Проигравший из-за любви

Глава 12

Дав распоряжение, мистер Лейбэн вышел в сад выкурить сигару. Его мысли; были странным образом перепутаны сегодняшним днем. Должно быть, сигара оказала на него успокаивающее действие, что позволило ему разобраться в своих переживаниях лучше.

В воздухе носился аромат сирени и калины, выступающих белой стеной над темным кустарником, плеск реки ласкал слух — прекрасное место для романтических грез.

Каким счастливым он чувствовал себя этим днем! Сколько свежести и жизни было в его отношениях с Луизой. Их диалог не утихал ни на мгновение, даже когда они молчали, тишина была еще более очаровательной, чем слова, никогда его так хорошо не понимали. Это действительно был идеальный союз.

Что, если он закроет глаза на безобразное окружение Луизы и сделает так, чтобы она всегда была рядом с ним, чтобы этот день повторялся, повторялся всю жизнь? Увы, было слишком много причин, по которым он не мог сделать такого шага! Во-первых, было почти невозможно вырвать женщину из ее окружения. Жениться на Лу — значило бы породниться с ее бабушкой в ее ужасном платье, с бабушкой, от которой, казалось, пахло соленым луком, которая носила потрепанную обувь, у которой были грязные ногти. Такое родство было бы слишком тяжелой ношей для него, особенно с Джарредом — человеком сомнительной честности, сомнительной добропорядочности, человеком хитрым и беспринципным. При мысли о союзе с такими людьми Уолтер пришел в ужас.

Во-вторых, художник чувствовал себя в какой-то мере обязанным по отношению к Флоре, правда, между ними не было сказано ни одного, слова о любви, только ласковые взгляды девушки, ее голос, казалось, выражают заинтересованность. Мог ли он после этих месяцев, проведенных рядом с ней у камина, после доверия, оказанного ему ее отцом, тихо уйти из ее жизни, оставить ее, огорчив таким ужасным расставанием, когда видел печать судьбы на лице Марка Чемни и знал, что нежно любящие друг друга отец и дочь должны вскоре расстаться, мог ли он, зная это, зная, каким одиноким ребенком была Флора, так бесчестно оставить ее, даже если богемная Лу с ее цыганским умом нравилась ему гораздо больше? Художник знал, что Марк Чемни смотрел на него, как на будущего зятя. Марк, чистый в своих помыслах, как кристалл, сказал уже достаточно для того, чтобы можно было обнаружить у него эту мысль, которая, казалось, была в его мозгу почти с самого начала их знакомства. Флора должна была быть счастлива с таким человеком, наклон, на что неоднократно намекал ему Чемни. Однако здесь не могло быть и речи о корыстных мотивах. Но жениться на Лу — значило бы пуститься в какое-то авантюрное предприятие. Даже если бы Лу была свободна от помыслов об имуществе и материальном благосостоянии, а он действительно был склонен думать, что она, как и Флора, равнодушна к богатству, мог ли он думать, что Джарред и его мать — эти отличные ученики бедности — не затянут его в свои кольца и не оберут его до последней нитки, когда он попадет в их силки?

Это было такое родство, которого любой молодой человек должен избегать, если он не хочет упасть в бездонную яму. Но, но как величественно выглядела Лу, когда смотрела из окна на залитую лунным светом реку. Сколько силы и вдохновения было в этом смуглом лице, в этих великолепных глазах, которые и вдохновили его на идею о Ламии; красное платье так великолепно подходило к ее высокой, стройной фигуре и густым черным волосам. Это платье и беззаботная поза, казавшаяся весьма грациозной, делали ее похожей на леди, имя которой можно было бы записать в список графских фамилий. Даже ее голос и манера говорить нравились ему, она смогла избавиться от гнусавости, свойственной обитателям Войси-стрит.

«Если бы завтра она стала моей женой, то я был бы горд показать ее такой, как она есть, всему миру. Никто бы не смог догадаться, что она работала в магазине подержанной одежды. Если бы рядом поставить ее и Флору, то людей бы больше поразила Луиза, чем мисс Чемни, ведь в Лу больше изящества и оригинальности. Она бы выглядела как тропический цветок рядом с английской примулой».

Мистер Лейбэн размышлял подобным образом, пока готовили к отъезду их экипаж. Результат его грез был почти плачевным. В голову приходили самые разные мысли. Лу, ее образ вдохновляли художника, а ведь воображение является важной частью артистической натуры… Да, эта девушка сильно задела его сердце. Благоразумие говорило ему: «Женись на Флоре». Разыгравшееся воображение шептало: «С кем ты можешь быть так счастлив, как не с Лу?» Долг убеждал: «Ты связан с Флорой». Совесть твердила: «Не можешь ли ты подвергнуть опасности мирное существование Луизы?»

Он ушел из сада с неприятным чувством, связанным с тем, что что бы он ни сделал, ему придется поступить с кем-то не совсем хорошо. Его план дать Лу образование, на который он надеялся, как на решение своих проблем, потерпел неудачу. Что мог он сделать еще, чтобы улучшить Свои отношения с этой странной девушкой? Если она не захотела принять от него такой помощи, то, конечно, откажется и от финансовой поддержки. Она ничего бы не взяла от него, значит, он не мог бы жениться на ней. Поэтому он должен оставить Лу в той убогости, в которой он обнаружил ее, оставить ее наедине с пониманием своего ничтожества.

Лу ждала его в той комнате, где они обедали, экипаж был уже готов. Уолтер лишь мельком взглянул на ее лицо, когда они выходил из освещенной двери гостиницы, но смог разглядеть, что девушка была очень бледна, и даже представил себе следы слез на ее встревоженном лице.

— Пойдемте, Лу, и не падайте духом, — сказал он, — я думал, что вы смелее того, чтобы бояться нескольких слов, произнесенных вашим отцом, даже если он думает, что мы были вместе слишком долго. Я буду рядом с вами. Да, — добавил он с чувством, усадив ее поудобнее рядом с собой в экипаже и укрывая теплым шерстяным пледом, — да, дорогая, я не оставлю вас, посмотрим, что будет.

Эти слова взволновали ее. Они уже отъехали от гостиницы и оказались на узкой дороге, почти тропинке, ведущей вверх, и окруженной со всех сторон арками изогнувшихся деревьев. Дыхание Уолтера она чувствовала у себя на щеке, его рука, поправлявшая на ней плед, вдруг сомкнулась на ее запястье и художник притянул к себе девушку. Она еще не сообразила, что происходит, а его губы уже коснулись ее губ. Это был первый поцелуй непреодолимой любви.

В следующее мгновение они вновь были на залитой лунным светом дороге, и мистер Лейбэн сконцентрировал все свое внимание на лошади.

— Вам не следовало этого делать, — сказала Лу, всхлипывая и поправляя слегка сдвинутую шляпку.

— Вы, думаете, я не знаю, чего мне не следует делать? В этом поцелуе нет ничего плохого, я заслуживаю наказания за это, но вы, вы, Лу… Я никогда не смогу оставить вас. О, Лу, почему вы стали так дороги мне? Я хочу выполнить свой долг перед вами, перед другими. Я почти помолвлен с той девушкой на Фитсрой-сквер. Я не могу сказать вам, как она хороша, насколько она чиста и невинна. Я почти уверен, что она считает меня полубогом, она будет несчастна, если я оставлю ее.

— Кто же хочет, чтобы вы оставили ее? — спросила Лу сухим и твердым голосом. — Только не я. Даже если бы вы желали, что на самом деле, конечно, не так, пойти на необдуманный шаг ради меня, разве бы я позволила вам? Я слишком хорошо знаю этот мир, несмотря на то, что росла на Войси-стрит. Давайте больше не будем говорить об этих вздорных вещах, мистер Лейбэн. Было не очень хорошо с вашей стороны совершать такой поступок, который вы сделали сейчас, но я, думаю, забуду его, если он не повторится…

— Вы говорите прямо как ваша бабушка, Лу. В вас как будто сидит чувство собственного достоинства этой старой леди. Мне бы не хотелось обидеть вас еще раз, это вина темной дороги. Но если бы вы знали, что я чувствовал тогда, то наверняка простили бы меня.

— Но я не знаю, — заметила Лу.

— Я почувствовал, что смог бы все отдать за самое дорогое в этом мире, за этот один поцелуй, как легко было бы мне идти с вами по жизни. Я был очень счастлив с вами сегодня, милая моя. И еще, если я должен буду жениться на Флоре, то это, должно быть, наш первый и последний день, проведенный вместе. Наше счастье настолько опасно, что я бы не пожелал его повторения.

— Если бы я знала, что вы собирались поступить со мной подобным образом, то навряд ли поехала бы с вами, — сказала Лу.

Как сильно билось ее сердце все это время и какую острую радость почувствовала она, когда говорила ему свои упреки. Они ехали по дороге между Темз-Диттоном и Кингстоном, залитая лунным светом река текла рядом с ними, с другой стороны дороги стояли виллы, в верхних этажах которых светился тут и там свет, указывая на то, что обитатели этого мирного уголка большей частью отправились спать.

Лошадь немного сникла, и мистер Лейбэн вынужден был ободрять ее при помощи вожжей и кнута.

— Боюсь, что лошадь устала, — сказал он.

— Она долго будет везти нас до дома? — спросила Лу.

— Надеюсь, что нет. Я думаю, что лошадь пойдет быстрее, когда чуть отдохнет.

С такой надеждой они неспешно проследовали по направлению к Кингстону.

Кто мог торопиться во время такой прогулки под луной, проезжая прекрасные места, залитые серебристым светом, похожие на сказку. Только не Луиза, хотя она и чувствовала возможный гнев со стороны отца. И только не Уолтер, для которого этот час был особенно восхитительным. Будущее казалось ему туманным и запутанным, но настоящее было удивительно. Они проехали через маленький торговый городок, где свет из одиноких окон верхних этажей был единственным свидетельством жизни. Они въехали на холм и опять оказались наедине с природой.

Портсмаусовская дорога имела величественный вид после захода солнца. Она проходила через густой лес, и по ее бокам круто возвышались земляные валы. Вокруг молодых людей была тишина, казалось, они обладают ночью и всем миром. Уолтер все время говорил, и между Кингстном и Путнеем он сказал все, что считал нужным сказать. Все его глубокомысленные рассуждения, которыми он был занят в гостиничном саду, исчезли без следа. Он изливал в словах свою страстную любовную историю, которую незаметно для него с большой жадностью слушала Лу. Но девушка, хотя отведала любовного яду, оказалась куда сдержаннее и мудрее своего любовника. Ни единым словом она не обмолвилась о глубине своих чувств.

— По-моему, вы холодны, как лед, Лу, — сказал, наконец, Уолтер, раздосадованный ее молчанием и тем, что она всего лишь отчитала его за безрассудный поступок. — Можно подумать, что вы словно окаменели и совсем не можете выразить своих чувств. Вы могли бы сказать мне что-нибудь, если я хоть как-то дорог вам или, быть может, я тут просто дурака валяю без причины.

— Вы не имеете права требовать от меня ответа на вопрос, который вам не следовало бы задавать, — сказала Лу твердо. — Вы обещали дать мне день счастья на природе. Вы думаете, я бы поехала с вами, если бы знала, что вы так поведете себя со мной? Это нечестно с вашей стороны. Если бы я могла выйти из экипажа и вернуться обратно в Лондон, то сделала бы это.

— Не говорите так, Лу, вы не знаете, как ваши слова ранят меня. Я думал, что хоть немного небезразличен вам. Я бы не стал так унижаться перед вами, если бы не думал так. Не беспокойтесь, я больше не скажу ни слова. Думаю, что Флора вышла бы за меня замуж, если бы я ее попросил.

— Конечно, вышла бы, она самая достойная персона для вас. Никто в этом не сомневается. Вы знаете, что любите ее и думаете о ней как о невинном весеннем цветке, белом и чистом, слишком нежном для того, чтобы оставаться одинокой в жестоком, суровом мире, — сказала Лу с героическим самоотречением, напоминающем ему его собственные слова.

— Очень хорошо, Лу, значит вы желаете этого; более я ничего не скажу, — ответил он гордо и вновь сосредоточил все свое внимание на лошади.

Совсем выбившаяся из сил лошадь была в таком состоянии, что было уже около двух часов ночи, когда они медленно въехали на Войси-стрит, производя ужасный шум стуком копыт по неровной мостовой, Лу овладел безудержный страх. Что скажет отец об этом полуночном возвращении? Как может он не отругать ее? Слишком хорошо она знала тот словарь, которым он пользовался в минуты своего негодования. Луиза трепетала как лист, когда они подъезжали к дому, в пустых окнах которого не было видно ни одного огонька.

Не составляло никакого труда остановить лошадь. Сперва еле слышно, так что едва можно было уловить звук, затем после паузы чуть громче, затем еще громче звонили они, но после десяти минут терпеливого ожидания никто не открыл дверь. Луиза повернула свое чрезвычайно бледное лицо к Уолтеру.

— Бабушка, должно быть, спит, — проговорила она запинаясь. — Вам лучше позвонить еще раз.

Художник только взялся за колокольчик, когда дверь неожиданно открылась с неприятным скрипом и Джарред Гарнер оказался перед Уолтером в ночной пижаме, которая не отличалась ни чистотой, ни элегантностью. На нем была темно-красного цвета фланелевая рубашка с расстегнутым на смуглой мускулистой шее воротником, штаны, подвязанные на поясе грязной веревкой, ноги были босы, взъерошенные волосы свидетельствовали о торопливом подъеме.

— Кто там? — спросил он без лишних слов.

— Ваша дочь, — ответил Уолтер. — Я очень сожалею за столь позднее ее возвращение! Мы вовремя выехали из Темз-Диттона, но лошадь была почти полумертвой от усталости.

— Кто, вы сказали? — спросил Джарред, не обращая внимания на объяснения.

— Ну, Джарред, не говорите так. Вы не должны сердиться на свою дочь из-за такого пустяка, во всем виноват лишь я.

— Моя дочь! — отозвался Джарред, хрипло смеясь. — Она больше мне не дочь. Я не хочу иметь ничего общего с дочерью, которая остается с молодым мужчиной до двух часов ночи. Заберите вещи, ей больше нечего делать в моем доме.

— Папа! — крикнула Лу, толкая сзади своего защитника, который хорошо держал себя до этого момента, — папа, крикнула она с мольбой в голосе, — ты ведь не собираешься выгнать меня из дома, ты ведь не собираешься сделать так, чтобы я потеряла навсегда свое доброе имя! Папа! — проговорила она голосом, переходящим почти в крик, когда Джарред уже наполовину закрыл дверь перед ней. — Ты ведь не собираешься не впускать меня! Что я сделала, чтобы заслужить такое к себе отношение?

— Ты прекрасно знаешь, что, — ответил он. — Пусть тот джентльмен, с которым ты была до двух часов, поищет тебе другое жилье.

Он закрыл дверь при последних словах. Они слышали, как закрываются с той стороны засовы, повернулся ржавый ключ в замке, опустили цепочку, будто было что-либо в доме Джарреда такого, что требовало защиты замков и запоров.

Лу, пораженная ужасом, стояла перед дверью. Ее отец был сейчас более жестоким, чем обычно. Но он сделал такое, чего она не могла представить себе при всех своих страхах.

— Не пугайтесь этого буяна, — сказал Уолтер, почти задыхаясь от гнева. — Я поселю вас в прекрасный отель. Не нужно быть такой испуганной, Лу. Я буду заботиться о вас так же, как старший брат.

Девушка как будто бы замерла на пороге дома. У нее было необычайно бледное лицо, а в глазах сверкал гнев.

— Я собираюсь оставаться здесь на всю ночь, — сказала она. — Подумать только, что он мог пойти против меня — мой отец! Я всегда так любила его!

— Он чудовище, — воскликнул Уолтер, — думаю, он был пьян.

— Нет, он был трезвый, — ответила Лу, — это я знаю точно. Если бы он был пьян, я бы не волновалась так. Но он был абсолютно трезвый, он даже не говорил скверными словами. Что он мог подумать обо мне, чтобы так обидеть? — спросила она взволнованно.

— Я сказал вам — он чудовище, — повторил Уолтер, который никак не мог прийти в себя. — Давайте не будем беспокоиться из-за него. Садитесь в экипаж, Лу, и я отвезу вас в хороший отель. Есть одно местечко в Стрэнде, где принимают запоздалых путешественников.

— Я ни на шаг не сдвинусь с Войси-стрит, — сказала Лу твердо. — Чтобы пойти с вами после того, что он сказал мне! Я хотела бы остаться здесь на всю ночь, но боюсь, что полицейский не позволит мне сделать этого. Я попрошусь к миссис Мергис, владелице магазина. Мэри Мергис и я вместе ходили в школу к мисс Пеминто. Я уверена, Мэри предоставит мне ночлег.

— Что хорошего в ночлеге? Вы никогда не сможете вернуться обратно домой.

— Я не смогу? Это единственный дом, куда я могу пойти. Вы думаете, я собираюсь уйти отсюда опозоренной? Завтра же утром я вернусь сюда, о мой Бог, и выясню все с отцом.

— Я говорю вам, Лу, это невозможно! — воскликнул молодой человек. — Вернуться в дом этого человека после того, что он сделал с вами! Вы не сможете сделать этого. Я сказал, что буду верен вам и сделаю все, что смогу. Вы никогда не переступите порог этого дома, Лу. Я сниму для вас квартиру завтра.

— Я уже слышала это, — сказала Луиза холодным тоном. — Я слышала людей, имеющих жилье, снятое для них, с которыми происходили разные истории. Нет, мне такого не надо! — сказала она резко.

— Лу! — воскликнул Уолтер возмущенно, — вы думаете, я подлец? Вы считаете, что у меня могла быть хоть одна мерзкая мысль в столь трудный для вас час?

— Прошу прощения, мистер Лейбэн. Вы хороший и честный человек, ответила девушка виновато, — только у меня сейчас такое впечатление, как будто бы весь мир плох из-за того, что мой отец, для которого я работала с самого детства, может выгнать меня из дома.

— Вы не должны возвращаться в этот дом, Лу. Проведите эту ночь у миссис — как ее имя? Если желаете. А завтра вы будете в пансионе. Вам там будет хорошо. Я же пойду и скажу вашему отцу о том, где вы находитесь и что вы ушли от него.

— Ушла от него! — отозвалась девушка чуть не плача. — Было время, когда отец был для меня всем.

Уолтер, не теряя времени, позвонил миссис Мергис. Затем они долго шли по темным помещениям, когда миссис Мергис пригласила их в дом. Она проснулась и сошла вниз в ответ на их настойчивый звонок колокольчика, сильно обеспокоенная возможностью сообщения о пожаре или болезни ее замужней дочери в Болс-Понде. Миссис Мергис была доброй женщиной и слушала печальную историю Лу, поминутно вздыхая и замечая, что все это ужасно. Она оставила Луизу у себя, сказав ей, что та может занимать половину кровати Мэри. Таким образом Лу обеспечила себе спокойный ночлег.

— Завтра же вы пойдете в пансион, Лу, хотите вы этого или нет, — сказал порывисто молодой человек на прощание. — Я не ожидал такого неприличного поведения со стороны вашего отца. Тут даже ваше терпение может лопнуть.

— Я пойду в школу, если вы так хотите, — ответила Лу уныло. — Надеюсь, это пойдет на пользу как бы там ни было и откроет для вас дорогу к женитьбе на молодой леди с Фитсрой-сквер. Никому не может быть дела до того, что происходит со мной, если даже мой отец бросил меня.

— Но мне-то до вас есть дело, Лу, — сказал Уолтер.

Молодые люди стояли в темном коридоре перед маленькой крутой лестницей, которую радушная миссис Мергис осветила для неожиданных гостей. Уолтер сильно хотел повторить тот проступок, который совершил на темной дороге у Темз-Диттона, но если тогда Лу показалось это низким, то сейчас тем более. Поэтому он сдержался и только крепко, по-братски пожал ей руку.

— Мы еще посмотрим, Лу, — сказал он с чувством, — и помните, я обещал быть верен вам.

Пожелав девушке спокойной ночи, Уолтер вернулся к своему четвероногому другу, который давно уже мечтал, оказаться в конюшне.