Пятьдесят девственниц

87

Тут священник, и впрямь, учинил нам форменный допрос, старательно записывая наши ответы, для каковой цели притащил с собой и чернильницу, и перо, и бумагу. Меня это несколько взволновало, ведь и имена рекомендателей моих все были вымышленные, и места их проживания тоже.

Отвечали мы, однако, со всей невозмутимостью, да еще и попрекали святого отца безграмотностью, когда писал он то или иное слово, несоответствуясь правилам.

Была тут рассказана и история о праведной баронессе Клубень, и о старце Светоче, который наделил ее священным медальоном. Глазки же особенно напирала на то, что амулет сей хранится у меня, исключительно благодаря моей праведности, ибо ни разу, дескать, не возлежал я ни с одной женщиной вне брака, что она, как моя законная супруга, готова клятвенно подтвердить.

Я же не преминул заметить, что, передавая мне медальон, баронесса Клубень, особливо подчеркнула, что не может он перейти в иные руки иначе, чем с добровольного моего согласия, да и то — руки эти должны быть безгрешны. Если же грешник пожелает владеть им, то амулет оставит его в любом случае, кроме единого — грешник может купить себе прощение, расставшись с количеством золота, тяжесть коего сопоставима с тяжестью совершенного им греха.

Тут священник начал угрожать нам сожжением на костре, крича, что мы, явно скрываем при себе вещь колдовскую и демоническую, обещая не далее, чем завтра же, вызвать в город епископа. Глазки же на это обиженно ему отвечала:

— Странно мне слушать это от вас, отец Люрик. Разве молот и наковальня не являются законными символами Бога Хелла, который в Кадастре за номером тридцать третьим числится? Разве супруг мой не праведный и порядочный муж? Разве я распутница какая? Нет в этом городе о нас никаких порочащих слухов, хотя, есть тут и священники, о которых чего только не говорят!

Тут отец Люрик весь затрясся и потребовал тут же, под расписку сдать ему еретический медальон, чтобы мог он досконально разобраться Божеская, либо демоническая у него сущность.

— Если вы, святой отец, и впрямь, праведны, — сурово сказала Глазки, — то пусть супруг мой отдаст вам медальон и Боги нас рассудят. Может, действительно, обладать такой реликвией, только священники вправе? Отдай же этот предмет, милый муж!

— Как? Как могу отдать я эту святыню человеку, о котором чего только не говорят? — возопил я. — Ведь в точности известно мне, что племянница его не девственна!

— Если он грешен, предмет вернется к нам! — сурово сказала Глазки и силой сняв с моей шеи цепочку, на которой висел медальон, завернула его в кусок пергамента и с поклоном вручила священнику. — Добрые Боги да пребудут с вами, святой отец. Мы отдаем вам самое дорогое, что у нас есть, исключительно, во славу церкви.

— Я как можно скорее разберусь с сутью этого предмета и, если он, действительно, свят, жертва ваша не останется без награды! — высокопарно объявил отец Люрик и вышел прочь.

— О мой медальон! — простонал я после его уходя.

— Не переживай, муженек, — покосившись на Луту сказала Глазки. — Пусть вещь эта послужит правому делу.

Через пол часа, однако, отец Люрик явился к нам вновь. Он брызгал слюной, трясся и кричал о самом бессовестном обмане.

— Как, святой отец? — изумилась Быстрые Глазки. — Неужели священная вещь оставила вас?

— Говорю же тебе, он в точности развратничает со своей племянницей! — возопил я, когда после непродолжительных поисков медальон был найден в нашем кухонном столе, причем нашел его не кто иной, как Лута.

— Нет, отец Люрик! — сурово сказала моя мнимая супруга. — Клянусь Богами, не видать вам этого предмета, как своих ушей! Зовите лучше стражу. Мы объясним, что произошло и, я надеюсь, среди стражников найдется хотя бы один безгрешный человек, которому мы с чистым сердцем отдадим священную реликвию. А когда она останется при нем, все узнают вам истинную цену, блудодей в рясе!

Отец Люрик явился к нам еще через час и принес весьма объемистый кошель.

— Тяжелы ваши грехи, отче, — взвесив кошель усмехнулась Глазки. — Что же, будем надеяться, что вы оценили их правильно и медальон более не покинет вас.

— Помните же, через пол года ношения его, вы начнете видеть как бы сияние над головой каждой встреченной вами девственницы, — сказал я. — Такое легкое, серебристое.

Священник, зажав медальон в кулаке, поспешно удалился. Он все еще боялся как бы реликвия внезапно не оставила его.

— Не меньше двухсот золотых, — усмехнулась Глазки вновь пробуя вес кошеля. — Ну что, милая Лута, мой супруг недавно подарил тебе пяток медяков. А на что ты согласишься за пять золотых?

— И еще один сверху от меня лично за ее девство, — напомнил я.

— Ах, сударыня, — потупилась служанка, — скажите «десять» и, пожалуй, не будет такого, в чем я бы вам не уступила.

— Я скажу «девять», потому что ведь еще один золотой дает, от себя, мой супруг! — рассмеялась Быстрые Глазки. — Только знаешь, Гарл тоже будет с нами. Должны же вы с ним помириться.

— Я выполню все с превеликим удовольствием, — согласилась служанка. — Если вы обещаете вести себя столь же нежно, как и прошлую нашу ночь, так я еще и получу очень много наслаждения.

— Обязательно хочу при всем этом присутствовать, — объявила наша маленькая невинная Трина и в этом ей никто не возразил.