Путь кочевника

Глава 10

Несколько следующих дней дорога продолжала ползти вверх, пока, наконец, она не выровнялась и не устремилась вниз. В верхней точке стены лабиринта были невысокими, скошенными, каменистыми. Толстый слой почвы, густо поросший травой и кустарниками, оседал внутрь. Кану было некомфортно в этом месте, он боялся, вжимал голову в плечи, не осознавая своего страха. Небо казалось таким низким, что о его сияющую синеву можно было опалить макушку, если неосторожно мотнуть головой. Кан хотел поскорее убраться отсюда, но Тиа настояла, чтобы они устроили здесь привал. В этом месте она была ближе всего к исполнению своей мечты.

Тиа выглядела беззаботно и даже радостно. Ее нисколько не пугала близость вершины и прозрачная глазурь в вышине. Она с удовольствием уплетала лепешки, которые испекла вчера на костре, а Кану кусок не лез в горло. Он долго мусолил сухую лепешку, затем запил водой и с трудом проглотил.

— Посмотри, какая красота!

Тиа легла на спину, положила голову на ноги Кана. В ее изумрудных глазах отражалась синева, превращая их в волнующееся море. Кан никогда не видел столько воды, и на миг ему почудилось, что он может в ней утонуть. Он моргнул и понял, что это всего лишь глаза… ее глаза.

Кан осторожно погладил Тию по голове. Отнял руку — к его мозолистой ладони прицепились тонкие волоски. Тиа застыла, словно молодая кошка, боящаяся спугнуть добычу, а затем задышала ровно и глубоко.

Небо вновь пересекала Тропа Богов. Белая изогнутая полоска медленно ползла по широкой и густо-синей полосе. Если вглядеться, перестаёшь замечать стены лабиринта, и кажется, что небо бесконечно, что в него можно упасть и ты будешь лететь, кувыркаясь, пока не умрешь от старости или ужаса.

Кан взглянул на Тию. Она прищурила глаза от яркого солнца, была спокойна, точно водная гладь в безветренную ночь.

Она не боится. Она на самом деле может подняться наверх…

Кан положил закаменевшую руку ей на живот. Он испугался, что она вот-вот взлетит и утонет в бесконечной густой синеве.

Тиа улыбнулась уголками губ.

Дорога неторопливо вела их вниз. Стены росли, становились каменистыми, обрывистыми. Кану и Тие то и дело приходилось обходить завалы и крупные камни, перегородившие дорогу. С повозкой за спиной (с такой крупной, как у Кана) было непросто лавировать по нехоженой дороге. В этом направлении явно никто не ходил, как минимум, лет десять. Конечно, ведь большинство странников добирались до Семи Дорог, и оттуда шли в обход Бутылочного Горлышка. Им просто незачем было туда поворачивать. И Кан не винил их. После знакомства с жителями Семи Дорог долго не захочешь видеть живых людей.

Тиа становилась все более хмурой с каждым новым поворотом. Она словно чего-то ждала, будто должно произойти что-то нехорошее. Кан же понимал, что скоро они найдут ручей, пополнят запасы воды, а может, и легкого воздуха. В таких местах всегда текли ручьи — чистые, холодные, звенящие!

Кану нравилось идти в глубоком ущелье. Большую часть дня здесь царили сумерки — тень от стен ложилась порой целиком даже на самую широкую дорогу. Тут было мало пищи, зато полно воды. Да и не приходилось тащить свою ношу в горку, знай только придерживай стопор, чтобы повозка не билась о задницу и ноги.

Через сотню шагов, а может меньше, Кан услышал то, что ожидал — плеск воды. Тонкий ручей струился из скалы и быстро бежал вниз. Странники наполнили все питьевые емкости, умылись и двинулись дальше.

В этот день Тиа говорила мало. Кану это нравилось. Когда человек мало говорит, он много думает. Так, по крайней мере, говорила его мать.

— Тогда чего же ты так глупо улыбался, когда она трещала без умолку? — укорил себя Кан, и почти сразу ответил. — Потому что мне нравится и то, как она «трещит». Ее «треск» я готов слушать…

Кан осекся. Странник не должен так думать. Он и без того нарушил закон, не предложив ей заняться сексом прошлой ночью. Они просто спали рядом и потеряли драгоценный шанс родить еще одного странника! А теперь это…

Нельзя думать о страннице, как о своей постоянной спутнице. Они должны расстаться. Только так их шансы найти выход из лабиринта удвоятся.

Может потом, когда мы выйдем на равнину…

Кан грубо одернул себя.

Дурак! Снова как маленький начинаешь верить, что существует выход из лабиринта!

А вдруг он и правда есть?

Продолжить словесную перепалку с самим собой ему не позволила Тиа. Она схватила его за руку, а второй указывала вперед. Кан поднял глаза, проследил за изумленным взглядом девушки и сердце его упало — впереди вздымались к вершинам лабиринта руины древнего города.

— Я… — выдохнула Тиа, тяжело сглотнула и попробовала снова, — Я никогда такого не видела.

Кан не мог похвастаться тем же. Руины наводили на него благоговейный ужас. Он сразу становился маленьким, хрупким, а его ноша — тяжелой и неповоротливой. Кану казалось, что среди руин повсюду запрятаны мертвые, холодные глаза предков. Они следят за ним, посылая картинку в бездыханное тело древнего бога, нашептывая ему секреты Кана, его страхи и печали.

— Идем, нечего тут стоять.

Кан ушел вперед, а Тиа, на негнущихся ногах, неуклюже шлепала за ним. Она ни на секунду не отводила взгляд от громадин, что торчали из стен, тогда как Кан смотрел строго вниз и перед собой. Он вдоволь насмотрелся на гигантские трубы, в которых веками сгущалась тьма, превращая их нутро в непроницаемые черные пятна, что поглощают не только свет, но и твой разум и душу. Их размеры превосходили все разумные пределы, и в них почти никогда не росли растения. Только пыль оседала на глянцевую поверхность слой за слоем, становилась бесплодной почвой. Кан с удовольствием бы не видел сверхпрочные выступы, по которым, очевидно, спешили куда-то многочисленные предки. Ему не хотелось гадать, что за сила была способна разорвать, словно тягучие нити смолы, эти выступы. И после такого они пробыли здесь столетия, но так и не разрушились. Он не хотел, чтобы эта сила вернулась. Кан не хотел снова обходить продолговатые капсулы, в которых, случалось, белели человеческие кости за толстым, непробиваемым стеклом. Кану было тяжело видеть останки зданий, свисающие в вышине — такие прочные, что они пережили само время, но хрупкие для человеческого безумия. А иначе что могло так легко, играючи разрушить столь величественные строения? Кан не хотел быть здесь, но ему приходилось. Он странник, а странник не может повернуть назад.

— Здесь так… — Тиа хотела сказать это громко, в полный голос, но внезапно осознала, что шепчет, — тихо.

Кан напряженно прислушался. До этого в его голове шумели только собственные мысли. Теперь же в нее медленно втекали звуки из вне. Слышался только плеск ручья. Даже ветер не забирался в эти покинутые богами закоулки лабиринта. Кан не мог вообразить, что когда-то давно в этих тоннелях, трубах и переходах струилась жизнь целого человечества, ушедшего под землю после разрушительной войны.

Они уже спустились в нижнюю точку, где собралась вода. Небо было по-прежнему синим и ясным, но Кану казалось, что наступила ночь.

— Давай… — снова зашептала Тиа, и снова умолкла, испуганная звуком собственного голоса. Она хотела сказать: «Давай останемся здесь на ночлег», хотела произнести это смело, вызывающе, но не смогла. Тиа поймала себя на том, что старается не дышать, чтобы древние духи не почуяли ее страх и не напали из этих пугающих, огромных труб, что ведут в мир мертвых, не иначе.

Мама… Может, и ты где-то там.

Трубы, или скорее тоннели диаметром в полторы сотни метров, уходили в стороны от выглядевшей теперь узкой, каменистой дороги. В них царила полнейшая тишина, но казалось, что они до сих пор живут. От тоннелей под разными углами расходились трубы поменьше. Они походили на тонкие вены, нёсшие когда-то питательные вещества к центральному тоннелю. Но теперь, спустя столько веков, он был чертовски голоден.

Кан не представлял, сколько времени они так простояли, вжав головы в плечи и стараясь не издать ни звука. Но он встрепенулся, услышав то, чего слышать здесь, в этом царстве безмолвия, не мог — перестук камешков. Он десятки раз слышал этот стук — его издавала неосторожная нога, толкнувшая мелкий камушек, а тот, в свою очередь, следующий, и так далее, пока целый ручеек не скатывался вниз. И почти каждый раз это означало, что за ним следят.

Кан не оглянулся, он так и продолжил стоять, но страх ушел. Он не мог поверить, что за ними следует еще один странник. Трое странников выбрали самый неочевидный путь (через Бутылочное Горлышко) — это слишком невероятное совпадение. А значит, это неприятель.

Кто-то из Семи Дорог?

Сербик?

Возможно…

Тиа ничего не услышала. Древний город зачаровал ее, вбирал ее разум и душу в себя. Она запрокинула голову и разглядывала шпили зданий, склонившиеся над лабиринтом.

— Они жили там, — прошептала она, словно говорила с собой.

— Идем, — Кан взял девушку за руку и ступил в воду.

Здесь оказалось неглубоко, однако Кан шел быстро, разметая по сторонам брызги. Его не отпускала мысль, что вот-вот его схватит за лодыжку нетленная, такая же прочная, как выступы наверху, рука древнего существа. Схватит, и утащит в неведомые глубины, где нет света и сама жизнь превратилась в прозрачное желе, от которого ходячие мертвецы откусывают по кусочку, чтобы прожить еще день.

Кан снова начал дышать, только когда руины остались далеко позади, а на это потребовалось немало времени. Однако новая мысль не давала ему покоя — кто идет следом?