— Лучше я сама. — Голос звучит твёрдо, но внутри всё сжимается в ледяной ком.
Диана, чувствуя мой страх, дергаётся и хнычет. Дети — наши живые барометры, они считывают каждую нашу эмоцию. — У неё зуб режется.
— Ничего, на папиных руках успокоится. — Его улыбка ласкова, но не достигает глаз. Взгляд холодный и пристальный. — Я повожусь с ней, а ты пока приготовишь обед.
— У нас сегодня запись к врачу. Скоро, — вру я, и ложь повисает в воздухе неубедительной пеленой.
Я никогда не умела врать.
— Я вас отвезу. — Его тон не оставляет пространства для возражений. Враньё оборачивается против меня, всё сильнее затягивая в ловушку. Он нависает над нами, буквально и фигурально, понимая, что мы в его власти.
— Родители хотели помочь…
— Зачем они, если есть я?
— Толя, понимаешь… — Я отчаянно пытаюсь найти слова, которые его успокоят, а не спровоцируют. Внутри меня инстинкт самосохранения вопит, предупреждая об опасности. Даже малейший риск сейчас непозволителен. — Не хочу тебя напрягать. Ты работаешь, помогаешь своей дочери, наверняка устаёшь.
— Приятно, что ты переживаешь за меня, но мы же теперь вместе. И мне в радость заботиться о тебе и Дианочке. Поженимся, вы возьмёте мою фамилию. Станем настоящей семьёй.
— Мы с Ваней ещё не развелись. — Пытаюсь выстроить хоть какую-то защиту.
— Почему? Времени было достаточно. Если боишься, что он что-то отсудит — не волнуйся. У меня есть всё. И всё это будет твоим.
Это уже не предложение. Это — ультиматум.
Клетка.
— Нам нужно обсудить с ним опеку…
— Нет! — его голос гремит, заставляя меня вздрогнуть. — Ты моя. И дочь твоя — моя.
Я закусываю губу, заставляя себя молчать. Спор сейчас — смерть.
— Толя, я решу это. Сама. Встречусь с ним, обо всём договорюсь. И тогда… Тогда мы сможем быть втроём. Можешь подарить мне буквально пару часов? Я съезжу с Дианой к врачу и заодно позвоню Ване и скажу ему, что подаю на развод.
Толя смотрит на меня с подозрением, и я, преодолевая омерзение, провожу ладонью по его щеке.
— Правда?
— Разве я тебе врала? Он предал нас. Ты бы так не поступил, — говорю тихо.
Какие травмы превратили его в человека, способного на такую тотальную удушающую «заботу»?
— Ты права, Инга. Я, кажется, переусердствовал. — Он накрывает мою ладонь своею, и в его голосе прорывается что-то похожее на раскаяние. — Это мой прошлый опыт говорил за меня. К тебе это не относится.
— Тогда мы пойдём собираться.
— Диана может остаться со мной. — Ео слова — как нож в спину. Это проверка? Или невинное предложение? — Если хочешь.
— Мне и её нужно переодеть. Ты, может, что-нибудь приготовишь? — Улыбаюсь через силу. — Я люблю карбонару. Или это слишком нагло с моей стороны?
— Нет! Прекрасно! — Толя едва не сияет.
— Здорово! Тогда, как вернёмся, сразу к тебе. — Встаю на цыпочки и целую его в щёку.
Наконец дверь за ним закрывается. Я не бегу, опасаясь, что он может наблюдать за нами в окно. Иду к лестнице медленно, меряя шаги и прижимая к себе Диану так крепко, что она начинает хныкать. Вещи не собираю, потому что сумка в моих руках, если заметит, его насторожит. Переодеваюсь, с трудом справляясь с бьющей меня дрожью. С собой беру лишь самое необходимое — пару подгузников, соску и любимую дочкину игрушку. Собираю Диану и, больше не в силах сдерживаться, спешу к выходу из дома. Я не останусь здесь ни на минуту дольше.
В машине первым делом щёлкаю центральный замок. Толя машет мне с порога своего дома. Я выдавливаю улыбку и машу в ответ. Сердце колотится так, что, кажется, вот-вот разорвет грудную клетку.
Я уезжаю, петляя по улицам, всё время глядя в зеркало заднего вида в ожидании погони. Останавливаюсь только в другом районе среди многоэтажек. Пальцы трясутся, пока я набираю номер.
— Ваня… — голос срывается в рыдания. — Забери нас, пожалуйста.