Путь кочевника

Глава 6

Вечер опустился в лабиринт слишком быстро, будто его торопили жители Бутылочного Горлышка, чтобы поскорее услышать истории странника. Кана успели угостить овощной похлебкой с печеной в земляной печи лепешкой. Затем его усадили пить чай, сдобренный сушеными ягодами. От них напиток стал пьяняще сладким, заставлял искорки радости плясать в животе.

В центре площади, которая совсем недавно служила рынком, был выложен камнями большой круг. В него сложили поленья, разожгли костер. Вечер выдался тихим, безветренным, и дым легко возносился ввысь, изгибаясь на самом верху, над стенами лабиринта. Угли светились, словно глаза демона-насмешника, придумавшего особенно забавный розыгрыш, огонь плясал на поленьях, заставляя их потрескивать от удовольствия.

Жители Бутылочного Горлышка расселись вокруг, протягивая к костру руки. Кан, Юна и Лютерия сели в первом ряду. Рядом с ними находились старейшины общины — с бородами, седыми волосами, лысинами и проницательными взглядами (были среди них и такие, у кого даже Кан бы не заметил физических изъянов). Дальше расположились остальные жители — кто стоя, кто сидя. Ребятишки сонливо глядели на огонь с колен родителей, либо устраивались дремать, приткнувшись головами к теплым бокам старших. Много лет спустя, когда они станут взрослыми и сами народят детишек, они будут рассказывать, что видели живого странника и засыпали, слушая его чудесные истории. Площадь заполнилась до отказа, но несмотря на это, царила полнейшая тишина. Только костер чуть гудел и изредка потрескивал, бросая в ночь рыжие искры.

Все терпеливо ждали, когда Кан начнет свой рассказ.

И Кан начал.

Он рассказал, как убил своего первого зверя. Хищники окружили его в ту ночь, отрезая путь к отступлению. Он был совсем юнцом, а они были голодными, большими и серыми. Их клыки обнажились, заставляя сердце замирать от ужаса после каждого удара. Кан тогда прижался спиной к ноше, выхватил нож и стал им размахивать. В его повозке, на самом верху, лежали ржавые металлические трубки. Он случайно задел одну из них металлом ножа, и та на пару мгновений взвыла от вибраций, рассыпая ржавые ошметки. Хищники дрогнули, чуть попятились. Кан выхватил одну из трубок, ударил по остальным. Затем скребанул по ней ножом, и от чудовищного скрипа кожа его покрылась иголками. Посыпались искры. Звери не решались нападать. Они пятились, а он наступал. Кану все же пришлось с ними схватиться, но благодаря трубкам, он вышел из схватки победителем. В первом же поселении после этого случая Кан выменял себе лук и стрелы.

Кан рассказывал долго. Он легко вспоминал разное, словно в его мозгу была запрятана картотека с картинками — достаешь нужную, и начинает разыгрываться представление из прошлого.

Вот Кан вытащил очередную картинку, и потекла история. Он стоит на берегу небольшого озерца, а на другом берегу еще один странник. Лабиринт в этом месте затопило, и они перекрикиваются — решают, кто поплывет первым. У другого странника ноша слишком тяжелая, а легкого воздуха слишком мало, чтобы удержать ее на плаву. Приходится плыть Кану. Ведь повернуть назад они не могут. Затем он делится воздухом, чтобы встречный странник не утонул, смог идти дальше, и уходит.

Новая картинка, и новая история. Кан идет через поселение, где остался только один житель. Остальные ушли, покинули этого глубокого старика здесь умирать. Кан провел с ним два дня, пока тот не уснул вечным сном. Он словно ждал того, кто проводит его в последний путь.

Кан снова вспомнил старого странника, но смолчал. Эта история останется с ним до конца. По крайней мере, так он думал сейчас.

Кан вытянул картинку, и перед ним возникла та памятная, чудесная ночь, когда с неба сотнями сыпались огни. Он тогда так и не сомкнул глаз, наблюдая, как Души Предков возвращаются на землю, становятся новыми людьми.

Вспомнил Кан и пугающие случаи. Однажды он шел до глубокой ночи, и на привал устраивался в кромешной темноте. Поутру же обнаружил, что остановился среди руин древнего города. Из стен, густо поросших кустарником, торчали зеленые от мха глыбы правильной формы, какой не бывает в природе. Вглубь стен уходили гигантские темные тоннели. Ввысь уносились израненные ветром и песком башни. Сколько тысячелетий они здесь простояли — Кан даже боялся представить.

А в другой день он зашел так далеко, что потревожил дикарей, впавших в спячку. Но то событие не хотелось вспоминать. Кан заметил, как люди стали ёжиться и сильнее кутаться в накидки. Поэтому он успокоил их — дикари, эти потерявшие рассудок люди с вершины лабиринта, очень далеко от их поселения.

Еще одна картинка возродила к жизни комедию. В тот день Кан вымотался до изнеможения, и уснул у первого попавшегося дерева. Ранним утром его разбудила ворчливая белка, которой он чем-то помешал. Она поминутно бросала в него сосновые шишки, сдабривая колкие удары отборными беличьими ругательствами. Кан так и не понял, чем насолил зверьку.

Жители Бутылочного Горлышка хохотали до колик, хотя Кан рассказывал эту историю тем же тоном, как ему казалось, что и остальные. Но по выражению его лица, по едва заметным интонациям было понятно, что рассказ комичный.

Если Кан говорил слишком тихо, его бормотанию вторила волна шепотка, проносившаяся от первых рядов к последним. Его слова передавали из уст в уста так, чтобы не прервать истории.

Кан не смолкал до глубокой ночи, но интерес в глазах людей не угасал. Наконец, он устал, и Лютерия, почувствовав это, мягко остановила его. Не сговариваясь, жители Бутылочного Горлышка стали подниматься, подходить к нему, благодарить за истории, желать доброго пути и расходиться по домам. Когда на площади остались только Кан, Лютерия и Юна, женщина пригласила странника переночевать в ее доме, но Кан вежливо отказался. Он не мог расстаться со своей ношей, а потому, приходилось спать под открытым небом. Юна вызвалась составить ему компанию.

— Когда предстанешь перед Богами, — тихо проговорила Лютерия, прощаясь, — расскажи им о нас.

Кан кивнул.

— Мы сполна заплатили за грехи, — Лютерия опустила полный боли взгляд.

Странник расстелил походный плед, лег на спину и уже начал проваливаться в сон, когда Юна осторожно, словно боязливый зверек, пробралась к нему и прижалась сбоку. Кан обнял ее тяжелой рукой, снова ощутив необъяснимое, щемящее душу чувство, будто сбылось нечто, о чем он когда-то давно мечтал, но забыл — о чем. Ему хотелось заботиться об этой девочке, оберегать ее, как собственную дочь.

Юна свернулась клубочком и быстро засопела. Кан же долго лежал без сна. Он не хотел, чтобы пропало это новое ощущение — одно неверное движение может разрушить магию и видение исчезнет, словно дымка тумана на рассвете.

Когда Кан, наконец, уснул, на окраине Бутылочного Горлышка к заброшенным пещерам скользнула маленькая сгорбленная тень. Она спряталась в пещере, затаилась, боясь вздохнуть и потревожить спокойный, но чуткий сон странника.