Пропавшая леди

Глава 7

Судно снялось с якоря с отливом. Риган, слишком возбужденная, чтобы есть, не пожелала ни на мгновение покидать ют, чтобы не пропустить что-нибудь интересное. Она не заметила, что Дэвид побледнел и делает глотательные движения. Когда он, извинившись, ушел, она осталась там, где была. Матросы ставили паруса, над ними с криками кружили чайки. Покачивание судна напомнило ей, что они отправляются в плавание и что она начинает новую жизнь.

— У тебя счастливый вид, — тихо сказал Трэвис, появляясь рядом с ней.

Риган и не заметила, как он поднялся по лестнице.

— Так оно и есть, — сказала она. — Что делают эти люди? Куда ведет эта лестница? Где остальные пассажиры? А каюты у них такие же, как наши, или каждая окрашена в другой цвет?

Трэвис улыбнулся и рассказал ей то, что знал о судне. Это был двухмачтовый бриг, оснащенный двадцатью четырьмя артиллерийскими орудиями, которые были нужны для того, чтобы отпугивать пиратов. Остальные пассажиры размещались на нижней палубе в средней части судна. Он не рассказал ей о том, как там душно, а также о том, что им строго запрещено расхаживать по кораблю. Свободой передвижения по судну пользовались только Трэвис с Риган да еще Уэйнрайт.

Он объяснил также, почему теперь все суда красили краской цвета охры. До американской революции суда драили хлопковым маслом, от которого дерево становилось раз за разом все темнее. Чем старше корабль, тем он был темнее. Во время войны англичане старались нападать на суда потемнее, пока кто-то не догадался покрасить их так, чтобы они не отличались цветом от новых.

Трэвис привлек ее внимание к тому, что некоторые участки внутри судна, особенно вокруг пушек, окрашены в красный цвет, и объяснил, что это позволяет членам экипажа привыкнуть к красному цвету и не паниковать во время боя, когда вокруг льется красная кровь.

— Откуда ты все это знаешь? — спросила Риган.

— Когда-нибудь я расскажу тебе, как служил на китобойном судне, но сейчас давай поедим чего-нибудь. Если, конечно, ты проголодалась.

— Почему бы мне не проголодаться? После завтрака прошло довольно много времени.

— Я боялся, что ты, подобно твоему субтильному приятелю, страдаешь морской болезнью. Думаю, что сейчас половина пассажиров внизу выворачивает содержимое своих желудков в ночные горшки.

— Правда? Ах, Трэвис, я должна в таком случае узнать, не нужна ли моя помощь.

Не успела она подбежать к лестнице, как он поймал ее за руку.

— У тебя еще будет время помочь больным, а сейчас мы должны поесть и отдохнуть. У тебя был нелегкий день.

Она, конечно, устала, но еще больше ее раздражали его приказания.

— Я не голодна, а отдохнуть смогу позднее. А сейчас я пойду и помогу другим пассажирам.

— А я говорю, что тебе придется подчиняться мне, так что лучше привыкай к этому сразу, — сказал Трэвис. Она сердито взглянула на него. Наклонившись к ней, он тихо добавил: — Либо ты сама сделаешь то, что я говорю, либо я отнесу тебя вниз на глазах у всего экипажа.

Она почувствовала себя абсолютно беспомощной. Как вразумить этого человека? Как заставить его понять, что для нее важно чувствовать себя нужной?

Он протянул руку к ее плечу, но она, круто повернувшись на одной ноге, помчалась вниз по лестнице в свою каюту. Усевшись на банкетку возле окна, она с трудом сдерживала слезы. Едва ли сможет сбыться мечта стать когда-нибудь уважаемой леди, если тобой помыкают как ребенком.

Некоторое время спустя пришел Трэвис с подносом, уставленным едой. Он спокойно накрыл стол и сел рядом с ней.

— Ужин подан, — сказал Трэвис и попытался взять ее за руку, но она не позволила. — Проклятие! — возмущенно воскликнул он и вскочил на ноги. — Почему ты сидишь с таким видом, словно я тебя ударил? Я сказал только, что, по-моему, ты не должна пропускать ужин и обходиться без сна для того лишь, чтобы оказать помощь людям, с которыми ты даже не знакома.

— Я знаю Сару! — воскликнула она. — К тому же ты не сказал, что мне «следовало бы отдохнуть», а приказал мне отдохнуть! Ты не советуешь мне, а просто приказываешь. Тебе не приходило в голову, что у меня есть своя голова на плечах? В Англии ты держал меня в плену, не позволяя выходить за порог комнаты, а теперь держишь меня в плену в этой маленькой каюте. Уж лучше привязал бы меня к кровати или приковал цепью к столу. Почему бы не сказать честно, кто я тебе?

На красивом лице Трэвиса отразилось сразу несколько эмоций, из которых преобладающей было смятение.

— Я сказал тебе, почему ты не можешь оставаться в Англии. Я даже спрашивал молодого человека, с которым ты была, не знал ли он тебя раньше. Судно тогда еще не отчалило, и, если бы он мне сказал, я мог бы отвезти тебя к твоей родне.

На глаза Риган снова навернулись слезы. Она-то думала, что Трэвис ревнует, а он всего-навсего хотел получить возможность отделаться от нее!

— Извини, что я оказалась для тебя такой обузой, — высокомерно заявила она. — Лучше уж тебе выбросить меня за борт, чтобы не было лишних проблем.

Трэвис в полном недоумении взглянул на нее.

— Доживи я хоть до тысячи лет, но и тогда, наверное, не пойму ход твоих рассуждений. Почему бы тебе не поесть? А потом я могу проводить тебя вниз, где ты сможешь всю ночь держать над ночными горшками головы пассажиров, страдающих морской болезнью.

Он был такой милый, его большие, влажные глаза умоляюще смотрели на нее, он старался сделать все, чтобы угодить ей. Как ему объяснить, что она лишь хочет иметь свободу выбора, право принимать собственные решения? Ей хотелось доказать и себе, и дядюшке, что и она чего-то стоит.

Риган оперлась на его руку и позволила подвести себя к столу, однако от плохого настроения не избавилась. Она гоняла по тарелке еду, но почти не ела. Она пыталась слушать то, что говорил Трэвис, но не могла сосредоточиться. Она думала о том, что всю жизнь была чьей-то пленницей, которой не позволяли принимать собственные решения.

— Пей вино, — ласково сказал Трэвис.

Послушно осушив стакан, она почувствовала, как расслабилось ее тело. Казалось совершенно естественным, что Трэвис подхватил ее на руки и отнес на кровать. Когда он раздевал ее, она уже почти спала. Даже когда он раздел ее донага и поцеловал в шею, она лишь улыбнулась и заснула глубоким сном.

Поняв, что сон нужен ей больше, чем что-либо другое, Трэвис укутал ее одеялом, взял сигару и отправился на ют, чтобы выкурить ее.

— Ну, все в порядке? — раздался за его спиной голое капитана.

— Надеюсь, что да, — ответил, поворачиваясь к нему, Трэвис.

Капитан некоторое время пристально вглядывался в лицо Трэвиса, который стоял, опираясь на релинги.

— Тебя что-то беспокоит, мой мальчик? — серьезным тоном спросил он.

Трэвис усмехнулся. Капитан и отец Трэвиса были долгое время близкими друзьями, пока отец не умер от холеры.

— Что вы знаете о женщинах?

— Ни один мужчина не может похвастать, что хорошо их знает, — сказал капитан, пытаясь не улыбнуться и радуясь тому, что ничего серьезного не случилось. — Извини, я еще не познакомился с твоей молодой женой. Я слышал, она красавица.

Трэвис, пристально глядя на свою сигару, чуть помедлил.

— Да, жена у меня красавица. Просто я с трудом ее понимаю. — Он был не из тех, кто легко поверяет другу свои тайны, поэтому быстро сменил тему разговора. — Как вы думаете, мебель не пострадает от перевозки в трюме?

— Не должна, — сказал капитан. — Но зачем тебе мебель? Или ты пристроил еще крыло к своему огромному дому?

Трэвис фыркнул.

— Нет, это я сделаю не раньше, чем обзаведусь по крайней мере пятьюдесятью ребятишками, чтобы заселить уже имеющиеся комнаты. Мебель я везу для своего друга. Но земли я действительно прикупил. В этом году увеличу площади, занятые под хлопок.

— Еще? — удивился капитан и жестом указал на палубу перед ними. — А вот мне этого пространства вполне достаточно. Я не справился бы с такими угодьями — сколько там у тебя акров?

— Приблизительно около четырех тысяч.

Капитан покачал головой.

— Надеюсь, что твоя молодая жена хорошая хозяйка. Твоя мать была хозяйкой редкостной, но и ей приходилось все силы вкладывать в это хозяйство, а ты после смерти отца увеличил плантацию почти вдвое.

— Она справится, — с уверенностью сказал Трэвис. — Доброй ночи, сэр.

Он вернулся в каюту, разделся и, прежде чем лечь в постель рядом с Риган, подумал: «Вопрос в том, сумею ли я справиться с ней?»

Риган потребовалось двадцать четыре часа, чтобы понять, что Трэвис был абсолютно прав, когда говорил, что уход за больными — это работа изнурительная. С раннего утра и до поздней ночи она только и делала, что смывала рвоту с людей и их пожитков. Пассажиры были слишком больны, чтобы удерживать головы над фарфоровыми ночными горшками и заботиться о том, чтобы убрать за собой содержимое своих желудков. Матери лежали на узких койках, рядом с ними плакали младенцы, а Риган и еще две женщины чистили, мыли, пытались успокоить — и так в течение многих часов.

Риган приводили в ужас условия, в которых находились пассажиры. Там было три каюты: одна для супружеских пар и две для одиноких мужчин и женщин, причем не допускалось никакого общения между незамужними и женатыми. Сестрам не позволяли разговаривать с братьями, отцам с дочерьми, и все больные пребывали в подавленном состоянии, тревожась друг о друге.

В каждой каюте стояли в несколько рядов узкие жесткие койки. В проходах между рядами громоздились сундуки, коробки, картонки, корзины, содержащие не только одежду и то, что потребуется переселенцам в Новом Свете, но и запас продуктов на период путешествия. Некоторые продукты уже начали портиться, и от их запаха рвота лишь усиливалась.

Риган и другим женщинам приходилось перелезать через сундуки, выбирая при каждом шаге место, куда можно поставить ногу.

К тому времени как она вернулась в собственную каюту, Риган была измучена до предела.

Трэвис немедленно отложил книжку и обнял Риган.

— Устала, любовь моя? — прошептал он.

Она смогла лишь кивнуть в ответ, радуясь тому, что может наконец прижаться к здоровому и сильному человеку и не видеть больше грязи и убожества, среди которых провела весь день.

Расслабившись в его объятиях, полусонная Риган почти не заметила, как он усадил ее в кресло и, услышав стук, подошел к двери. Даже услышав плеск воды, она не стала открывать глаза. Она целый день только и слышала плеск воды, стирая одежду и пеленки младенцев и отмывая грязные ночные горшки.

Улыбаясь от удовольствия, она отдалась рукам Трэвиса, который принялся расстегивать ее платье. Гораздо приятнее было чувствовать, что за тобой ухаживают, чем ухаживать за кем-то самой. Раздев ее догола, он взял ее на руки, и она обрадовалась, что ее сейчас положат на кровать, но ягодицы неожиданно коснулись теплой воды, и она широко раскрыла глаза.

— Тебе нужно помыться, моя малышка, очень уж ты пропиталась неприятным запахом, — с улыбкой сказал Трэвис, заметив ее удивление.

Оказаться в горячей воде — пусть даже морской — было так приятно! Риган, откинувшись назад, позволила Трэвису вымыть ее.

— Я не понимаю тебя, — тихо сказала она, наблюдая за его намыленными сильными руками, сновавшими по ее телу.

— Скажи, что тебе непонятно, и я объясню все, что ты захочешь узнать.

— Несколько недель назад я бы сказала, что человек, который похищает людей, преступник и его надо посадить в тюрьму, но ты…

— Что я? Я похищаю хорошеньких юных леди, насилую их, но ведь я их не бью? Во всяком случае, если бью, то не слишком часто, — засмеялся он.

— Это правда, но мне кажется, что ты способен на все. Такого мужчину, как ты, я не могу понять.

— А каких мужчин ты понимаешь? Таких, как этот субтильный Уэйнрайт? Скажи мне, скольких мужчин ты знала? Сколько раз была влюблена?

К тому, что он услышал в ответ, Трэвис готов не был.

— Я знала одного мужчину, — тихо сказала она. — Я была влюблена однажды и не думаю, что это случится снова.

Трэвис, внимательно наблюдавший за ней, заметил, как в ее глазах появилось отстраненное выражение, а уголки губ тронула нежная улыбка.

Риган подумала о Фарреле, о том, как он предлагал ей выйти за него замуж, но Трэвис, не выдержав, швырнул мыло в воду.

— Заканчивай сама или подожди, пока придет твой любимый и сделает это! — прорычал он и выскочил из каюты, хлопнув дверью.

Довольная тем, что удалось вызвать его ревность, Риган вышла из воды и принялась вытираться. Она подумала, что, возможно, неплохо, если Трэвис поймет, что он не единственный мужчина в ее жизни, что, может быть, существуют на свете и другие люди. Когда она приедет в Америку и их пути разойдутся, пусть он не думает, что она ничего не сможет добиться сама, без его помощи. Может быть, она даже найдет себе мужчину вроде Фаррела, который будет любить ее и не станет считать наивным ребенком.

Забравшись в постель, она вдруг почувствовала себя очень одинокой. Фаррел не любил ее, ему были нужны только ее деньги. Дядюшке она тоже была не нужна, а Трэвис, этот странный, самоуверенный, добрый человек, недвусмысленно заявил, что она нужна ему только на некоторое время. Одинокая, усталая, голодная и совершенно несчастная, она начала плакать.

Когда пришел Трэвис и заключил ее в объятия, Риган вцепилась в него, опасаясь, что он ее тоже бросит.

— Ну, ну, малышка, успокойся. Теперь тебе нечего бояться, — шептал он, но когда ее губы прижались к его губам, ни о каком спокойствии уже не могло быть и речи.

Риган не смогла бы сказать, было ли это из-за того, что она целый день находилась рядом с болезнью, или во всем были виноваты мысли об одиночестве, но она изголодалась по Трэвису. Она больше не думала о том, что ее держат в плену и что ей следует по крайней мере быть более сдержанной в своих желаниях. Она думала лишь о том, что он ей отчаянно нужен, что ей необходимо, чтобы он сжимал ее в объятиях, любил ее, заставлял почувствовать себя частью окружающего мира, а не каким-то бесполезным его придатком.

Она храбро запустила пальцы под его рубаху, отчего по каюте разлетелись оторвавшиеся пуговицы. Ее пальцы без нежности, а решительно, даже грубовато пробежали по его волосатой груди, потирая кожу и ощущая, как она становится горячей от ее прикосновений.

Трэвис положил ее на кровать, оторвавшись от нее, чтобы снять с себя оставшуюся одежду. Он присел на краешек кровати, чтобы снять сапоги, повернувшись к Риган широкой, мускулистой спиной. Риган легонько укусила его за плечо, проведя кончиками грудей по его спине. Потом, лаская и пробуя его плоть на вкус, она проделала дорожку поцелуями по его животу. Сильные мускулы расслаблялись от ее прикосновений, вызывая у нее ощущение собственной власти.

Она довольно сильно укусила мочку его уха, рассмеявшись низким мурлыкающим смехом. Трэвис повернулся, схватил ее в объятия и оказался на ней. Она горела нетерпением так же, как он, и была полностью готова принять его.

Трэвис, подстрекаемый ее рвением, на этот раз не стал сдерживать себя, щадя деликатность ее чувств, и обрушил на нее огонь и страсть, которые в нем бушевали.

— Что ты со мной сделала? — спросил, прерывисто дыша, Трэвис, когда они медленно возвращались к действительности, побывав на верху блаженства.

Риган, слишком уставшая, чтобы думать, в ответ лишь прижалась к нему еще крепче. Она погрузилась в глубокий сон, не замечая, как Трэвис наблюдает за ней, прикасается к ее волосам и плотнее укутывает ее простыней. Но даже во сне она чувствовала рядом с собой его сильное тело, ощущала на своем ухе его теплое дыхание. Пошевелившись, она открыла глаза, улыбнулась ему сонной улыбкой, с радостью почувствовала его нежный поцелуй, потом снова улыбнулась, когда он положил голову рядом с ее головой и заснул.

На следующий день продолжилась та же изнурительная грязная работа по оказанию помощи больным пассажирам. Ближе к вечеру Трэвис сказал, чтобы она отправлялась в каюту и отдохнула, потому что иначе от нее никому не будет никакого проку. Он говорил таким властным тоном, что она не удержалась, чтобы тут же не сказать ему все, что о нем думает.

— Мог бы помочь, вместо того чтобы прохлаждаться на палубе, — сердито заявила она.

— Это я прохлаждаюсь? — усмехнулся Трэвис той самой полуулыбкой, которая выводила ее из себя.

Она впервые заметила его грязную одежду, пропотевшую рубаху и просторные бриджи, заправленные в кожаные сапоги. Широкий черный кожаный ремень опоясывал его стройную талию. Риган неожиданно получила ответы на ряд вопросов, о том, например, каким образом удалось Трэвису заполучить отдельную каюту. Судя по всему, ему приходилось работать в счет оплаты проезда.

— Чем я могу помочь? — спросил он. — Хотя если ты ожидаешь, что я стану утирать грязные рты, то ошибаешься: этого я делать не буду.

Но если Трэвис отрабатывает проезд, то и она должна это делать, так что ни о каком отдыхе не могло быть и речи.

— Утром сломались две верхние койки. Я попросила помочь кого-то из матросов, но они лишь рассмеялись в ответ.

— Они, наверное, рассмеялись потому, что не знают, с какой стороны взяться за молоток. Что еще?

— Нужно, чтобы кто-нибудь занялся старшими детьми. Я подумала, что ты, может быть, поищешь Сару Трамбулл. Я уже несколько дней ее не видела.

— Она занята, — коротко сказал он. — Но с другими проблемами я, возможно, смогу помочь.

С худеньких плеч Риган словно сняли часть тяжелой ноши. Она знала, что Трэвис раз уж пообещал, то сдержит свое слово.

— Если будешь смотреть на меня таким взглядом, как сейчас, то я построю отдельные дома для каждого пассажира прямо здесь, на палубе.

Почувствовав себя значительно лучше, Риган хихикнула и вернулась к своим обязанностям.

Вскоре Трэвис появился в дверях женской каюте с ящиком столярных инструментов в руках. Некоторые женщины были полуодеты и возмущенно закричали на него, но Трэвис быстренько их успокоил. Рассмеявшись вместе с женщинами, он рассказал, что мужчины ждут не дождутся, когда они выйдут на палубу и скрасят своим присутствием утомительное путешествие. Несмотря на все, что он говорил Риган, он подержал голову одной из женщин над ночным горшком и аккуратно утер ей рот. Потом он перепеленал двух младенцев и поудобнее переставил тяжелые сундуки, чтобы несколько освободить проход, починил сломанные койки, а также проверил и укрепил остальные.

Когда он ушел, большинство женщин улыбались, словно глотнув свежего воздуха.

— Вот это да! — воскликнула одна из женщин, младенца которой перепеленал Трэвис. — Кто этот великолепный мужчина?

— Он мой! — заявила Риган так громко и с таким вызовом, что женщины рассмеялись, заставив ее покраснеть.

— Не надо смущаться, дорогуша. Просто благодарите каждую ночь Бога за то, что он был к вам так добр.

— Может быть, ночью ей и без этого есть чем заняться, — громко сказал кто-то.

Риган даже испытала облегчение, когда одна из женщин начала стонать и она смогла подбежать к ней, избавившись от поддразниваний. Но на Трэвиса она начала сердиться. Он прямо у нее на глазах флиртовал со всеми этими женщинами! Ему наверняка нравится, что все женщины облизываются, глядя на него, нравится, что он единственный из мужчин получил доступ в каюту одиноких женщин. Получил доступ? Едва ли Трэвис Стэнфорд стал бы спрашивать у кого-то разрешения сделать то, что хотел.

С размаху поставив на стол кувшин с водой, Риган почувствовала, что злится на Трэвиса с каждой минутой все сильнее. Разумеется, он не будет обращаться с ней как с леди, потому что знает ее только в постели. Этот большой неотесанный американец понятия не имеет о том, как следует обращаться с женщиной. Для него все женщины одинаковы — лежат ли они больные в постели или наряжены в атласные платья, они предназначены для того, чтобы доставлять ему удовольствие.

Перед закатом она вышла на палубу, чтобы вымыть горшки. Там Трэвис и двое матросов, окруженные детьми, показывали девочкам и мальчикам, как завязывать морские узлы. Девочка лет двенадцати завязывала узлы на кусочке ткани, а двухлетняя малышка, сидя на коленях у Трэвиса, с восторгом наблюдала за движениями его рук. Он улыбнулся и махнул рукой Риган, а потом продолжил свою работу.

Она высокомерно задрала нос и вернулась в душную каюту, возмущенная тем фактом, что даже дети находят его неотразимым. Она сказала женщинам, что он принадлежит ей, хотя сознавала, что не имеет над ним власти, что она его игрушка и что, когда они приедут в Америку, он быстренько отделается от нее и, несомненно, сразу же найдет себе другую женщину, не побывавшую в употреблении, как она. Она с подозрением оглядывала каждую из женщин в каюте в надежде угадать возможную кандидатку на ее место.

К тому времени как работа закончилась, Риган уже сердилась не на шутку. Ее дядюшка говорил, что она мямля, но за последние несколько недель она сильно изменилась.

Каюта, которую занимали они с Трэвисом, была пуста, но, пока она любовалась звездами сквозь стеклянный потолок, дверь отворилась. В голову вошедшего Трэвиса полетела оловянная кружка. Едва он успел увернуться, Риган схватила из встроенного шкафчика другую кружку.

— Значит, ты любишь пофлиртовать? — с упреком спросила она. — Любишь, чтобы, глядя на тебя, они облизывались, как кот на сметану: «Ах, какой милый мужчина!» — Вторая кружка полетела вслед за первой, задев его плечо.

Когда она схватила третью, Трэвис пересек каюту и удержал ее руку. На его лице снова появилась эта полуулыбка.

— Не теряй самообладания. Не забывай, пожалуйста, что ты когда-то была английской леди.

Его покровительственный тон, а также тот факт, что именно по его вине она перестала быть леди, окончательно вывели ее из себя.

— Я сыта тобой по горло! — прошипела Риган, стукнув его локтями по ребрам.

Услышав с некоторым удовлетворением, как он застонал, она не дала ему опомниться и пнула в пах.

Он отступил на шаг, потер пах и озадаченно посмотрел на нее.

— Давай лучше поговорим. Почему ты так рассвирепела?

— Рассвирепела? — переспросила Риган насмешливо, передразнивая его американский акцент. — Я рассердилась, потому что ты считаешь, будто имеешь право получить все, что захочешь. Тебе понравилось, что женщины с обожанием на тебя смотрят! Еще отвратительнее то, что ты даже младенцев использовал, чтобы завоевать сердца мамаш. Уж не планируешь ли ты похитить одну из них, когда отделаешься от меня?

— Неплохая мысль, — сказал Трэвис. — По крайней мере любая из них была бы более благодарна за то, что имеешь ты. Почему бы тебе не спросить, не хочет ли кто-нибудь из них поменяться с тобой местами?

— Ты самое тщеславное, самое самонадеянное животное на всем свете, — прошипела она. — Тебе никогда не приходило в голову, что мне не нравится быть пленницей и что другой женщине это тоже, возможно, придется не по душе? Или ты считаешь, что я должна быть благодарна за то, что ты удерживал меня против воли, притащил на корабль, отплывающий в страну, которую я презираю, и угрожаешь рассказать всем про наши отношения, если я не останусь с тобой?

— Я сказал тебе, Почему не мог отпустить тебя в Англии, — произнес Трэвис низким голосом. — Я проявил к тебе доброту, одел тебя, а ты все-таки не желаешь посмотреть правде в глаза. Не помнишь, каково тебе было там, возле доков, когда тебя схватили эти мужчины?

Все сказанное им было очень похоже на то, что говорил дядюшка. Кто-то всегда, позаботившись о ней, потом попрекал ее этим.

— Я не испытываю к тебе благодарности, — спокойно заявила она. — И больше ничего от тебя не хочу. Чтобы ты не беспокоился о том, что на меня нападут на борту судна, я немедленно перейду жить в каюту для одиноких женщин. — Взглянув на простое муслиновое платье, шить которое Сара закончила только вчера, она добавила: — Когда приедем в Америку, я постараюсь заработать достаточно денег, чтобы расплатиться за это платье. Возможно, тебе удастся продать остальные.

Высоко подняв голову, она повернулась и направилась к двери.

Трэвис мгновенно сообразил, что она и впрямь решила уйти от него и что у нее хватит упрямства сделать это. Не думая, что делает, он схватил ее за платье. Тонкая ткань моментально разорвалась сверху донизу и платье упало на пол у ног Риган.

Его гнев немедленно сменился вожделением, он пожирал взглядом груди, вздымавшиеся от тяжелого дыхания над глубоким вырезом сорочки.

— Нет, — прошептала она, изо всех сил пытаясь укрыться от его гипнотизирующего взгляда.

Мощная рука Трэвиса обвилась вокруг ее талии, и Риган, сопротивляясь, запрокинула назад голову. Она пыталась доказать ему, что имеет право поступать как хочет, но от его прикосновения, от ощущения его губ на своих губах она совсем обессилела.

— Ты будешь делать то, что я говорю, любовь моя, — проворковал Трэвис, приподнимая ее над полом и целуя в шею. — Ты моя, пока я этого хочу.

Закрыв глаза и откинув голову назад, она полностью отдалась ощущению его прикосновений и уже совсем не думала убегать от этого человека, который с такой легкостью властвует над ее чувствами. Услышав, как рвется ткань сорочки, она принялась было снова сопротивляться.

— Моя, — прошептал Трэвис. — Я тебя нашел, и ты принадлежишь мне.

Не дав ей времени на размышления, Трэвис подтолкнул ее спиной к стене, пригвоздив своим телом.

Он осыпал ее жадными поцелуями, как будто не мог насытиться ею. У Риган участилось дыхание. Она ухватилась за его плечи, впиваясь кончиками пальцев в плоть и пытаясь прижать его тело еще ближе к себе.

Рука Трэвиса похотливо скользнула вниз по ее бедру и подняла ее ногу на свое бедро. Риган, сгорая от нетерпения, обвила его тело ногами и сцепила их за спиной, а он держал ее на весу, поглаживая и лаская ее ягодицы.

Движения его рук возбуждали, поддразнивали, доводили до безумия. Она даже не заметила, в какой момент была снята вся одежда с нижней части его тела. Только когда он, держа за талию, приподнял ее и опустил на свой пенис, она раскрыла глаза — и то всего лишь на мгновение.

Она была полностью в его власти и не могла двигаться самостоятельно, потому что спина ее была прижата к стене, а ноги обхватывали его бедра. И тут он начал приподнимать ее, направляя ее движения, контролируя их. Волнообразные движения его бедер и неистовая сила его вторжения буквально сводили ее с ума. Запустив пальцы в его шевелюру, она потянула его за волосы, почувствовав, что Трэвис может сломать ее, поглотить ее. А он продолжал поднимать и опускать ее — еще, еще и еще, все ускоряя темп, пока она не вскрикнула, достигнув наивысшей точки наслаждения. Прильнув губами к ее губам, Трэвис прижался к ее содрогающемуся, слабому и беспомощному, насытившемуся и обессилевшему телу.

Мало-помалу она стала сознавать, кто она и где находится. Трэвис, поддерживая ее под ягодицы, с любовью целовал ее влажную шею. Держа на руках, как ребенка, он отнес ее на кровать и уложил с такой осторожностью, как будто имел дело с какой-то хрупкой драгоценностью.

Потом он устало снял с себя рубаху и лег рядом.

— Сегодня тоже останемся без ужина, — пробормотал он, однако в его голосе не чувствовалось ни малейшего сожаления. Собрав последние силы, он придвинул Риган к себе. — Разве могу я позволить тебе покинуть меня? — прошептал он, и оба они уснули.