— Ты — не чудовище, — всё повторяю и повторяю я. — Ты — не чудовище. Не чудовище…
Я не видела лица Тарханова в этот момент. Он зарылся в мои руки, которые стали мокрыми. То ли от пота, то ли от моих собственных слёз. То ли от его.
Мне больше не нужно было ни о чём спрашивать, ни о чём узнавать. Нечего было выведывать. Дамир — такой же сирота, как и я. Такой же одинокий, сломленный, неприкаянный.
И ещё я теперь понимала, почему он пришёл ко мне. Почему нас притянуло друг к другу. Почему жизнь связала нас в общий неразрывный узел. Мы были отражением всех бед, что случились с нами обоими. Его боль перекликалась с моей болью.
— Прости меня…
— Всё в порядке. Ты ни в чём не виноват.
— Прости, Ира…
Он просил прощения. За что?.. За то, что пришёл пьяным? За то, что обижал меня? Или за что-то другое?..
— Прости меня, Ира…
Я гладила его, успокаивала, просто принимала. Не тирана, а настоящего Дамира Тарханова — вот такого неидеального и ранимого.
Когда первая буря понемногу улеглась, он внезапно спросил, будто только-только очнувшись:
— Что с Ясей?
— Уже всё нормально, — говорю я почти правду.
— Она выздоровела?
— Нет, — тут уж я не стала лгать. — Но… я найду способ, как её вылечить.
— А есть такой способ?
Возможно, Тарханов понемногу трезвел. Его речь стала чуть внятнее. А мне совершенно перехотелось спать. И я подумала, почему бы и мне не рассказать о своей трагедии? Раз уж у нас опять ночь откровений…
— Есть, — произношу тихо, краем глаза проверяя, спит ли Ясенька. — Нужна операция по пересадке стволовых клеток.
— Хорошо, — Дамир укладывается виском на мою ладонь и чуть заметно улыбается. — Значит, надо сделать такую операцию.
— Да, надо. Только она очень дорого стоит.
— Сколько?
— Минимум пять миллионов. Может, больше. Трудно сказать точно. Но у меня будут эти деньги. Просто не сейчас.
— А когда?
— Когда?.. — вздыхаю и отвечаю с грустной улыбкой: — Надеюсь, скоро. Я сегодня встречалась с вдовой моего мужа…
— С кем?.. — морщится Тарханов.
Да, для его нынешнего разума трудновато сообразить, что к чему.
— Даня после нашего развода женился во второй раз. А потом погиб. У него осталась квартира. И его вдова хочет продать эту квартиру. Она попросила меня написать отказную, чтобы Яся не могла претендовать на эту собственность.
— И ты написала? — Дамир, кажется, возмущён.
— Написала, — говорю с улыбкой. — За три миллиона.
Он тихонько хохочет:
— Ты быстро учишься.
— Что верно, то верно, — мне теперь тоже становится чуть веселее, но дальнейшая часть моего плана чуть менее оптимистична: — Проблема в том, что получу я эти деньги только после продажи квартиры. А когда это будет — непонятно. Снова надо ждать. Главное — дождаться…
— Ира?..
— Да?..
Тарханов молчит с минуту, а затем выдаёт тихое и уверенное:
— Ты — большая молодец.
Мне хочется и плакать, и смеяться одновременно. Вот и дождалась похвалы от своего тирана. Жаль, что при таких обстоятельствах. Но, как говорится, дарёному коню…
— Давай спать, — предлагаю я ласково. — Тебе надо отдохнуть.
— Хорошо.
Он всё ещё смотрит на меня. Вижу, как блестят его яркие глаза даже в кромешной темноте. Он будто бы чего-то ждёт. И, кажется, я знаю, чего.
Немного подумав, я склоняюсь над ним и очень осторожно, почти невесомо целую его колючую щёку. Дамир пробует меня остановить, чтобы я не отстранилась сразу. Однако я всё-таки выбираюсь из его объятий.
— Спи, — снова прошу я. — Спи, Дамир. Утром накормлю тебя кашей.
— Спасибо.
Вытащив из шкафа плед, накрываю своего сурового босса, который сейчас выглядит самым милым, хоть и громадным, котёнком.
— Ира… — он вдруг подлавливает мою ладонь, когда я уже собиралась убрать её.
— Что?..
— Ира… — Дамир смотрит на меня сквозь темноту, держа за руку. Я даже не столько вижу, сколько чувствую его взгляд на себе. И сейчас этот взгляд, который так пугал меня, лучится нежностью и теплом. Это я тоже чувствую. — Ира… Я тебя люблю.
Я застываю в полной растерянности.
Мне хочется ответить. Хочется ответить: «Дамир, я тоже люблю тебя». Но я молчу.
Я слишком хорошо изучила повадки нетрезвых людей. Они становятся весьма любвеобильны. Только от такой любви обычно нет ни проку, ни сладу. Да и любовь эта зачастую непрочная. Кривая. Туманная. И, как правило, скоротечная.
В отличие от той любви, что чувствую я.
И сколько бы ни уговаривала себя, сколько бы ни пыталась убедить своё сердце в обратном, я полюбила Дамира. И, увы, к утру это точно не выверяется.
— Ира, — Тарханов сжимает мою ладонь крепче. — Ира, я тебя люблю.
Он говорит искренне. Настолько искренне, что мне хочется зарыдать. Обнять его как можно сильнее. И никогда, никогда не отпускать.
— Ира…
— Спи, — выдыхаю я. — Спи, Дамир. Добрых снов.
И вызволяю свою руку. Несмотря на то, как мне не хочется этого делать. Но так нужно.
А затем я иду спать к Ясе.
Как буду объяснять ей утром, откуда в комнате взялся этот дяденька на раскладушке, ума не приложу. Но сейчас это не имеет значения. Ничто сейчас не имеет значения, кроме того, о чём мне поведал Дамир.
Всё, что он мне сказал, до последнего слова, было для меня действительно очень-преочень важным.