Пятьдесят девственниц

13

Библиотека, погруженная в тот момент в полумрак, являла собой следующее зрелище: у самых ее дверей стояло два высоких подсвечника, на которых пылали свечи, тут же дымили курильницы. Вокруг в изобилии были развешены клочки бумаги и пергамента, где рукою Быстрых Глазок было коряво начерчено имя Великого Инкуба. В центре комнаты стояла на четвереньках баронесса, чья шея и запястья были захвачены в изрисованные теми же магическими символами колодки. На полу, перед лицом ее была расстелена большая карта, на которой, как ей было сказано, дух обозначит нынешнее пребывание супруга. К кистям же баронессы Зубень были привязаны два бубна с бубенцами, беспрестанно звякая которыми она, что-то нараспев возглашала. Это придумала Быстрые Глазки, чтобы скрыть шум от нашего появления.

Прислушавшись я разобрал слова произносимые томным и тягучим, от воздействия эликсира, голосом:

— Приди же, приди… Где ты, мерзкий похотливый развратник?.. Как мог кинуть меня столь надолго?.. Я ли не пожертвовала тебе свою девственность?.. Я ли не добродетельная жена?.. Неужто ты мог бросить меня лишь потому, что не подставила тебе зад, ибо это не подобает благородной дворянке?.. Вот, я вся горяча и гораздо лучше твоих шлюх, с которыми ты изменяешь мне…

Пользуясь тем, что звук наших шагов скрывается этим беспрестанным завыванием и звоном бубенцов, мы неслышно приблизились к баронессе сзади и Быстрые Глазки незаметно задрала ее подол, который, по счастью, оказался достаточно широк. В отраженном от стен свете блеснуло то бесчеловечное металлическое сооружение, коим барон опоясал перед расставанием свою половину, но моя сообщница справилась с замком столь виртуозно, что баронесса даже не заметила, как оказалась от этого доспеха избавлена. Я же, не стесняясь своих спутников, ибо и сам уже находился под действием эликсира, поспешно преклонил колени и обнажил тот свой орган, который был более всего мучим похотью.

— О, Великий из величайших Инкуб, — прошептал я единым махом врываясь во вражескую крепость, от чего бедра баронессы заходили ходуном, а речи сменились томными судорожными стонами, — приди же в это недостойное твоего величия место и ответь на мои вопросы без утайки, без лжи и по справедливости!

То, с чем я столкнулся или, вернее, куда попал, и впрямь, было горячо, а, если сравнивать с дебелой трактирщицей, то можно сказать, что было еще и приятно тугим, охватившим мою вторгнувшуюся часть столь плотно, что, не будь внутри достаточно влажно, успех был бы затруднителен. Теперь же, я без труда справился с похотью и, излив все, что должен был излить, уселся на пол и, заметив, сколь широко раскрытыми глазами и с какой невыразимой завистью уставился на меня Маленький Крикун, небрежно кивнул ему на баронессу.

Быстрые Глазки, доселе хранящая невозмутимое спокойствие, хотела, видно, что-то сказать, потом сдержалась, а увидев, с какой суетливой поспешностью ее двенадцатилетний братец торопится приняться за дело, вдруг смутилась и отвернулась в сторону.

Поскольку я не рискнул забрать что-либо с замковой кухни, то, как только мальчишка управился со своим делом, мне пришлось пустить в ход руки, а он пытался помочь мне тем же, хотя, более, просто удовлетворял свое любопытство. Как бы то ни было, хвастать нам было нечем, ибо стоны баронессы начали понемногу затихать, как вдруг Быстрые Глазки решительно отстранила нас и начала действовать своей правой рукой с такой сноровкой, что белоснежный зад баронессы вновь судорожно задергался и от наслаждения она, не то что стонала, а даже повизгивала.

Немало пораженный этим умением моей спутницы, я снова почувствовал приступ похоти и, поскольку основные ворота в штурмуемую нами крепость были заняты, решил досконально изучить запасные, на тягу к которым барона, так жаловалась баронесса. Легкая разведка, произведенная сначала одним, а потом двумя смоченными слюной пальцами, показала, что путь вполне проходим, посему, отстранив Быстрые Глазки, я решился принять на этом направлении бой и, клянусь, выиграл его с честью.

Баронесса уже кричала во всю, причем, в выражениях, которых постеснялась бы любая портовая шлюха, призывала делать с ней такое, что у меня бы на это и фантазии не хватило. Без сомнения, Маленькому Крикуну тоже захотелось пройти проторенный мною путь и, очередной раз вогнав сестру в краску, он успешно атаковал зад хозяйки замка.

Но тут уж Быстрые Глазки отпихнула нас обоих и столь старательно принялась орудовать пальцами, что нам оставалось только наблюдать. И то верно, кто лучше женщины может знать, как доставить женщине самое большое удовольствие? Именно той ночью я впервые задался этим вопросом и, проведя годы в доскональном исследовании, с искренним прискорбием вынужден вам поведать — а, пожалуй, даже и никто.

Так что, Быстрые Глазки трудилась во всю, мы с ее братцем заслуженно отдыхали от свершенных нами подвигов, баронесса же стонала, дергала задом, то смыкала, то раздвигала ляжки, громогласно призывала творить с ней всякие непотребства — в общем, вела себя, как и положено женщине, приближающейся к вершине блаженства.

Как вдруг, стоны и вопли разом затихли, в последний раз громыхнули бубны и, в сразу же наступившей тишине, раздался негромкий, точно полусонный голос, сказавший:

— Приятно, очень приятно оказаться в теле этой чокнутой святоши.

Голос, принадлежавший, без сомнения, баронессе, был настолько не похож на ее предыдущие вопли, что мои сообщники от неожиданности отшатнулись назад.

— Приветствую тебя, о Великий Инкуб! — поспешно возвестил я. — Скажи мне, где находится муж этой женщины?

— Конечно же в море, причем с гораздо большими удобствами, чем тот дурачок, которого он, ради злой шутки, определил библиотекарем к своей свирепой жене.