Путь кочевника

Глава 14

Иногда эмоции бывают такими сложными, что их невозможно выразить словами. Это как встать рядом с высокой стеной и пытаться охватить ее взглядом, вместить ее всю в один этот взгляд. Так случилось с Каном, когда появился Миндир. Самого мыслелова он так и не увидел, но вот тех, кого тот привел за собой, — да.

Кан не ощутил их запах, не услышал их шаги, на время он вообще перестал ощущать что-либо. Такое с ним случалось крайне редко, а потому Кан насторожился. Возможно, это его и спасло.

Когда они с Тией покончили со скудным ужином, он почуял присутствие некоего человека. Ощущение это быстро испарилось, когда вверху зашелестела трава. Стены в этом месте были невысокие, все изрезанные глубокими и пологими промоинами. Эти темно-серые в вечерних сумерках шрамы внезапно ожили, словно в них снова заструилась влага. Солнце ушло за стену, но еще отдавало часть себя этому миру, делая половину обозримого неба ярко алой. В кровавых отсветах Кан различил лица — воинственные и безумные. Их спины покрывали волчьи шкуры, на головах пестрели повязки, глаза горели горячечным огнем. Десятки дикарей спускались по промоинам, доставали короткие, разномастные клинки, скалились и готовились к схватке.

Кан инстинктивно отстранил Тию в сторону, вышел вперед, защищая ее собой. Было во всем происходящем нечто неправильное. Какая-то назойливая мысль не давала ему покоя. Она вилась внутри головы, но так и не смогла сформироваться, пробиться в сознание, словно натыкалась на незримый барьер.

Тиа сдавленно охнула. Кан ощущал ее дрожь, частое дыхание.

Глаза девушки расширились, стали огромными и испуганными. Ее парализовало. Она почувствовала его присутствие, но не могла произнести ни слова.

А затем они кинулись на странника.

Сигналом послужила стрела одного из дикарей, пущенная со стены. Кан сделал неуловимое движение, уклонившись от стрелы, следующим движением он выхватил из ноши лук и стрелу, которые теперь всегда держал сверху, прицелился, выстрелил, и до того, как на него кинулись остальные, успел увидеть, как дикарь падает замертво.

Они нападали по двое и по трое. Были быстры, опасны и непредсказуемы. Спину странника прикрывала ноша. В одной его руке сверкал короткий меч, в другой был зажат охотничий нож. Его лезвие ранило неожиданно и точно, если кто-то из дикарей подбирался слишком близко. Кан убил уже троих, и еще полтора десятка кружили вокруг него, кричали, издавали пугающие, нечленораздельные вопли. Они бросались на него с самоубийственным безрассудством, но не хотели убивать, будто понимали, что судьба его решена, и хотели позабавиться.

Кан сделал несколько широких выпадов, коротко оглянулся — Тиа исчезла. До его сознания доносился отчаянный крик, словно из глубины пропасти. Это был ее голос. Кан прислушался, вскрикнул от боли и подставил клинок под следующий удар. Его ранили в ногу и хотели рубануть по животу. Алая струйка крови сбежала по бедру, обожгла колено и устремилась в левый сапог. Там начало хлюпать при каждом шаге. Кан крутил мечом как заведенный, он настолько сосредоточился на этом действии, что потерял способность рационально мыслить, превратился в острие клинка.

И тут в его чистый разум упало, точно камень в спокойное вечернее озеро, воспоминание.

Я ощутил его. Он был один…

И тут же в его голове возник чистый, полный отчаяния крик Тии:

— ЭТО ОН! ВСЁ НЕ ПОНАСТОЯЩЕМУ! КАН, ОЧНИСЬ! ЭТО ВСЁ ОН!!!

Наваждение испарилось так внезапно, что Кан потерял ориентацию и упал на колени. Он тяжело мотал головой, напоминая валящегося от усталости быка. Его руки еще сжимали оружие, хотя он понимал, что оно больше не потребуется… по крайней мере до тех пор, пока он не встретит мыслелова.

Кан с трудом поднялся на ноги, огляделся — Тии нигде не было. Голова гудела и разламывалась, словно в нее пытались впихнуть стог колкого и хрустящего сена. Оно и сейчас кололось изнутри, вызывало нестерпимый зуд. Глаза слезились и болели, будто их выдавливают наружу.

Как долго я здесь стою?

Кан поднял голову — небо стало совсем темным, по краям оно окрасилось в цвет запекшейся крови. Шрамы на стенах почернели.

Кан осмотрел бедро — ранение исчезло.

— Его там и не было, — угрюмо одернул он себя.

Проклятый мыслелов, залез в мою голову…

И тут в голове прояснилось. Жуткая мысль испепелила весь этот мусор, оставленный в ней мыслеловом.

Где Тиа?

Кан сконцентрировался, вспоминая произошедшее.

— Он пришел оттуда, — Кан указал перед собой. — А ты кричала сзади.

Он обернулся. Повозка Тии осталась стоять на месте, такая же неказистая, заполненная совсем не тем, что могло бы пригодиться в лабиринте, а тем, что требовалось ее матери. Кан долго смотрел на нее, пытаясь осознать, что потерял Тию.

Он поднял голову, посмотрел туда, куда увел ее мыслелов. Закон странников, запрещающий возвращаться назад, идти той же дорогой, слабо шевельнулся в его душе, быстро сдался и осел в мутной тине на дне.

Кан развернул повозку, убрал в нее меч, а нож спрятал в ножны на поясе. Медленно, вдавливая ногами твердую, каменистую землю, он пошел назад. Он знал, что догонит их, как бы далеко они не ушли, и был уверен, что справится с чарами мыслелова… теперь справится. Но что-то незримое, что пряталось внутри него, не давало ему покоя.

Они шли без остановки всю ночь. Возникнув впереди, Миндир просто прошел рядом, бросил один взгляд на Тию, и она сломалась. Она опустила руки, и поплелась за ним. Миндир шел назад, туда, откуда они с Каном пришли. Он был уверен, что странник не нарушит закон предков, не повернет назад, но все же не остановился ни разу. Он уставал, и Тиа чувствовала это. Его вымотала схватка с Каном, ему было тяжело постоянно удерживать Тию. А она медленно, крадучись пробиралась по лабиринту собственного разума, ища выход. И нашла его. Перед рассветом Тиа кинулась на Миндира первый раз. Она сделала незаметный выпад, нож сверкнул в предрассветных сумерках и остановился в полуметре от шеи мыслелова. Тот лишь довольно улыбнулся своей пленнице. Он медленно, осторожно отпустил ее сознание, вернул ей контроль над телом, но оставил этот полуметровый барьер, через который она не могла прорваться. Так он мог не бояться за себя даже во сне.

Тиа бросалась на него еще несколько раз, и каждый раз она была уверена, что поразит его. Однако нож неизменно останавливался в полуметре от тела Миндира. Она пыталась продавить его внутрь, проткнуть этот невидимый пузырь, но не могла. Тиа выдохлась, чувствовала себя опустошенной. Мыслелов усиливал это чувство, изгонял из ее разума надежду, наполняя его отчаянием. Он хотел сломить ее волю, как в прошлый раз, сделать ее покорной, послушной и неопасной. Он учел свой предыдущий промах, а потому действовал осторожно, незаметно.

Бросив свои попытки, Тиа плелась рядом с тем, у кого над ней теперь была абсолютная власть. Она почти смирилась. Только одна мысль не позволяла ей сломаться окончательно.

— Он придет за мной, — сказала она, зло посмотрев на Миндира. — Придет, и убьет тебя, а я посмотрю.

Миндир слабо улыбнулся.

— Он выпустит тебе кишки и заставит их сожрать.

Необъяснимое горе вдруг навалилось на нее. Тиа чуть не заплакала от безнадеги. Она уже не понимала — это мыслелов нанес свой удар, или это ее настоящие эмоции. Тиа сжала зубы, приказав слезам остановиться, но они не послушались. На пыльных щеках появились две неровные чистые полоски.

— Твой странник уже мертв, — довольно произнес Миндир. — Он никогда не придет. Возможно, ты не знаешь, но собственные мысли могут убивать не хуже стрел и клинков, если это мысли о страхе. Те, кого я к нему послал, превратят его мозг в кашу, доведут его до безумия. Как минимум, он сойдет с ума от боли, ведь несмотря на все ранения, которые ему нанесут дикари, он не умрет. По крайней мере, поначалу.

Тиа судорожно вздохнула, утерев грязным рукавом слезы. Теперь на щеках расползлись темные пятна.

— Даже если он сумел сбросить чары, — рассудительно продолжил мыслелов, добивая свою жертву, загоняя ее в темницу собственных страхов, — думаешь, он нарушит законы странников? Ради тебя? Не смеши. Только не ради тебя. Ты — изгой, язва на теле, которую надо срочно удалить, чтобы всё племя странников не вымерло. Ведь они только на том и держатся — беспрекословное соблюдение своих законов. Законы — вся их жизнь, от начала и до конца. За этой гранью лежит хаос, которого они страшатся сильнее всего.

Миндир поглядел на Тию, оценивая нанесенный ущерб.

— Нет, дорогая моя, он за тобой не придет, — сочувственно произнес мыслелов. — Он убедит себя, что мы пошли вперед, а там… развилка за развилкой, и нас уже не найти. Он забудет тебя, ты для него — сосуд для очередного маленького странничка, который будет всю жизнь топтать лабиринт в бессмысленной попытке найти выход. Его нет, ты ведь это знаешь.

— Он есть, — подумала Тиа. В ее голове стало тихо, как бывает в состоянии абсолютного счастья или абсолютного отчаяния. На границе этого спокойствия она ощущала легкий оттенок страха мыслелова. Он все еще был в ее голове, пусть и на периферии.

Тиа с мольбой посмотрела наверх. Взгляд мыслелова метнулся туда же. Она выхватила нож и всадила его себе в грудь. Тяжело охнула, пошатнулась.

Оковы Миндира спали. Вся пустота и отчаяние, что наполняли ее сознание, хлынули в его голову. Он ошарашено смотрел на девушку, которая снова лишила его власти. В его глазах читался неконтролируемый ужас, готовый перерасти в панику. Тиа избавила его от этого. Она рывком выдернула лезвие, с него сорвалось несколько капель, и пока они падали, Тиа коротким точным движением располосовала мыслелову горло. Кровь хлынула на его аскетические одежды, воздух выходил с отвратительным бульканьем. Глаза Миндира полезли из орбит — он не сводил испуганного взгляда с умиротворенного лица Тии. Руками он пытался зажать глубокую рану, но кровь брызгала сквозь пальцы. Казалось, он надел ярко-красные перчатки и фартук того же цвета. Еще несколько мгновений он булькал и клокотал, выпучивая безумные глаза, а затем упал к ногам девушки. Только тогда Тиа дала волю чувствам. Она попятилась, уткнулась спиной в стену и сползла по ней, чуть не плача. На ее серой хлопковой рубахе стремительно расползалось алое пятно.

Кан бежал так быстро, как позволяла его ноша. Лямки ужасно резали плечи, то и дело сползая с привычных мест. Повозка кряхтела, скрипела, стучала и погромыхивала. Из нее выпадали какие-то вещи. Кан понимал, что лабиринт разнесет этот грохот далеко. Иногда он хотел, чтобы его услышал Миндир, хотел, чтобы он остановился, устроил засаду. Но потом Кан вспоминал, насколько реальными были те дикари, и сбавлял темп.

Временами ему казалось, что он слышит голоса. Местами до него долетал знакомый запах ее тела. Кан жадно вдыхал его, он придавал ему сил, решимости. Ему было плевать, что он идет назад, нарушает непреложный закон странников. Его тело протестовало, но Кан готов был оставить свое тело под первым попавшимся камнем, если это позволит ему идти быстрее.

Вспотевший и измученный, Кан остановился перевести дух и прислушаться.

Скоро рассвет.

Почему-то эта мысль пробудила в его душе какой-то древний страх, словно идущий откуда-то извне, из другого мира, где живет его душа, связанная с телом лишь тонкой нитью. Кан сбросил лямки, ощутив невероятный подъем. Он оглянулся на свою ношу, его сердце на мгновение сжалось — больше она для него ничего не значит, теперь имеет значение только Тиа — и двинулся дальше. Теперь Кан бежал в два раза быстрее. Он словно сам стал легче, а мышцы его налились силой. Кан разорвал свою связь с предками, неуклонно чтившими законы. Ему казалось, что он несется не вперед, а вверх. Кан вдруг вспомнил, что говорила Тиа о выходе из лабиринта. Он посмотрел наверх, в стремительно светлеющее небо, и в груди у него кольнуло.

Кан устремился вперед, не помня себя от ужаса. Он не мог понять, чего так испугался, но это чувство заставило его бежать, как в последний раз. Когда Кан увидел ее, страх исчез. Она сидела, прислонившись к стене, и, будто маленький ребенок, оттягивала промокшую от крови рубаху, и отпускала ее. Глаза ее были закрыты.

Кан подошел, не веря в то, что видит. Опустился на колени, провел рукой по чумазому и мокрому от слез лицу. Бледные веки тяжело поднялись, затуманенный взгляд остановился на нем, и Тиа прошептала:

— Ты пришел.

Кан осторожно подсунул под нее руки, бережно, словно бесценную хрупкую вазу, поднял и неторопливо понес туда, где оставил повозку. Он даже не взглянул на окровавленное тело Миндира. Кан понимал, что никакие мази и эликсиры не спасут ее — она потеряла слишком много крови — ему надо было просто идти. Он не мог остановиться.

— Все будет хорошо, все будет хорошо, — шептал он Тие на ухо, целовал ее в прохладную щеку, в полузакрытые глаза. Он ступал мягко, и Тие казалось, что она парит над землей.

— Конечно, все будет хорошо, — слабо отзывалась девушка, — ведь ты со мной, ты вернулся.

Она улыбалась, ее бледная кожа источала неземной свет, слепящий Кана. От этого света на глазах у него наворачивались слезы.

— Все будет хорошо, — повторял он, как заведенный. — Мы выберемся отсюда, я обещаю.

Вдалеке показалась одиноко стоящая ноша. Она выглядела запущенной, ненужной и бессмысленной, как и весь этот путь, что Кан прошел по лабиринту до встречи с Тией.

— Вот мы и на месте, — с надеждой проговорил он.

— Мы вместе, — отозвалась Тиа, прикрыв глаза.

Она была такой легкой, такой невесомой, что Кан покрепче обхватил ее, чтобы она не взмыла вверх, осталась с ним навсегда.

Небо над их головами загорелось синевой. Ни единого облачка, только длинная узкая полоса — бледная на западе и яркая на востоке. Кан опустил Тию у повозки, подложив ей под голову свернутый плащ. Он торопливо достал из ноши какие-то мази, не совсем понимая, какую из них надо использовать.

— Не надо, — Тиа едва шевелила губами. — Это не поможет.

Кан надломлено опустил руки. Глиняные пузырьки и кожаные мешочки упали в пыль у его ног.

— Мы так и не вышли с тобой отсюда, — улыбнулась Тиа. По щекам снова потекли слезы.

Кан стоял в нерешительности пару мгновений, затем сорвал полог с повозки, принялся выбрасывать ее содержимое на землю с необъяснимым остервенением, не заботясь о сохранности такого ценного некогда груза. Закончив, Кан отломил крепления пола, отбросил его, и из недр повозки медленно, со скрипом, всплыл противовес. Он торопливо отмотал от основания повозки, а потом перебросил через противовес внутренние концы лямок. Их внешние петли, лежавшие до того на земле как мертвые змеи, пришли в движение, начали втягиваться в повозку. Кан ухватил их, надел на плечи, наклонился и поднял на руки Тию. Девушка не верила тому, что видит. Ее глаза лучились радостью, грязный туман смерти на время ушел в глубину ее сознания. Противовес поднимался все выше, лямки натянулись, заскрипели. Кан почувствовал, как его ноги отрываются от земли. Он не смотрел вокруг, он видел только улыбающееся лицо Тии.

— Оставь меня здесь, — тихо произнесла девушка, когда они поднялись над стеной.

В одну сторону тянулись бескрайние леса. Они зеленым ковром поднимались на пологие склоны гор, становились мельче и, наконец, уступали бурым каменистым вершинам. Вдалеке виднелись голубоватые отсветы — озеро, а может быть, море. Над ними кружили и иногда кидались вниз птицы. На другой стороне лабиринта стена была покрыта высокой сочной травой. Эта стена была узкая, всего пятьдесят, а может сто шагов. Дальше был виден провал — еще один рукав лабиринта, по которому пришел Миндир.

— Сюда, — Тиа указала на эту стену. — Давай опустимся здесь.

Кан крепче обхватил ее левой рукой (Тиа охнула, когда ее ноги распрямились), а правую вытянул вверх, чтобы открыть клапан противовеса. Легкий воздух начал медленно с шипением выходить из него, и странники мягко спустились в траву.

Тиа истончалась, таяла на глазах.

— Мы здесь, — она судорожно вздохнула, сморщилась от боли.

Кан сжал ее невесомую руку, он пытался удержать ее, не дать ей умереть. Он и сам словно уменьшился, сгорбился и осунулся.

— Спасибо… спасибо тебе, — отрывисто затараторила Тиа, глаза ее наполнились страхом. — Кан… Аканто, любимый, прости… прости, я не смогла…

Тиа зажмурилась, сжалась в комок, но не издала ни звука.

— Ты мой, а я твоя навсегда! Я больше не боюсь.

Устремленные в небо глаза широко раскрылись, губы изобразили беззвучное «а-ах», словно Тиа увидела перед собой нечто удивительное и безумно красивое, она на мгновение застыла, а потом осела, вновь обрела вес и ушла навсегда.

Кан ошарашенно смотрел на нее, не переставая прижимать ее руку к своей груди. Жгучие слезы размыли ее образ, тихий и неподвижный. Кан судорожно вздохнул, сделал еще несколько резких вдохов и постепенно овладел собой.

Над горизонтом поднялась Тропа Богов. Отсюда она казалась величественной и бесконечной, как Вселенная. С неба сорвался луч света. Кан скорее ощутил его, чем увидел. Этот свет гудел, заставлял воздух вибрировать, а волоски на руках подниматься дыбом. В этот момент он уже знал, что произойдет дальше.

— Я твой навсегда.