Рано или поздно

Глава 2

Элли Парриш-Дювен задним ходом вывела из гаража потрепанный джип «Рэнглер», желтый, под цвет такси, и направила вниз по склону холма к Мэйн-стрит. Жила она в Санта-Монике[2], в маленьком доме, таком же потрепанном, как и джип. После последнего сильного землетрясения стены покосились, а пол в спальне при ходьбе дрожал. Но Элли любила свой дом, он смотрел на океан, который был в двух кварталах отсюда, и, просыпаясь утром, она с удовольствием любовалась поблескивающими на солнце волнами. Все легче. К тому же на содержание дома уходило мало денег, а это в ее положении имело важное значение.

На Мэйн-стрит движение успокоилось, и она довольно быстро продвигалась вперед, то и дело с тревогой поглядывая на наручные внушительные часы в стальном корпусе. Потому что, как всегда, опаздывала. Не переставая маневрировать, она припудрила веснушчатый нос, чуть прошлась тушью по ресницам цвета меди, тронула темной помадой губы. Вот и весь макияж. Элли опаздывала постоянно, сколько себя помнила, поэтому приноровилась выполнять эту процедуру быстро, прямо за рулем, не глядя в зеркало. Теперь оставалось прыснуть струйку туалетной воды «Иза», торопливо пройтись щеткой по рыжим волосам, и все, она готова встретить новый день. Глотнув кофе из бумажного стаканчика, Элли прибавила газу. Она давно решила, что жизнь — сплошная спешка и, как ни старайся, на пару тактов обязательно отстанешь.

Элли двадцать девять лет. Она высокая, стройная, похожа на топ-модель, однако не такая тощая. Ноги длинные, ступни крупные. Бабушка всегда поддразнивала ее, говоря, что это помогает увереннее ступать по земле. Однако главное у Элли — улыбка, огромная, всеобъемлющая, она зарождается в глазах, охватывает большой великолепный рот, переходит на лоб, где, если приглядеться, можно заметить легкий шрам, и скрывается под волосами.

Вдобавок Элли умная и бойкая. Так считают все, кроме, пожалуй, бабушки, Мисс Лотти. Естественно предположить, что любая ее инициатива обречена на успех. После окончания колледжа, а затем кулинарной школы в Нью-Йорке и стажировки в престижном ресторане в Париже она вернулась домой, где начала серьезно и методично применять полученные знания на практике. Иными словами, она задумала открыть кафе в центре Санта-Моники. Элли храбро сражалась с городскими чиновниками, выбивая необходимые разрешения, научилась общаться со строительными подрядчиками, которые порой не выполняли обещаний, задерживали на несколько недель выполнение работ и превышали смету. Это было нелегко, но Элли о выбранном пути ни разу не пожалела.

Кафе было открыто почти год назад, и она работала в нем шесть дней в неделю, так что для личной жизни времени оставалось не очень много. Делать приходилось буквально все: принимать заказы, рассчитываться с посетителями и на пару с близкой подругой Майей подавать блюда, открывать винные бутылки и убирать со столиков. Элли сама выпекала фирменный хлеб и знаменитые тартинки. Приходилось также готовить и основные блюда, когда ее капризный повар увольнялся, а он так поступал регулярно, каждые несколько недель. Если по какой-то причине не являлась уборщица, Элли поздно вечером сама протирала пол в кафе и так далее. В общем, фигурально выражаясь, Элли была человек-оркестр, но это ей нравилось.

Конечно, в китайском ресторане Вольфганга Пака, что неподалеку, гораздо шикарнее, зато у Элли уютно и дешево. Новые посетители это ценят. «Добро пожаловать к нам! — приветствует она их. — Заходите в любое время, причем специально наряжаться нет никакой необходимости. Вас всегда здесь ждут бокал доброго вина и хорошая еда…»

Большого дохода кафе «У Элли» не приносило, но клиентов хватало, чтобы нормально функционировать. В конце очередного непомерно долгого дня хозяйка устало вздыхала и говорила про себя: «Слава Богу, пока все нормально».

Углядев единственное свободное место на стоянке, Элли поставила джип, выскочила, сунула в счетчик четвертак и, размахивая длинными рыжими волосами, рванула к кафе, до которого было полквартала.

Она отперла дверь. Мелодично звякнул старомодный колокольчик.

Сегодня понедельник, выходной день, но кое-какие дела нужно сделать. Элли заглянула в небольшую кухню. Уборщица потрудилась на славу: пол блестел, плиты и большие холодильники сияли, каждая вещь находилась на своем месте. Она бросила торопливый взгляд на столик с мраморной доской, на котором занималась выпечкой. Чуть ли не с тоской. И правда, Элли скучала по готовке, особенно в выходные. Это же так приятно — месить, и вообще готовить намного интереснее, чем заниматься бизнесом. Но совмещать и то и другое было невозможно, поэтому приходилось приглашать повара.

Элли открыла холодильник, вынула коробки со вчерашней едой и остатки хлеба с оливками и розмарином, который пекла сама. Нагрузившись, она пошла к выходу, но споткнулась о порог и потеряла туфлю. Обувка была без задников и легко слетала с ног.

— Надо же, — пробормотала Элли.

Она никогда не произносила бранных слов, потому что бабушка учила: Девочке из хорошей семьи ругаться неприлично. Осторожно балансируя на одной ноге, стараясь не выронить качающиеся коробки, она принялась босой ступней нащупывать туфлю.

— Ты похожа на аиста, но почему-то без крыльев. — Майя Моррис притормозила автомобиль у тротуара и выглядывала из окна.

Майя — самая близкая подруга Элли, а также помощница в кафе. Она редко встает так рано.

— Чем смеяться, лучше бы помогла. — Элли укоризненно посмотрела на Майю, прижимая коробки к груди. Голая ступня по-прежнему тщетно пыталась попасть в туфлю.

— Нет, ты похожа на солистку балета. — Майя вылезла из машины. Она ехала на занятия по йоге, и потому на ней были черное трико, тапочки. И ничего больше. Разумеется, на улице сразу образовалась пробка. — Посмотри, сколько собралось публики. — Она подтолкнула туфлю к ноге Элли. — Настоящая сцена из балета. Ты Золушка, а я сказочный принц, который в полночь, кажется, должен превратиться в тыкву.

— Ты, как всегда, все перепутала. — Элли улыбнулась. — Это карета Золушки превратилась в тыкву, а сама она вышла замуж за принца.

Майя уперла руки в боки и хмуро оглядела Элли.

— Куда тебе за принца или за кого попроще! Ты уже замужем. За работой. — Она помолчала. — И в какую сторону ты намылилась?

— Повидать Мисс Лотти.

Майя кивнула. Теперь понятно, почему вместо обычных джинсов Элли надела бледно-голубую цветастую юбку и темно-голубую трикотажную блузку. На шее жемчужное ожерелье матери — то, которое было на ней тогда, в день ужасной автомобильной катастрофы.

— От меня большой привет и наилучшие пожелания. — Майя чмокнула Элли в щеку и нырнула в машину.

Господи, пусть она хотя бы немного развлечется. А то все работа, работа и ничего больше.

Элли отнесла коробки в машину, вернулась к кафе, села за руль и поехала (как всегда, слишком быстро) в приют бездомных, надеясь, что ее скромный вклад хотя бы немного поможет несчастным.

Разгрузившись в приюте, она посмотрела на часы и удивилась, как быстро летит время.

Элли выехала на шоссе 101 и направилась на север, к Санта-Барбаре[3], тревожно размышляя о бабушке. Мисс Лотти было далеко за восемьдесят, и ее память начала сдавать. Как обычно в таких случаях, она плохо помнила то, что случилось на днях, но прекрасно, во всех деталях, могла описать покупку шляпки в Париже в 1939 году. Порой Элли казалось, что Мисс Лотти намеренно утрирует склероз, избегая неприятных тем.

— Старость, моя дорогая, имеет свои преимущества, — насмешливо говорила бабушка, когда Элли сердито упрекала ее в притворстве. — После гибели Романи воспитанием внучки, то есть тебя, занималась я. По-моему, с этой задачей мне удалось справиться должным образом. Теперь ты покинула гнездо, так что я свободна. И больше в этом мире у меня нет никаких забот.

Элли мечтала, чтобы сказанное бабушкой было правдой. Между тем движение на шоссе становилось все интенсивнее, и она начинала опаздывать. Как всегда.