Разведенка. Беременна в 46

Глава 34

Миша долго не поднимает трубку, так что я уже начинаю нервничать. Три гудка. Четыре. Затем звонок сбрасывается, но я сразу не перезваниваю. Меня буквально начинает колотить от нехорошего предчувствия, и я не сразу могу от него избавиться. К счастью, сын вскоре перезванивает сам, но голос мой дрожит, хоть я и стараюсь унять беспокойство.

– Спасибо за цветы, сынок. Вы давно приходили с Соней?

– Мы час назад ушли, мам. Врач сказал, что лучше тебя не будить, чтобы ты отдохнула. А цветы…

Миша как-то странно мнется.

– Это не я подарил, ты прости, я не подумал о них. Как узнал, что ты была в реанимации, так сразу и примчался.

– Вы же недалеко с Соней живете. Так долго ехали?

Как бы я ни старалась говорить спокойно, в голосе звучит горечь. Мне, как матери, неприятно, что сын не спешил в больницу. Ладно бы, я попала сюда планово, так я ведь в аварию попала, и Мишка об этом от Лили знал.

– Так мы же не дома были, а за городом на турбазе, – оправдывается сын, и у меня от сердца аж отлегло. – Там связь плохо ловит, так что я не стал тебе звонить, Лиля сказала, что тебе нужно отдохнуть. А как приехали и к тебе ломанулись, ты еще спала.

Тон у Миши звучит виновато, ему стыдно, что в такой момент он не оказался рядом со мной, и даже на душе у меня становится легче.

– Я с врачом переговорил, он сказал, что всё в порядке, так что мы с Соней домой поехали. Завтра я к тебе в приемные часы загляну, хорошо? Может, привезти что-нибудь?

– Не нужно, мне Лиля уже всё передала, – говорю я и смотрю на знакомую сумку у тумбы. Видимо, дочка принесла всё, пока я отдыхала. – Главное, сам приходи.

– Мы тогда с отцом завтра тебя и сестренку навестим. Нам с Соней не разрешили на нее посмотреть, а мне не терпится.

– С отцом? – сглотнув, переспрашиваю я. – Ты ему всё рассказал?

– Н-нет.

Сын снова замыкается, и я прищуриваюсь, чувствуя неладное. Сердце колотится, ладони потеют, и я жалею, что сын сейчас стоит не напротив. Будь он рядом, сразу бы всё поняла по его лицу, а так, приходится гадать, что с ним происходит.

– Миш? В чем дело? Если не ты ему сказал, то кто?

Конечно, я обо всем догадываюсь, но хочу, чтобы он сам мне во всем признался.

– Соня, мам, – выдыхает он так, будто кается передо мной в смертных грехах.

– Не знала, что они общаются, – слегка уязвленно произношу я, ощущая себя по другую сторону стены. – Что-то не припомню, чтобы твой отец жаловал твою жену.

– Не то чтобы общаются, мам, просто… Марьяна, папина новая… она пытается наладить с нами отношения, и Соньке она нравится… В общем, они общаются. Я же не могу запретить ей, мам, она ведь взрослый человек.

В конце голос Миши звучит чуть тверже, хотя он явно чувствует себя не в своей тарелке, когда вынужден со мной об этом говорить.

– Не переживай, Миш, я всё поняла. Теперь Соня, твоя жена, на минуточку, шпионит за мной и обо всем докладывает Марьяне, а та твоему отцу. Верно? Я ничего не перепутала?

Я вздергиваю бровь, хоть и понимаю, что сын меня сквозь телефонную линию не видит. Становится неприятно, что я вынуждена вести с ним этот диалог.

– Всё не так, мам. Соня – моя жена, я ж не могу от нее ничего скрывать, как и запрещать ей заводить подруг. И потом, ваши разногласия с отцом нас с ней не касаются, вы ведь взрослые люди, сами разберетесь. Зачем нас с Сонькой в это втягивать, а? Ладно, Лиля – она вечный энерджайзер, ей только дай повод поскандалить или влезть в чужие дела.

Сын раздражен, будто ему вожжа под хвост попала, и я даже знаю, откуда ноги растут у его гнева. Наверняка жена промыла ему мозги, намекая, что он не должен отказываться от общения с новой семьей отца лишь из-за того, что отец изменил его матери.

Не то чтобы я хотела настроить сына против отца или заставить его принять мою сторону в разводе, но всё равно его поведение мне неприятно. Он мог бы не реагировать так агрессивно и не выпячивать тот факт, что они теперь с женой планируют поддерживать отношения с Марьяной и Владом. После всего того, что произошло в семье.

– Делай, что хочешь, Миш. Ты уже взрослый, – выплевываю я из себя, чувствуя себя потерянной, а затем вдруг вспоминаю, что не узнала самого главного. – Кстати, ты мне так и не ответил. Если цветы не от тебя, то от кого?

Я жду его ответа, затаив дыхание. Предполагаю, что это Влад, который так и не навестил меня. Это, конечно, к лучшему, так как он – последний человек, которого я хотела бы видеть в больнице, но ответ сына меня удивляет.

– Твой коллега с работы. Не запомнил его имя, чуть позже у Марьяны спрошу. Давай позже созвонимся, мам, мне сейчас некогда.

Миша не дожидается, когда я ему отвечу, просто сбрасывает звонок, оставляя у меня неприятное послевкусие от нашего разговора, а я еще минут пять, по меньшей мере, смотрю на телефон в своей руке.

Вдоль позвоночника проходит дрожь, в теле растекается слабость, даже телефон падает на постель, не удержавшись в ладони.

Коллега с работы…

Что-то подсказывает мне, что это ложь, которую скормили Мише. Он ведь почти не знает моих коллег в лицо, а будь это и правда кто-то из сотрудников прокуратуры, им бы не составило проблем пройти через охрану и вручить мне цветы лично.

К тому же, записка, которая была в букете, полностью рушит эту легенду, не оставляя сомнений, что дело тут нечисто.

Меня охватывает тревога, так что я решаю не оставлять это до утра и пишу Пахомову сообщение, что нам срочно нужно поговорить. Фотографирую записку и прошу его проверить камеры у входа в больницу и внутри здания. Наверняка Мишке букет передали уже здесь, когда он подъехал.

Неприятно чувствовать себя полностью беспомощной со сломанной ногой, но и поскакать в комнату охраны самой я не в состоянии, так что приходится настраивать себя на то, чтобы сказать Тихону правду.

И пусть он больше не посмотрит на меня прежним взглядом, мне придется пожертвовать нашим общением ради собственной жизни.