ты — Аня.
Сердце замерло, оглушенное его словами.
— Ты знаешь, кто я? — Глаза наполнились слезами, правда, теперь — слезами счастья.
— Да.
Егор мог даже не отвечать. Я заметила проблески узнавания в его изумленном взгляде и бросилась бы ему на шею, если бы за спиной не раздался знакомый с детства голос:
— Серьезно? Ты вспомнил мою сестру раньше, чем меня, своего лучшего друга? Как это вообще называется?
— Будь ты здесь минуту назад, вдруг тебе бы тоже повезло? — повернулась я к Сашке. — Лучше порадуйся.
— Я просто счастлив, разве не видишь? — Брат изобразил улыбку, когда подошел ближе, а потом обратился к Егору. — Мое лицо тебе никого не напоминает?
Тот покачал головой из стороны в сторону. Сашка поднял брови и пожал губы, а потом разочарованно вздохнул.
— У меня есть одна вещь, которая поможет вам двоим, — произнесла я и наконец-то вытащила детское фото ребят.