Проигравший из-за любви

Глава 18

Было полпятого, когда доктор Олливент оказался рядом с Норманской башней. Летний полдень плавно переходил в вечер: на волнах появилось золотое сияние, легкий розовый свет нависал над побережьем и деревенскими домами, все говорило о приближении заката. Казалось, все звуки природы наполнены гармонией в этот час, и доктор Олливент, чьи вечерние наблюдения редко выражались в чем-либо, более интересном, чем созерцание прихода почтальона или тарахтящего по мостовой экипажа с конкурирующим врачом, был глубоко тронут красотой увиденной сцены.

«В такой час, как этот, можно подумать, что природа желает всем людям добра, — размышлял он, — но в другое время она обманывает себя так же часто, как человечество. То спокойное море может вздыматься под ее влиянием, свирепые ветры в страшном буйстве пронесутся над теми мирными холмами. Природа дает волю своим страстям так же, как самые слабые из нас».

Доктор вновь взглянул на летнее море; где-то под теми голубыми волнами мягко покачивался Уолтер Лейбэн, возможно обвитый водорослями и с запутавшимися в волосах морскими анемонами, убаюкиваемый океаном так же нежно, как когда-то качала его мать на своих руках. Сегодня вечером или завтра утром мог налететь шторм, и те же волны будут волочить и трясти его, ударяя о скалы. Этим вечером он вряд ли мог иметь более приятное место для своего отдыха, чем это прохладное голубое море.

«Все же это лучше, чем быть втиснутым в тесный узкий гроб», — думал доктор.

Смерть была настолько знакома ему, что столь быстрый уход его соперника из жизни в вечность потряс его меньше, чем мог бы потрясти другого человека. Всеобщий рок всегда присутствовал в его мыслях, в том или ином аспекте. Смерть упавшего со скалы человека казалась ему не более ужасной, чем ранняя смерть от приступов чахотки. Чуть больше часа назад он, доктор, был слабым и мягким, как ребенок, в руках Джарреда Гарнера. Капли холодного пота выступили у него на лбу при мысли о том, что было бы, если бы Джерред поведал миру свою версию о происшедшем на утесе. Флора посчитала бы его убийцей.

Маленькая фигурка, нежные формы которой он так хорошо знал, стояла в воротах сада. Девушка была в легком муслиновом платье с веселыми голубыми ленточками, развевающимися на ветру.

Подойдя ближе, он увидел ее прекрасное лицо, смотрящее на него с озабоченным видом.

— Как вы поздно, доктор Олливент!

— Разве? Я надеюсь, ваш отец не нуждается во мне, ему не стало хуже?

— Нет, спасибо Богу, ему стало легче. А что вы сделали с Уолтером?

Этот вопрос словно ударил его током. Каким негодяем он почувствовал себя в этот момент! Но ведь он никоим образом предумышленно не задумывал убийства своего соперника.

Случайный удар в целях самозащиты — вот и все, что было.

— Что я с ним сделал? — переспросил он, пытаясь улыбнуться. — Мы были не вместе. Я думал увидеть его с вами.

Ложь довольно просто сорвалась с его губ. Он имел вполне определенный план и должен был действовать смело.

— Вы думали? — спросила. Флора с растерянным видом. — Я не видела его с завтрака. Он сказал, что выйдет прогуляться часа на два, пока я читаю газету папе. Не очень хорошо с его стороны отсутствовать так долго. Я задержала ленч до трех часов, а потом не смогла съесть что-нибудь. Каким слабым должен быть Уолтер — так много времени, прошло после завтрака. Художники всегда такие рассеянные. Но вы выглядите таким бледным и усталым, доктор Олливент, пройдите в гостиную и выпейте херес, — сказала Флора, вспоминая свои обязанности хозяйки.

— Да, я устал, долго ходил среди тех холмов по дороге в Тэдмор в Вайлдернессе, — проговорил доктор, вспоминая совет Джарреда по поводу алиби.

— И были один все это время? — воскликнула Флора удивленно. Она не могла понять, как можно находить удовольствие в одиноких прогулках.

— Наедине со своими мыслями и образом, который избрал себе в спутники.

Они прошли в гостиную, слегка затемненную опущенными жалюзи на окнах. Флора украсила это голое помещение с очарованием и беззаботностью своего девичьего характера цветами, книжными подставками и маленькой веселой рабочей корзинкой. В большой клетке мирно чирикали канарейки, как будто желая сказать что-то своим пением до того, как кончится лето. Доктор был тайно убежден, что все они были цыплятами и что Флора, выбравшая их из-за прекрасного оперения и гордой походки, явно ошиблась в их вокальных способностях. Но сегодня доктору было не до канареек и не до прелестной комнаты, в которой Марк Чемни вальяжно расположился на софе у одного из незанавешенных окон. Сейчас он смотрел только на Флору, думая о том, что будет с ней, когда совсем не будет новостей о ее любимом и когда ей вдруг сообщат, что его вытащили из моря.

Мистер Чемни разговаривал с ним, и доктор отвечал, но если бы его спросили мгновением позже, о чем он говорил, то он вряд ли смог бы ответить на такой вопрос.

Никогда Флора не была так внимательна и добра к нему, как этим вечером. Она посадила его в кресло напротив отцовской софы, налила вино ему в бокал и даже сама открыла бутылку с содовой своими ловкими пальчиками.

— Я научилась делать это для папы еще на Фитсрой-сквер, — объяснила она, гордая своим умением. — Когда я была у мисс Мэйдьюк, то думала, что открывание бутылок с содовой так же ужасно и неблагородно, как зажигание свечей.

Она была очень обрадована приходом доктора, как будто он сам по себе предвещал скорое возвращение Уолтера.

— Я думал, он ушел гулять гораздо дальше, чем вы, — сказала Флора.

— «Он» это, наверное, Уолтер! — воскликнул Марк, смеясь. — Какие все-таки странные люди влюбленные! Этот бедный ребенок входил и выходил через окно каждые пять минут, порхая, как испуганная птичка, стояла у открытых ворот, наблюдая за дорогой, и затем вернулась назад ко мне с опечаленным лицом: «Нет, папа, его не видно». Какой заботливой женой ты будешь, малышка, и какой непоседа-муж тебя ожидает!

— Я не думаю, что мужья всегда должны быть дома, папа, — ответила Флора с обиженным видом. — Я не совсем такая, уж ничего не понимающая, как ты считаешь. Но я думаю, что когда люди помолвлены, то они очень много времени проводят вместе.

— Разве помолвка такая уж серьезная вещь?

— Да, если люди действительно любят друг друга. Вот смотри, джентльмен может сделать леди предложение внезапно, а Уолтер ведь очень импульсивен, ты ведь знаешь это, папа, но затем он может обнаружить, что любит ее не так сильно, как думал. Его признание дает ему очень много времени для размышлений. Если он и его суженая провели вместе много-много часов, то он должен точно знать — счастлив ли он с ней и не сможет ли она ему когда-нибудь надоесть. И если девушка становится для него целым миром, какой и должна быть жена…

— Очень хорошее определение отношений между мужчиной и женщиной, Флора. Когда Уолтер пойдет на свою следующую прогулку, ты отправишься с ним и посмотрим, как твои прекрасные маленькие ножки смогут привыкнуть к его походке — этакое жизненное путешествие рядом с ним.

Доктор Олливент посмотрел на пурпурное в лучах заката море и подумал о том, где действительно находится Уолтер, о котором эти двое так весело говорили.

— В какое время мы обедаем, малышка? — спросил мистер Чемни по прошествии некоторого времени, в течение которого Флора опять выходила в сад, чтобы взглянуть на дорогу.

— В обычное время, папа, в семь.

— Тебе лучше пойти и стряхнуть с себя пыль, Гуттберт. Сейчас уже чуть больше шести, а твой туалет — обычно такое скрупулезное занятие.

Доктор оторвался от своих раздумий.

— Да, — сказал он, когда мистер Чемни повторил свое замечание, — я, пожалуй, пойду. Действительно, я довольно грязный. Та красная земля на утесах…

— Как, вы ведь сказали, что были у холмов.

— Я имел в виду холмы, почва там такая же красная, как кровь.

И он отправился к себе в комнату. При взгляде на свое отражение в зеркале, доктор удивился.

— Я выгляжу, как убийца, — сказал он себе. — Признаки этого на виду, и если я не приведу себя в порядок, то они еще, пожалуй, смогут прочитать правду на моем лице.

Обильное умывание холодной родниковой водой стерло с него следы минувших событий. Доктор также тщательно почистил прекрасно сшитую вечернюю одежду. Ни один убийца не мог и желать выглядеть лучше, чем выглядел Гуттберт Олливент, вошедший в гостиную, где Флора, уже совсем усталая, ждала своего верного кавалера, который еще не пришел.

Доктор был, как всегда, бледный и задумчивый, его тяжкая ноша не произвела перемены во внешности. Возможно, ему и казалось, что у него был виноватый взгляд, но его вина была внутри, и скорее всего грешное воображение придумывало для него всякие улики. А глаз всегда видит то, что изобретает ум.

Однако самое худшее, наверное, состояло в том, что его тайна заставляла его лгать. И сейчас, видя внимательный взгляд Флоры, он вынужден был сказать.

— Еще не пришел? Он очень запоздал, не правда ли?

— Очень. Я попросила, чтобы обед задержали на четверть часа. Я надеюсь, вы не возражаете. Вы, должно быть, очень голодны.

— Я? Почему?

— Потому, что у вас не было ленча.

— Не было? Да, я и забыл.

— Какой плохой аппетит надо иметь, чтобы забыть о том, что у вас не было ленча!

— Я не знаю. Но мне кажется, что ленч скорее женская еда, так же, как и вечернее чаепитие и другие маленькие трапезы. Я не думаю, чтобы мужчины могли чувствовать себя лучше, если бы питались точно по расписанию. Организм может сам адаптироваться к системе питания.

— Как ужасно! Это похоже на то, что жизнь могла бы продолжаться без потребления еды. Это вовсе не значит, что я очень много думаю о пище, но так прекрасно сидеть за столом с приятными тебе людьми и вести непринужденную беседу. Несомненно, трапеза связывает общество.

— Я тоже так считаю, но, как видите, меня не очень волнует общество. Иногда для меня очень утомительной бывает обязанность сидеть за столом с матерью по полтора часа, когда наш старый слуга попусту тратит время, носясь взад и вперед с овощными блюдами, меняя ножи и вилки и выкладывая на стол фиги, апельсины, бисквиты, которые мы никогда не едим, в то время как я мог бы получить куда более основательное подкрепление от бараньих котлет, съедаемых за десять минут.

— Я боюсь, что ты мизантроп, Гуттберт, — сказал Марк со своей софы. — Ты бы предпочел свой скучный кабинет со старыми книгами самому веселому обществу на земле, которое ты только можешь получить.

— Прошу прощения. Но есть общество, ради которого я бы отказался от всех моих книг, стер бы все знания из своей головы, полученные от них, и начал бы жизнь свежим и невинным, как ребенок.

— Ну, Гуттберт, ты говоришь так, как будто влюблен! — воскликнул Марк, смеясь. — А теперь, моя маленькая девочка, я думаю, что мы дали достаточно времени этому молодому человеку. Тебе, наверное, следует позвонить в колокольчик. Я считаю, что Уолтер наведался к своим знакомым и обедает с ними.

— Но он не знает никого в Девоншире.

— Откуда ты можешь быть уверена в этом? Он, может, завел себе нового знакомого — этакого собрата по кисти.

— Я не могу заставлять тебя ждать дольше, папа, и вас, доктор Олливент. Но мне кажется странным, грубым и неприличным то, что можно задерживаться так долго, не послав о себе ни одного известия. Он никогда не заставлял нас ждать его раньше. О, папа, может быть, с ним что-нибудь случилось?

— Малышка, ну что плохого могло случиться с сильным молодым человеком, обладающим здравым рассудком? Ты не должна выглядеть такой печальной из-за нескольких часов разлуки, иначе я никогда больше не позволю этому повесе оставлять тебя одну.

— Ты не прав, папа. Если бы я только узнала, что он в безопасности.

— Я бы хотел быть уверенным, что зажаренные ножки ягненка не будут испорчены такой нелепой задержкой. Пойдем, Олливент, дай Флоре свою руку.

Они сели обедать, но тревога неподвижно нависла над ними. Отсутствующий взгляд девушки, ее ежеминутные прислушивания беспокоили обоих мужчин. Марк не мог быть спокоен, пока его дочь была встревоженной. Его легкая тревога сменилась сильным беспокойством. Что, если его мечты оказались после всего несбыточными? Что, если Гуттберт был прав и этот молодой художник действительно непостоянен? Он постарался отогнать от себя эти мысли. В конце концов он не имел права волновать ее своими внезапными переменами планов.

Они засиделись за обедом. Флора делала все, чтобы еще больше затянуть его, надеясь на то, что Уолтер появится до того, как они закончат. Затем дала специальные инструкции прислуге, чтобы постоянно поддерживали горячими рыбу и ягнячьи лопатки на случай возвращения мистера Лейбэна. Было начало десятого, когда они вновь вернулись в гостиную, которую тускло освещала одна лампа.

Здесь они сидели почти в абсолютной тишине. Флора расположилась на скамеечке у отцовских ног, глядя вверх на бледное небо и ожидая услышать звук шагов возвращающегося Уолтера. Марк полулежал в кресле, одной рукой ласково гладя дочь по голове, доктор сидел с другой стороны окна, устремив вперед прямой неподвижный взгляд. Даже осознание собственной вины не смогло изменить эти спокойные глаза.

Глядя на поднимающиеся и опускающиеся волны, он думал о том, какой груз они несли сегодня на себе. Уолтер ведь должен был колыхаться на этих веселых волнах, а те играли им. Доктор даже почти смог представить себе звук перемещаемого по дну океана тела. Он слышал скрежет гальки, то, что было когда-то живым человеком представлялось ему опутанным длинными скользкими водорослями, которые окутывали его наподобие платья.

И все это время Флора смотрела на дорогу и прислушивалась к каждому шороху, как будто художник мог еще вернуться к ней.

Пришла полночь, пока их маленькая компания пребывала в полном молчании, но они еще долго оставались на месте до тех пор, пока им не показалось бесполезным ожидать прихода мистера Лейбэна.

— У него, должно быть, некоторые неотложные дела в Лондоне, — сказал Марк, проведший все это время в полудреме.

— Но кто мог послать за ним, папа? У него никого не было в целом мире, по крайней мере никого, кто был бы ему интересен.

— Хм! У всех молодых людей есть тайные знакомства. Возможно, кое-кто из его собратьев по кисти, находящихся в затруднительном положении, обратился к нему, и он поспешил на помощь своим друзьям. Ты ведь знаешь, какой он импульсивный, таких гениев трудно судить по обычным меркам. Я думаю, завтра мы получим от него письмо или телеграмму.

— Хорошо, если так! — воскликнула Флора жалобно, — но я боюсь, что все-таки что-то случилось, какое-нибудь несчастье. Я не думаю, чтобы он мог так просто оставить нас. Доктор Олливент, — сказала девушка, внезапно обращаясь к нему, — что вы думаете по этому поводу? Есть ли основания для беспокойства?

С мольбой во взгляде она смотрела на него, как будто бы прося помощи у сильного мужчины. Ее маленькое личико выглядело бледным и измученным в слабом свете свечи, которую она держала. Девушка ждала обнадеживающего слова. Ее взгляд разрывал сердце доктора. Даже радостная мысль о том, что он постепенно сможет завоевать ее, не могла заглушить агонии чувства, возникаемого у него при виде девушки, и осознания того страдания, которое ожидает ее в связи с долгими днями надежды, тупым чувством неопределенности, или с той ужасной правдой, которую ей может открыть море.

Он не смог ей солгать.

— К сожалению, дорогая Флора, жизнь преподносит разные сюрпризы. Я склонен думать, что могло произойти что-то нехорошее.

Марк Чемни с негодованием повернулся к нему.

— Это недостойно тебя — говорить подобным образом, Олливент, особенно когда девочка нервничает, как сейчас, и чувствует себя совсем несчастной из-за этого бродяги, который сейчас где-нибудь развлекается.

Доктор Олливент пожал плечами.

— Всегда лучше готовиться к худшему, — сказал он. — Я не имел в виду ничего плохого. Я сказал только то, что может случиться.

— Да, ты похож на одного из тех греческих оракулов, о которых мы читали в школе и которые никогда не ошибались, поскольку никогда не говорили понятно. Тебе не следует пугать мою Флору своими странными речами.

— Пусть ей будет хорошо при мысли о том, что она находится рядом с тобой, — сказал доктор мягко, — это лучшее, что я могу посоветовать ей.

— И это действительно прекрасно! — воскликнула Флора. — О, папа, разве я могу жаловаться на что-либо, когда рядом ты.

Она бросилась в объятия к отцу и заплакала у него на груди от своих новых переживаний.

— Если он бросил меня, — сказала она надломленным голосом, — то я смогу перенести это.

— Бросил тебя, моя малышка! Ты думаешь, что относишься к тем девушкам, от которых может убежать молодой человек? — спросил отец мягко.

Доктор Олливент стоял в темноте и наблюдал за ее печалью. Ему было трудно все это выдержать, вспоминая о том последнем ударе, в который он вложил всю свою силу.