Путь кочевника

Глава 13

Кан позволил Тие обработать его рану, из которой натекло немало крови. Затем они предали земле тела преследователей и отправились в путь. Луна медленно уползла в сторону, за ней исчезла и Тропа Богов, оставив над головами странников только звездное небо. Далеко впереди густое бархатное полотно истончалось, пропускало сквозь себя рассеянный, едва заметный свет. Звезды слабели в этом свете, сжимались и постепенно исчезали.

Запал битвы угас, шея ожила и начала пульсировать от боли, Кан захотел спать. Пока не рассвело он решил сделать привал, но тут поглядел на спутницу. С каждым новым поворотом лабиринта она становилась все тревожнее. Тиа боязливо озиралась, посматривала на вершины стен.

— Чего ты боишься? — спросил Кан напрямую. Он говорил тише обычного из-за перевязанной шеи и нарастающей боли под повязкой. — Все позади, они больше не придут.

— Я так не могу, — срывающимся голосом ответила Тиа. — Если не скажу, то не прощу себе этого.

Кан с удивлением смотрел на девушку. Она умоляюще посмотрела в ответ.

— Ты чуть не погиб из-за меня.

— Из-за тебя? — лицо его сделалось хмурым.

— Они пришли за мной, и придут еще. Если уж он послал этих шестерых, то пошлет и других. Их будет десять, пятнадцать, двадцать… Это его прокол, и он сделает все, чтобы его исправить. Иначе потеряет всю свою власть.

Кан стал прежним. В лице его читалась только холодная сосредоточенность, готовность слушать, не произнося ни слова. Тиа уже видела такое выражение, и часто. В ближайшие часы Кан, скорее всего, не произнесет ни слова. Он будет не спеша думать, укладывать факты по полочкам, как безделушки в своей повозке.

— Мы с мамой, — начала неуверенно Тиа, но тут же замолчала. Она слишком устала, чтобы ясно мыслить на ходу. Ей нужно было присесть. Девушка отошла к стене, расстелила небольшой плед и села, прислонившись спиной к колесу повозки. Кан сел напротив нее, устало вытянул одну ногу, а вторую согнул в колене и положил на нее руку.

— Мы с мамой, — после вздоха продолжила Тиа, — не расставались вплоть до Семи Дорог.

Лицо Кана дрогнуло, словно на секунду оно рассыпалось, а затем собралось воедино. Однако какой-то кусочек не встал на место, и теперь оно выглядело иначе.

— Она сильно болела, и я не могла ее оставить, — чуть оправдываясь произнесла Тиа. Она уже насмотрелась на вытягивающиеся лица встречных странников, когда их видели вдвоем. Никто в ее возрасте не шел по лабиринту с матерью. — Без меня, она бы умерла.

— Может быть, — отстраненно подумал Кан, — так было бы лучше. И для нее, и для тебя.

— Когда мы пришли в Семь Дорог, появился Сербик. Он вечно тёрся на окраине. Зазывал нас в гости, обещал маме лучшую постель в доме, а сам бросал влажные взгляды на меня — оценивал, насколько здоровое потомство я смогу выносить.

Кан вспомнил Сербика с его рассуждениями о странниках, и кулаки его сжались на мгновение.

— В общем, — со вздохом продолжила Тиа, — устроили нас на окраине, так как моя мама… она была настоящей странницей. Ты понимаешь?

Кан кивнул. Он тоже выбрал бы окраину — там больше места для повозки, рядом с которой он всегда ночевал.

— Я не такая, — тихо добавила Тиа. — Мне пришлось измениться.

Кан вдруг подумал, а рассказывала Тиа о себе хоть кому-нибудь за эти годы. Кто из странников смог бы ее понять? Кто из них захотел бы ее слушать? А оседлые, им вообще плевать, если в ноше у странника нет ничего полезного.

Помолчав с минуту, Тиа продолжила.

— Она не расставалась со своей ношей до самого конца, — ее голос дрогнул. — Сербик притащил нам еду и питье. Маме принес лекарство, якобы от местных лекарей, которые чудеса творят и недуги на раз вылечивают. Затем он ушел, а маме ночью стало хуже. Утром она…

Кан понимал. Тие не довелось услышать последний крик своей матери, но она слышала ее последний вдох.

— И тут произошло что-то… — глаза Тии сделались глубокими, как два колодца с ледяной водой. Она сидела так и глядела в глубины прошлого, боясь потеряться в них и утонуть. Очнулась она, когда Кан осторожно тронул ее руку и тепло, едва заметно, улыбнулся.

— Ты можешь не продолжать, — хотел сказать Кан, но зачем это говорить, если Тиа хотела продолжить. Она выдавливала из раны яд, отравляющий ее разум.

— Я не сразу поняла, что случилось. А когда поняла, — голос Тии зазвенел металлом, — пустила в ход свой клинок. Сербик уже был здесь, снова предлагал мне питье, говорил, что оно меня успокоит, но я уже знала — он хочет меня опоить. Если бы не появились люди Хидеоса, он бы не ушел от меня живым. А потом возник этот проклятый мыслелов. И все изменилось. Он загнал мой разум в густой туман. Готов был отдать меня сначала тем, кто занимал высокое положение в поселении, чтобы они наплодили свежее потомство, а потом и всем остальным, пока мое чрево не иссякнет, не превратится в бесплодную пустыню. Они ждали только сезона плодородия или как-то так. И я уже ни на что не надеялась, мыслелов полностью подавил мою волю. Потом появился ты. Туман рассеялся, и я увидела свободу. А теперь они хотят отобрать тебя у меня, — Тиа погладила Кана по руке. — Миндир не позволит мне уйти.

Девушка умолкла ненадолго, но Кан понимал, что она еще не все рассказала, осталась последняя капля, и она освободится от страха, дойдет до края, за которым возможно только одно направление движения — вперед, несмотря ни на что.

— Я сбежала тайком среди ночи. Я ужасно боялась, что он почувствует меня, схватит и задушит силой своего разума. В голове у меня мерцала только одна мысль — о тебе. В Бутылочном Горлышке я пряталась на окраине, а когда ты ушел, последовала за тобой. Ну а дальше ты знаешь.

— Он действительно так силен? — спросил Кан.

— Ты не представляешь, насколько. Если сознание слабое, безвольное или просто утомленное бессонницей, Миндир подчинит его. Если сознание сильное и способное сопротивляться, он нашлет видения. Ты даже не поймешь, что они ненастоящие. Он будет изматывать твой мозг, пока не сможет подчинить или убить. Его невозможно победить. Мы можем только бежать. Так далеко и быстро, как только сможем. Когда-нибудь, он потеряет наш след.

Кан достаточно хорошо узнал Тию, чтобы понять, насколько она смелая и отчаянная. А потому видеть ее растерянность, читать ужас в ее глазах при упоминании мыслелова ему было больно. Кан понимал, что ловушка сознания — самая страшная из возможных. Попав в силки мыслелова, живым не выбраться.

Так что же теперь — бежать?

Отдаться на растерзание страху, а он сделает все остальное. Он погонит их так далеко и так быстро, как не смогли бы погнать законы странников. Он может привести их даже к выходу из лабиринта. Кан внутренне улыбнулся этим мыслям. Какая ирония! Всю жизнь бесцельно бродить по лабиринту, ища призрачный выход, и найти его при попытке сбежать от страха.

А ты сможешь бежать? Сможешь отказаться от своего Пути, перестать искать призрачное нечто, ждущее тебя где-то впереди?

Нет.

И что тогда — идти ему навстречу? Найти его и попытаться убить?

Рискуя потерять ее навсегда? Нет.

— Мы пойдем вперед, — уверенно заговорил Кан. В голосе его звучала сила человека, принявшего окончательное решение. — За пятьсот шагов до привала будем ставить ловушки. Каждую ночь будем нести вахту по очереди, на случай, если они пойдут по стенам. Спать будем под моей повозкой. После ближайшей развилки продолжим так делать еще неделю, а потом, можешь быть уверена, никакой мыслелов нас не догонит.

Казалось, Тиа не верила, что у них получится. Ее терзали сомнения, но она не делилась ими с Каном. Она видела, что он уже все решил и вряд ли передумает.

Они шли целый день, а когда ранним вечером, уставшие и угрюмые остановились на привал, Кан почувствовал, что кто-то идет навстречу.