Проклятье или ничейная земля

Глава 28 Наивность по-хогговски

— … значит, ты решил сам учиться плохому? — не сдержал смешок уставший, заросший щетиной Брендон — он примчался на пароцикле из Вернии всего пару минут назад. Пропыленный, мрачный, пропахший керосином и машинным маслом. В кожаном пароциклетном костюме и гогглах. Он стоял перед таблицей в холле и пытался хоть что-то понять. Грег потер переносицу:

— Мне идея с переносом язвы показалась толковой.

— … и запрещенной, — фыркнул Брендон, принимая из рук Брока запотевшую бутылку с колой: — спасибо. Умираю от жажды.

Он принялся жадно пить. Острый, выступающий кадык ходил туда-сюда на худой шее, и Грег, уже машинально выискивающий язву — привык за день! — отвел глаза в сторону от полыхавших алым рун. Брендон сердился. Откровенно сердился.

Уличная дверь открылась, и констебль из речных, кажется, Кречински, галантно пропустил в холл мокрую, как мышь, девицу лет шестнадцати-семнадцати, не больше. Ростом с него самого, а значит — высокая, как искомая ведьма, красивая, белокурая, со смутно знакомыми чертами лица. Без шляпки, в почти просвечивающем платье из муслина, чью ненужную откровенность прикрывал наброшенный на плечи мундир Хогга. И с узнаваемой язвой на шее. Эфирного сияния нет — печать на месте. Браслетов на руках тоже нет, как и механитов. Шервуды? Ортоны? Эллисы? Кто⁈

Грег рыкнул себе под нос:

— Хрррррень… — Нериссе было лет шестнадцать, а значит, они крупно сели в лужу. Вариант с заболевшими детьми они даже не рассматривали, а ведь это очевиднее всего! Кому еще говорят заговоры при ранах и болезнях⁈

Констебль принял на свой счет и смешался, правда, дернувшуюся к двери девицу удержал, хватив под локоть:

— Дык… Тут… Хогг просил проводить. Правда, он просил домой проводить нериссу Орвуд, но, кажись, того, серж ошибся. Ну вот, я пошел, значится…

Серж точно крупно ошибся! И вот что значит этот очередной взбрык Грегори⁈

— Где сам Хогг? — рванул к Кречински Грег.

— Так это… — Кречински почесал за ухом, словно это ему могло помочь вспомнить. — Ушел на перекрестке Морского и Ирисовой к океану.

Ругательства у Грега все же иссякли. Мокрая, несчастная нерисса с язвой и Хогг, ушедший к океану! А Одли говорил, что Хогг — умный среди красивых! Ни хрена подобного! Он развернулся к Броку, уже включившему режим дранокоборца и тащившему плед мокрой и несчастной нериссе:

— Я за Хоггом — лично прибью!

Нерисса прикусила губу, и слезинка против её воли все же скользнула по щеке. Грег буркнул:

— Брок, ты к судье за ордером. Дом Орвудов окружить, антимагический полог возвести и никого оттуда не выпускать!

Нерисса заплакала еще горше. Мокрый платок из кармана платья мало чем мог помочь в борьбе со слезами. Ей сразу протянули два — один подал Кречински, второй Брок. Она выбрала чистый броковский. Керы не котируются в глазах нерисс, даже если это красивые керы, как Кречински.

Гнев и испуг подхлестнули почище адреналина в крови — Грег понесся прочь из дома, мимо рыдающей нериссы Орвуд — её утешит Брок, а вот кто поймает придурка — тот еще вопрос.

По Морскому проспекту, игнорируя констеблей и их вопросы. По узкой Ирисовой, даже не улочке — проулку. Кожаные подошвы летних ботинок скользили по гладким камням дорожки. Сердце билось где-то в груди, а знойный воздух не помогал дышать. Он, казалось, выжигал легкие при каждом вдохе. По каменным, крутым ступенькам к пляжу, выискивая блондинистую голову. Запах гнили ударил в нос — Хогг перестал сливать эфир, вот же придурок! Запах летел вдоль берега вслед за стащившим носки и закатавшим брюки до колен Хоггом. Ботинки, связанные шнурками, болтались у него на шее. Этот придурок знал, что вода смоет все следы, даже эфирные, и нагло шел по кромке бурлящего океана. Красавец, мать его за ногу, на его шею! А говорили: умный. Впрочем, и впрямь умный. Понял, что проще сбежать — тогда нерисса Анна не заболеет.

— Стоять! — крикнул Грег, заставляя Хогга оборачиваться. Вода кружилась у его ног, волны то и дело накатывали, словно пробовали его на вкус.

Хогг вздохнул, вкладывая в одно слово понимание ситуации:

— Кретински…

— Милые вы даете прозвища друг другу! — вспотевший, недовольный подлостью жизни и Хоггом Грег сел на лестницу и хлопнул по ступеньке: — возвращайся! Будем повторять урок.

Он с трудом гасил волнение и пытался обуздать дыхание. Может, Одли, настаивающий на ежевечерних футбольных тренировках, и в чем-то прав. Надо больше тренироваться, надо восстанавливать форму, а то перед Лиззи стыдно. Океан, эфирный, а не водный, тут же обдал его теплом в сердце, подсказывая, что ей все равно, как он выглядит. Грег рукой пригладил мокрые от пота волосы и вытер ладонь о брюки.

Хогг, поскальзываясь на водорослях, вернулся обратно, садясь рядом на прогретую солнцем ступеньку. Солнце давно перевалило за зенит, и сейчас слепило глаза, заставляя опускать их и рассматривать рыжие от песка и грязи волны, пытавшиеся добраться до носков ботинок Грега и до мокрых ног Хогга. У того были худые, как сказали бы анатомы, изучающие признаки благородного происхождения, аристократические лодыжки и узкие стопы. Кожа еще не была испорчена язвами. Ему бы жить и жить. Как и этой глупенькой нериссе Орвуд.

Хогг стащил с шеи ботинки и поставил их на ступеньку сохнуть:

— Я бы написал потом заявление. — он задумчиво развязывал шнурки. — И прислал бы его. Честно.

Грег повернулся к нему и напомнил:

— Что я тебе говорил про «без гнева и пристрастия»?

Хоггу хватило наглости удивиться:

— Я не в гневе. Я спокоен.

— Ты сейчас пристрастен.

— Вот уж нет, — возразил Хогг. — Забыл сказать: нерисса Анна упала в воду, когда собирала водоросли для гербария. Больше ничего не произошло.

Грег закатил глаза: ох уж эти нравы! Собирать гербарии из цветов нериссам было невместно. Как же! У цветов же есть пестики и тычинки, вдруг они откроют страшные тайны брачных отношений. У водорослей таких пакостей не было, они чудесно прятали от нерисс тайны размножения.

— Чё? — не понял его смешок Хогг.

— Ничё! — передразнил его Грег. — Про корзинку для сбора водорослей я промолчу.

— Утонула, — тут же отозвался Хогг.

— И про домашние туфли вместо сапог.

Однако, нерисса Анна произвела на Хогга неизгладимое впечатление. Он не задумываясь солгал:

— Тоже утонули.

Грег кивнул своим мыслям:

— Точно. Предвзят.

Хогг прищурился и снова возразил:

— Вот уж нет! Я проверял — она не светится эфиром. Анна не ведьма. Я не предвзят.

Можно подумать, что собственной красоты нериссы Анны и её хрупкости недостаточно, чтобы впечатлиться. А ведь она наверняка плакала, и прижималась к Хоггу. Поди еще рассказывала, какая она несчастная, и как хочет жить. Много ли надо парню, неизбалованному женским вниманием, чтобы проникнуться сочувствием?

— И срываешь расследование.

— Вот уж нет!

— Тебе не стыдно? — Грег внимательно смотрел ему в глаза: — Все ищейки в госпитале, а ты в бега подался.

Хогг педантично заметил:

— Одли не в госпитале.

— Он всего лишь в Вансе разбирается с нежитью. Вот какого хрена, Грегори⁈

Хогг опустил взгляд и принялся стопы тереть друг об друга, стирая подсохший на солнце песок и мелкий мусор, которого всегда много в штормящем океане. Носки, как змеи, свисали из кармана брюк.

— Я бы прислал извинения и прочее, я же уже сказал. И я не срываю расследование. Вы сами уже поняли, кто возможная ведьма.

Грег кивнул:

— Брок отправился за ордером на арест неры Орвуд.

— Я же говорил, — криво улыбнулся Хогг. Он достал носки из кармана и хотел их отжать. Грег подсушил их эфиром, заодно он всего Хогга подсушил.

— Срываешь. Я тут с тобой вожусь, когда должен быть там — искать ведьму. Того и гляди, что кто-нибудь из пилоток все же сообщит в храм о происходящем, и адер Уве примчится на всех парах.

— У вас же колдун этот… Из храма есть.

— Он реформист, а нера Орвуд…

Хогг кивнул:

— Понял. Орвуды дореформисты. И адер Уве нас опередит.

— Опередит. И ты пристрастен. Нерисса Орвуд красива, но…

Хогг мрачно перебил его:

— Она не заслужила смерть от болезни.

— Она проживает твою жизнь, — Грег напомнил очевидное. Хогг вздохнул и принялся натягивать на себя носки с таким серьезным видом, словно решал задачу по существованию мироздания. Впрочем, где-то так и было.

— Она заболела ребенком и не заслужила смерть. Я против переноса болезни с меня на неё.

— С чего бы? — не удержался Грег.

Хогг выпрямился, морщась от яркого солнца:

— Кто она и кто я. Я всего лишь отсиделся бы в стороне до самой смерти и все. А она бы жила дальше. Её ждет чудесная жизнь, в отличие от меня. Мое отсутствие никто и не заметит. Сдохну в одиночестве, и все.

— Ты ошибаешься. Твоя жизнь важна.

Хогг дернул плечом и снова опустил глаза вниз — принялся натягивать ботинки:

— Каждому человеку на самом деле важна только одна жизнь — его собственная. И я вправе сам ею распоряжаться.

— Мне твоя жизнь важна. И Кевину, и твоим парням, и Одли. Дальше перечислять?

Ответ Хогга не порадовал:

— Хрень!

Грег вздохнул:

— Не ругайся и следи за языком.

— Кто бы говорил. У вас это тоже любимое слово. — Он занялся шнурками и возился дольше, чем нужно.

Грег поставил локти на колени, переплел пальцы и на ладони пристроил кипящую от мыслей и забот голову. Он смотрел, как накатывают на берег рокочущие волны, и пытался убедить Хогга и себя — он тоже не каменный, ему тоже сложно обрекать нериссу Анну на то, что ей в качестве судьбы выбрали боги:

— Ты маг, Грегори. Это значит, что, даже уйдя со службы в полиции, ты перейдешь в другой сословный класс. Ты нер с возможностью претендовать на личное дворянство. Ты сможешь стать лером, если захочешь — спасешь кого или сделаешь открытие в эфирологии…

Хогг дернул плечом:

— Это я-то?

— Это ты-то. — в духе Хогга ответил Грег. — Я же сказал: тебе учиться надо. Сперва подтянешь знания у меня, потом сможешь подать заявление на учебу в университете. Или пройдешь краткие курсы, если не захочешь покидать службу в полиции. Сейчас как раз для Себа и его парней собирают курсы. Ты умный парень, ты сможешь далеко пойти.

— Ага, секретарем-то.

— Далось тебе название… Хочешь, личным помощником обзову. Хочешь, адъютантом, хотя мне адъютант не положен. Дело не в названии. Сдашь экзамен на детектива, если захочешь. Или просто со временем получишь инспектора — как только подтянешь знания. Глядишь, лет через десять-двадцать суперинтом станешь. А то и до комиссара дослужишь. Денег это особо не дает, но ведь не в деньгах дело. Дело в уважении людей. Захочешь денег — пойдешь по ученой части, там легко заработать не миллионы, но сотни тысяч точно.

Хогг выпрямился:

— Хрень. И сказки. Куда денется комиссар Хейг? А Мюрай? А ты? Куда вы все денетесь, чтобы я стал суперинтом?

— Мюрай станет к тому времени комиссаром. Хейг рано или поздно поймет, что серьезно тянуть две лямки трудно. Или комиссар, или настоящий герцог, а не номинальный, как сейчас.

— А ты?

— А я… Я буду искать знаменитый Северо-восточный проход в Асуну. Или открывать новые острова в южной ледяной пустыни. Или изучать Великое пятно в Южном океане. Есть много интересных мест…

Над их головами раздалось голосом Брендона:

— … где можно сложить свою голову. Элизабет тебе сама в этом случае шею свернет. Превентивно.

Грег задрал голову вверх, рассматривая успевшего умыться и переодеться в белую, мать его за ногу, сутану Брендона. Тот развел руки в стороны:

— Сюрприз! — Он спустился и скомандовал Хоггу: — подвинься.

Тот безропотно подвинулся с удивлением наблюдая, как Брендон опускается на пыльную, еще чуть алую от кафрианского песка ступеньку в своей кипенной одежде:

— Черный кол…

— Темный попрошу, — поправил его Брендон.

— … колдун Брендон Кит. Надо же кто явился по мою голову. Сразу заявляю, адер…

— Отец.

— Отец, что ставить на себе опыты не позволю. Я смирился с божьим испытанием и готов к смерти от вернийки.

Брендон колко посмотрел на Хогга, алые руны сверкнули на его лице:

— Учту. Если у вас тут урок воспитания закончен, то докладываю: антимагический полог возведен, констебли с черного входа эвакуируют прислугу. Мюрай уехал за ордером. Мне, как инквизитору, ордер, между прочим, не нужен. Кто со мной учиться плохому?

Грег нахмурился — как-то вот к такому повороту с белой сутаной на Брендоне жизнь его не готовила:

— Андре в курсе?

Брендон признался:

— Это временно. — Что именно — он не стал уточнять. Только воротник дернул — его колоратка вечно душила, а тут — сутана. Её не снимешь и не спрячешь в кармане.

Грег понял, что ждать иного ответа не приходится:

— У нас тут не воспитательная беседа, Брендон, а совещание. Кстати, мой личный помощник Грегори Хогг.

Брендон лишь кивнул. Хогг ожил и доложил:

— Нерисса Анна сказала, что и её младшие сестры тоже заболели вернийкой. Сам процесс выздоровления она не помнит — была без сознания. У нее на тот момент уже был поражен головной мозг — потому и Натали так пострадала…

Брендон напомнил очевидное:

— Да, вернийка заразна во второй стадии, когда по телу идет сыпь. Дети могут заразиться от матери или отца даже при простом прикосновении или поцелуе.

Грег наклонил голову, снова всматриваясь в океан:

— Трое детей и заболевший взрослый. Скорее всего мать. Это четверо. А ритуалов пять.

— Отец? — предложил свой вариант Брендон. — Он может быть пятым.

— Может, — согласился Грег. — Нер Орвуд сейчас на службе в банке. Скоро должен вернуться домой.

Хогг подсказал:

— Он возвращается поздно. После службы в банке он едет к любовнице — он у неё с трех до шести. Домой приезжает к семи — как раз к семейному ужину. — он криво улыбнулся и встал: — я же говорил: по нему часы проверять можно. У него расписание!

Грег передернул плечами от такого. Зачем вообще заключать брак таким как Орвуды? Завели себе любовников-любовниц, позаражали и чуть не умертвили собственных детей… Это же не жизнь, а мрак. Он поднялся следом за Хоггом, Брендон величественно — и что делает с людьми белая сутана! — встал и не отряхиваясь от алого песка принялся подниматься по лестнице рядом с Грегом. Тот не удержался:

— Как Андре? Ты виделся с ней?

Хогг пристроился за ними, старательно делая вид, что их не слушает.

— Виделся. Один раз только — дел невпроворот и у неё, и у меня. Анри ей выделил большой дом, переделанный под мастерскую и кучу народу: инженеров, кузнецов, разнорабочих. Из Вернии прислали станки и рунную кузницу. Собирают скелет первого голема. Анри пропадает в Ставке — он старательно избегает Андре, чтобы не порождать ненужные слухи. Говорят, его помолвка под большим вопросом — газетчики постарались.

— А ты? Как ты и Марк?

Брендон нахмурился:

— Потому я сюда и приехал. Такое не сообщишь по телефону.

Хогг, кажется, даже дышать перестал, чтобы ничего не упустить.

— И…? — напомнил о себе Грег.

Брендон решительно сказал:

— Плохо все. Мы раз ночью вылазку за колючку делали — там днем не походишь. Там даже ночью не походишь — только ползком, иначе убьют. Все ж простреливается, а заключать временное перемирие не хотят. Их даже проснувшееся проклятье Ничейной земли не пугает. Тяжело там. Эфир сам по себе стелется, течет над землей, оживляет все, что попадается под руку: камни, кости, мертвую плоть. Ещё чуть-чуть, и снова шагнут с Ничейной земли немертвые. Марк сказал, что он там слышал чуждые души.

— Призраков? — уточнил Грег.

Брендон качнул головой:

— Именно чуждые. Души, которых там не должно быть. Души не погибших солдат и не их призраки. И даже души не местных — некоторые говорили не на вернийком и не на тальмийском. Они просят свободы… Но там даже очищающую пентаграмму не нарисуешь — все под прицелом. Чуть приподнялся и… Марк совсем плох. Я потому и согласился… — он снова дернул за ворот удушающую его сутану. — Ему там нельзя — пришлось вот… Андре — умница: все правильно поняла.

Хогг не сдержался и все же спросил:

— А чем немертвые отличаются от нежити?

Брендон обернулся на него:

— Никто не знает. Говорят, немертвые разумны. Некоторые даже говорят, что немертвые сохранили душу, но это ересь с точки зрения храма. Душа не может жить в мертвом.

Хогг улыбнулся:

— Может, тогда они живые?

— Вот как-то не хочется о таком думать, — скривился Брендон. — Говорят, у вас тут тоже проблемы с нежитью и кладбищами?

Грег качнул головой:

— Проблемы. Нежить прет каждую ночь. Хотя лгу — эта ночь вроде прошла спокойно. Никто ниоткуда не вылез. А еще проблемы с амулетами, с храмом… С адером Уве — так… Помаленьку. — Напоминать о каутельянцах он не стал — Брендон и сам знает.

Он остановился: да быть того не может! У них тут несколько человек с пропавшими душами, а там на Ничейной земле… Там лишние души.