— Слушай, тут такое дело… у Кирыча положительный тест.
— Что? Давно у него появились симптомы?
— На прошлой неделе. Он взял больничный, но мы до последнего надеялись, что это что-то другое. А вчера утром ему стало хуже, и я вызвала скорую. Только что звонили и сообщили результат.
— Как он сейчас? Кашляет? Температура?
— Ему тяжело дышать. Он кажется таким слабым… Я заперлась в ванной, чтобы Юлек ничего не слышала, но, Алиса, мне как-то не по себе. Что с препаратом, который вы тестировали?
— Мы еще не получили результаты третьей фазы исследований. Но…
— Что?
— Даже если мы получим разрешение на регистрацию препарата, пройдет какое-то время, прежде чем начнется его массовое производство, и он появится в свободном доступе.
— У нас может не быть столько времени.
— Не говори так.
— Он может не дождаться твой препарат, Алиса, ты меня понимаешь? Мой Кирыч… Он ослаб, на себя не похож.
— Все настолько плохо?
— Мне страшно на него смотреть. Он кажется таким… умирающим.
— Тебе нужно вызвать скорую и настоять на госпитализации. Если ему так плохо, они должны забрать его в больницу.
— Вчера они сказали, что там нет мест. Забирают только тех, кто уже не может сам дышать.
— Но если ничего не предпринять, то…
— МАМА!
— Это Юлек кричит?
— Да. Подожди минуту.
— Он умер? — ужасается Влад, крепко держа меня за руку.
— Ему стало плохо. Хуже, чем до этого. Анна вызвала скорую, и его увезли в инфекционную больницу. У него было практически стопроцентное поражение легких. Он провел в реанимации две с половиной недели, а потом… да, он умер.
— А твой препарат?.. — тихо уточняет Федя, сидящий по другую сторону от меня.
— Кирыч был еще жив, когда нам пришли результаты третьей фазы. Препарат ее не прошел. Мои коллеги хотели его доработать, но я больше не могла этим заниматься. Руководитель настоял на недельном отпуске, надеясь, что это поможет мне вернуться в строй. И это действительно пошло мне на пользу. Я почувствовала, что могу попытаться еще раз. Даже если придется начать все с нуля, мне это под силу. Но потом позвонила Анна, и это… Новость о Кирилле меня добила.
Я не собиралась им ничего рассказывать, но все настолько вышло из-под контроля, что мне стало страшно от осознания, к чему порой приводит молчание. Когда мы вернулись в гостиницу, Влад настоял, чтобы мы все пошли к нему. Он принес нам три белоснежных халата и заставил переодеться.
Глядя на лежащую на полу ванной мокрую пижаму, я поняла, что больше никогда ее не надену. Выброшу или сожгу — неважно. Главное, что она исчезнет из моей жизни, а вместе с ней и свидетельство произошедшего сегодня в море.
Федя был настолько напуган и в то же время сосредоточен на мне, что безоговорочно выполнял все, что ему говорят. Нацепил не подходящий ему по размеру махровый халат, сел рядом с Владом, когда тот попросил, промолчал, когда я, заплакав, отстранилась и запретила себя успокаивать.
— Ты поэтому уволилась из лаборатории? — спрашивает Федя, когда я затихаю. — Из-за того, что потерпела неудачу? И потому что не смогла ничем помочь этому парню?
— Не знаю, как объяснить, — отвечаю я, смахивая со щек слезы. — Меня словно лишили веры.
— Разве ты не была к такому готова? — искренне удивляется Влад. — К тому, что невозможно всех спасти. И что препарат с первого раз может не получиться. Это ведь…
— Очевидно, — заканчиваю я за ним. — Так и есть. Но я не смогла заставить себя вернуться в лабораторию. Эта работа перестала ассоциироваться с надеждой. Для меня она стала воплощением человеческого бессилия. Олицетворением ограниченности моих собственных возможностей. Перед лицом смертельной болезни все знания, которыми я обладала, превратились в ничего не значащую пыль.
— Алиса… — Обняв меня одной рукой, Федя касаются губами моего виска. — Ты не всесильна, это правда, но это не значит, что ты совсем ничего не можешь сделать.
— Знаю. Моих идей хватило бы на годы исследований. Я ведь до сих пор делаю записи в подаренном тобой блокноте… Пишу и пишу, каждый божий день, хотя это все бессмысленно.
— Не бессмысленно. Ты всегда можешь вернуться, — напоминает он.
— Точно, — поддерживает его Влад, — еще ничего не кончено. Стоит только захотеть и…
— Но я не хочу, — перебиваю я его. — Эта работа не для меня. Я не могу жить в страхе, что меня в любой момент лишат моей надежды. Мне нужно во что-то верить. Знать, что в конце меня ждет что-то светлое и хорошее…
— Боже, сколько драмы. Пожалуй, я здесь бессилен. — Извинившись, Влад поднимается и выходит из номера.
— Я тоже не знаю, что тебе сказать, — признается Федя хриплым голосом. — Похоже, ты уже все решила, и вряд ли хочешь, чтобы я тебя разубеждал. Может, ты права, и тебе не стоит работать в таком месте. Но в то же время меня не покидает чувство, что ты бежишь от самой себя. Сможешь ли ты быть довольна своей жизнью, если навсегда откажешься от этой ее части?
— Я уже это сделала.
— Почему ты не рассказывала об этом раньше? Я даже не догадывался, что тебя это беспокоит.
— Меня беспокоит не это. Я уже давно не сомневаюсь, что поступила правильно. Мне плохо из-за другого своего поступка. — Снова расплакавшись, я приникаю к его плечу. — Федя, я должна вернуть мое платье, мне его Аня подарила.
— Жена Кирилла? — переспрашивает он, отстранившись. — Зачем? Я вообще не понял, как вы сдружились.
— Когда он решил поучаствовать в испытаниях нового препарата, ему захотелось познакомиться с сотрудниками лаборатории. Мы тогда готовились к новой волне вируса, но некоторые ограничения уже были сняты. Кирыч хотел лично пообщаться с тем, кто занимался разработкой препарата. Он тоже был ученым. Физиком, правда, но мы с ним все равно оказались очень похожи. Разговорились, как старые друзья, болтали обо всем на свете. В какой-то момент я даже забыла, где нахожусь и зачем мы вообще встретились. Знакомство с ним меня очень подбодрило. Я бы даже сказала — воодушевило. Коллеги считали, что я переоцениваю свои возможности, но это не так. Мне с самого начала исследований был ясен расклад. Проценты, вероятности, риски — я осознавала все с самой первой минуты своих экспериментов, когда о них еще даже никто не слышал. Но, как я и сказала, у меня была надежда, что все получится. Что вопреки всем процентам, вероятностям и рискам я смогу это сделать. Кирыч сразу сказал, что верит в меня, хотя мы только встретились. Его слов хватило, чтобы моя собственная вера разгорелась с новой силой.
— Интересно, что бы он сказал сейчас, узнав о твоем увольнении из лаборатории.
— Не знаю. Но его жена от этой новости не в восторге. Она передала мне письмо через бывших коллег.
— Письмо… — задумывается Федя. — То самое? Которое ты на днях разглядывала, сидя в кровати?
— Да.
— И что в нем?
— Много чего, — шепчу я. — Новости, слова благодарности, беспокойство за мою судьбу после увольнения. Аня… она очень хорошая. Не знаю, как объяснить. Просто все, что она делает и говорит, пропитано искренностью. Читая письмо, я почувствовала не только ее боль из-за Кирыча, но еще и ее тревогу за меня. Поэтому мне так плохо и стыдно перед ней. Из-за того, с какой легкостью я избавилась от ее подарка.
— От платья?
— Да. Они с Кирычем часто приглашали меня на ужин после работы, и в одну из таких встреч Аня предложила мне примерить одно из ее самых первых платьев. Она тогда только начинала шить и не думала, что однажды откроет свое дело, поэтому это платье отличалось от всего, что она делает теперь. Оно было немного старомодным и в то же время современным. У нее так и не получилось найти на него покупательницу, а потом оно перестало вписываться в линейку свадебных платьев, которые она выставляла на продажу. Странно, но, когда я его надела, мне показалось, что оно было создано специально для меня. Сейчас я жалею, что не сказала об этом вслух.
— Что-то я запутался. Разве она не подарила тебе платье потому, что ты выходила замуж? — хмурится Федя.
— Нет. Я никогда не собиралась замуж. Мне даже предложение ни разу не делали. Аня подарила мне это платье, потому что оно мне шло и потому что ей так захотелось. Я дружила с их семьей не так долго, но каждая наша встреча наполняла меня теплом. Возможно, они чувствовали то же самое. Когда ты спросил меня об этом в прошлый раз, я сказала, что в этом подарке нет ничего странного, потому что люди часто дарят то, что любят сами. Для Ани ее платья, как для меня химия, а для Кирыча физика. Таков ее язык любви.
— Я был уверен, что твоя свадьба сорвалась. Так же, как моя. — Он поднимается с постели и подходит к окну. — Думал, ты меня понимаешь. Поэтому и предложила тогда помочь. Выходит, я заблуждался все это время.
— Я никогда не говорила, что собиралась замуж.
— Но и не отрицала этого. Позволила мне думать, что мы похожи. — Обернувшись, Федя награждает меня разочарованным взглядом. Он смотрит так, будто перестал узнавать стоящего перед ним человека. — Я был уверен, что ты тоже переживаешь тяжелое расставание. А когда этой весной ты впервые сказала, что жалеешь о продаже платья, я решил, что твоя свадьба не состоялась по твоей инициативе. Мне показалось, что…
— Что? — напрягаюсь я.
— Что ты хочешь все исправить и вернуться к жениху.
— Да о чем ты вообще? — Схватившись за голову, я издаю отчаянный вопль.
— Твой бывший Гриша тоже говорил о сорвавшейся свадьбе, помнишь? Я везде находил подтверждение своей теории.
— И какая у тебя была теория?
— После расставания с Гришей ты начала встречаться с парнем, который вскоре сделал тебе предложение. Но незадолго до свадьбы вы поссорились, и ты от него ушла. На эмоциях продала платье, но очень быстро начала жалеть о содеянном, вот и захотела все исправить.
— Я вообще не хотела его продавать, мне с самого начала казалось это неправильным, — сокрушаюсь я. — Думала отдать его бесплатно кому-то из знакомых. Попросила Дийю поспрашивать у своих многочисленных подруг, не нужно ли кому-то свадебное платье. А она, разумеется, растрепала об этом Грише. Наверное, вместе позлорадствовали над тем, какая я неудачница, раз облажалась не только на работе, но в личной жизни.
— Какая разница продать или отдать бесплатно? — не понимает Федя. — Итог все равно один.
— Ну а что мне было делать? — взрываюсь я, подскочив с места. — Я смотреть на него не могла! Меня доводила до истерики даже мысль, что оно висит в моем шкафу!
— Но ты все равно хочешь его вернуть. Зачем?
— Из-за Ани. Из-за ее письма. Я поняла, что ошиблась. Платье напоминает мне о трагедии, но оно все равно может стать символом жизни и вернуть мне мою надежду.
— Теперь понятно. — Тяжело вздохнув, он делает шаг мне навстречу. — Как себя чувствуешь?
— Уже лучше.
— Потому что наконец-то выговорилась?
— Я не хотела это скрывать. Ни от тебя, ни от родителей. Но я правда не понимала, как рассказать об этом.
— Ты оказалась в сложной ситуации.
— И не справилась, — заканчиваю я за ним. — Сломалась и ото всех закрылась. Не знаю, что бы со мной стало, не познакомься я с тобой прошлым летом.
— Ты была бы в порядке, — уверяет он меня, ласково гладя по голове.
— Ну, не знаю. Я оборвала общение со всеми, кто был в курсе моего провала на работе.
— Почему?
— Трудно объяснить. Когда я пыталась это прожить, не пряча собственных чувств, они раздражались. Наверное, потому что не понимали, как мне помочь. Им было бы куда удобнее, если бы я просто перестала об этом говорить. Никому не нужны мои переживания, и я их не виню. Мне и самой от них тошно. Но, когда я это осознала, перестала видеть смысл в нашем общении.
— Может, вы просто не были близкими друзьями? — предполагает Федя. Его ладонь теперь покоится у меня на спине.
— Может, — соглашаюсь я, не желая об этом думать. Те люди определенно точно остались в прошлом. — Ты на меня злишься?
— Да.
— Вот это честность.
— А как иначе? — улыбается он.
— Я переживала, что ты не поймешь. У нас вроде как доверительные отношения.
— Так и есть. Но, думаю, мы имеем право хотя бы на один секрет.
— У меня больше нет от тебя секретов, — возражаю я.
— Уверена?
— Да.
— Ни одного? Совсем-совсем ничего не скрываешь? — допытывается он, странно ухмыляясь.
— На что это ты намекаешь?
— Ты мне скажи. Наверняка у тебя в рукаве припрятана еще одна тайна.
— Ничего у меня там нет. Вот смотри, — смеюсь я, поднимая рукава халата.
— Наверное, этот секрет ты спрятала в каком-то другом надежном месте, — говорит он, неотрывно смотря мне в глаза. — Кстати, я злюсь не потому, что ты что-то от меня скрывала.
— Нет? — удивляюсь я. — А почему тогда?
— Я думал, что хоть твое сердце и разбито, оно все равно принадлежит тому, за кого ты собиралась замуж.
— Мое сердце принадлежит морепродуктам. Кому, как не тебе, это знать, — отшучиваюсь я, ощутив возникшее между нами напряжение. Часть меня боится того, что он может сейчас сказать. А другая часть… пожалуй, отчаянно в этом нуждается.
Но Федя ничего не говорит. Только понимающе улыбается и предлагает вернуться к себе. Я отчаянно хватаюсь за эту соломинку, которая перенаправит меня на другой, безопасный от многозначительных намеков берег.
Когда мы выходим из номера, Влад говорит с кем-то по телефону, но, стоит мне сделать шаг, он берет меня за руку, вынуждая тем самым остановиться. В его взгляде читается просьба не уходить.
— Иди, — обращаюсь я к Феде, — я задержусь.
И не думая возражать или уточнять, зачем это мне понадобилось оставаться в компании Влада, он направляется к лестнице.
Завершив звонок, Влад убирает сотовый в карман и ведет меня обратно к себе домой.
— Слушай, — начинает он, заметно волнуясь, — ты же понимаешь, что произошедшее сегодня — это очень серьезно?
— Ты о чем? — хмурюсь я.
— О том, что было в море.
— А. Ты про это.
— Да, именно про это. Тебе стоит обратиться к врачу. Такое нельзя пускать на самотек.
— Мне уже лучше, правда. Я, думаю, мне помог разговор с вами.
— Лис, ты не понимаешь, такое не проходит по щелчку пальцев.
— Зачем ты меня пугаешь? — ощетиниваюсь я, чувствуя себя пристыженным маленьким ребенком. — Думаешь, я бы не заметила, что мне нужна квалифицированная помощь? Я участвовала в разработке антидепрессантов и знаю, в каких случаях их назначают. Со мной все нормально!
— Ты чуть не утонула, — почти шепотом произносит он.
— Я помню. Не нужно мне напоминать об этом.
— Такие вещи плохо заканчиваются, Лис.
— Хватит, — процеживаю я. — По-хорошему прошу.
— И я тоже тебя прошу. Обратись к врачу, когда вернешься домой.
— Отвали, Влад, я серьезно. Не подходи ко мне с этим дерьмом. И даже не думай говорить об этом с Федей.
— Ты не в порядке, — не унимается он, преградив мне дорогу к выходу.
— Ты преувеличиваешь. Я просто не высыпаюсь и много переживаю. Такое бывает при стрессе, — бормочу я, уже сама себе не веря.
— Ты права. Ты умная. Сама знаешь, что я дело говорю. Я лишь хотел напомнить. Чтобы ты о себе позаботилась и все такое.
— Ладно. Спасибо за… напоминание.
— Ага, не за что. — Кивнув, он отступает в сторону, чтобы я могла пройти к двери. — До скорого.
— Думаю, тебе лучше…
— Что? Держаться от тебя подальше? — Усмехнувшись, Влад подходит ближе и, заглянув мне в глаза, заявляет: — Я вообще-то тебе сегодня жизнь спас. Так что дважды подумай, прежде чем от меня избавляться.
— Что это значит? — спрашиваю я, грубо пихнув его в грудь.
— Я с террасы увидел, как ты удираешь из гостиницы в своей секси-пижамке. Сразу смекнул, что у тебя крыша протекла после нашего разговора о родителях. Зашел за твоим дружком, и мы побежали за тобой.
— Я этого не знала. — С меня мигом сбивается вся спесь. — Прости, что нагрубила.
— Извиняешься только потому, что я приложил руку к твоему спасению? Очень мило.
— Нет. Я и правда переборщила. Не люблю, когда меня поучают.
— Ты сама дала повод тебя поучать, — парирует Влад, держась за пояс своего халата.
— Говоришь так, будто я специально топиться пошла.
— А разве нет?
— Чтоб ты знал, я вообще не поняла, что произошло. Мне просто хотелось сбежать от тревоги и охладить голову, взрывающуюся от мыслей.
— Сама-то слышишь, что говоришь? — Покачав головой, он подходит к комоду и берет стоящую на нем фотографию в рамке. — Взгляни.
На снимке молодая симпатичная девушка. Блондинка, с голубыми глазами, очень похожая на Влада и его братьев.
— Твоя сестра? — предполагаю я.
— Да. Покончила с собой, когда мне было пятнадцать, а ей двадцать пять.
Воздух, кажется, покидает мои легкие, потому что какое-то время я не могу дышать.
— Моя любимая старшая сестра. Она тоже много тревожилась, грустила. И спала плохо. Ложилась всегда под утро. А потом ее не стало. Даже записку не оставила. Я, только прочитав ее переписку с подругой, понял, через что она проходила.
— Влад…
— Я никому о ней не рассказываю. И, знаешь ли, тебе тоже не нужно об этом знать. Но я сам себе обещал быть внимательнее к людям, которым нужна помощь. Мне кажется, она тебе нужна. А дальше — решай сама.
— Ладно. Прости. Мне правда очень жаль, — бормочу я, с трудом сдерживая слезы.
— Ага. Можешь идти. Я об этом больше не заговорю. И вообще не стану к тебе лезть. — Как же я заблуждалась, когда считала, что он расстроен из-за встречи с отцом. Вот теперь он по-настоящему разбит и подавлен. И все из-за меня.
— Мне это не нравится. Я не могу оставить тебя в таком состоянии.
— Лучше позаботься о себе, Лис. Или пусть твой недожених-передруг этим займется. Он меня чуть не придушил, когда я собирался за тобой поплыть. Видно, так сильно хотел стать твоим героем. Надеюсь, ты оценила.
— Да. Но еще я оценила то, что сделал ты.
— Я-то? — непривычно смущенно улыбается он, забирая из моих рук фотографию и возвращая ее на место.
— Спасибо, что заметил, как я ухожу.
— Я с террасы увидел, как ты пошла в ваш номер, а потом вернулась и побежала по лестнице, — рассказывает Влад. — Мне это показалось странным, вот я и решил за тобой проследить. Подошел к перилам, а там ты бежишь, как антилопа, в сторону пляжа.
— Я думала, это случайность. А выходит, что нет. Ты за меня волновался.
— Я же говорил, что хороший управленец. Забота о постояльцах — смысл моей жизни.
— Похоже на то, — соглашаюсь я, робко улыбнувшись.
— Теперь-то ты оставишь мне хороший отзыв на сайте?
— Даже создам фейковый аккаунт, чтобы оставить не один, а целых два отзыва.
— Воу-воу, полегче, — смеется он. — Не создавай подозрительную активность, а то еще заблокируют сайт.
Рассмеявшись вслед за Владом, я удивляюсь тому, как быстро мы перешли от спора к шуткам. У него непростой характер, это ясно. Но, возможно, его темпераментность идет ему только в плюс. По крайней мере, он не ждет, а действует. Всегда и во всем. Я убеждаюсь в этом, когда его губы неожиданно накрывают мои. И когда моя спина оказывается прижатой к двери ванной, где в корзине для грязного белья до сих пор лежит моя злосчастная пижама.
Мы уже целовались, но в этот раз все иначе. Ощущения совершенно другие. Потому что мы больше не незнакомцы, завалившиеся на первом свидании домой к одному из нас. А люди, обнажившие друг перед другом свои раны.
О том, что под халатом у меня ничего нет, я осознаю, только ощутив теплую руку у себя между ног. Отпрянув, изумленно смотрю на Влада, у которого в глазах такое страстное желание, что мне снова становится трудно дышать.
— Мы в этой ситуации уже второй раз, — говорю я, стараясь не думать о том, как пылко ответила на поцелуй.
— Я и третий раз готов попытать счастья. Вдруг ты не уйдешь.
Его взгляд скользит по моему телу, и это буквально сводит меня с ума. Но, как и в прошлый раз, я успокаиваюсь при мысли, что это все не серьезно. Жар спадает, а к ногам возвращается устойчивость.
— Я пойду к Феде.
— Ну, разумеется, — понимающе кивает он. — Но я рад, что ты знаешь, от чего отказываешься. Уверен, тебе бы понравилось.
— И тебе тоже, — с вызовом отвечаю я.
— Не знаю, не знаю, — смеется Влад. — Я не привык верить на слово. Предпочитаю любую теорему доказывать практическим путем.
— Если отбросить шутки, я и правда рада знакомству с тобой. Еще раз спасибо тебе за все.
— И тебе спасибо. Лето только началось, а ты уже сделала его особенным. Я сейчас не только про положительные моменты нашего общения и, к сожалению, только поцелуи. Но и про остальное. Сама знаешь, о чем я.
— Да, я понимаю.
— Ты ведь уедешь через два дня.
— Уеду.
— Но я еще долго буду тебя вспоминать. Веришь мне?
— Не знаю, не знаю, — повторяю я его же слова. — Я не привыкла верить на слово.
— Я мастер вешать лапшу на уши, — снова смеется Влад. — Мне так все мои девушки говорили.
— Они, очевидно, правы, — улыбаюсь я. — Но ты все равно мне нравишься.
— Но Федя нравится сильнее?
— Не лучшее сравнение.
— Почему? Потому что ты знаешь его дольше?
— Ну да. И потому что он мой лучший друг. У меня к нему совсем другие чувства.
— Как считаешь, это любовь? Между вами двумя.
— Не знаю. Мы просто очень близки. И у нас крепкая связь. Может, наша дружба станет чем-то большим. А может, и нет. Мне все равно. Главное, чтобы он присутствовал в моей жизни.
— Чертовски везучий ублюдок, — усмехается Влад. — Ладно уж, беги к нему. А я, так и быть, сохраню наши поцелуи в секрете.
Не сдержавшись, я подхожу к нему, чтобы обнять.
— Это ты зря, я же могу не сдержаться и снова начну к тебе приставать, — говорит он шепотом мне на ухо.
— Не начнешь. Ты хороший.
— Так меня еще не обзывали.
— Дурилка.
— Сходишь к врачу? — неожиданно спрашивает он.
— Схожу, — обещаю, не сомневаясь, что именно так я и поступлю.
— Вот и молодец.
Мне и самой тяжело от него отлипнуть, так еще и он не желает меня отпускать, все сильнее и сильнее прижимая к себе. К счастью, в дверь стучит Мила, и нам наконец-то удается разделить наши тела. Он обещает ей подойти через пару минут. Когда она уходит, я выскальзываю из номера и шагаю к лестнице, чувствуя себя преступницей.