Я сижу в углу на грязном полу в какой-то заброшке. Меня притащил сюда Кротов после перестрелки на дороге.
Кажется, все его люди разбежались. Потому что я точно помню, что за нами ехали еще как минимум два автомобиля с головорезами Кротова. Но никто не подъехал забрать нас из простреленной машины.
Крысы решили сбежать с тонущего корабля. А я в заложниках у безумного капитана.
Мы сидим в нашем укрытии уже час, и с каждой минутой Кротов раздражается и дергается все сильнее.
Буквально теряет человеческое лицо, понимая, что его загнали в угол.
Я слышу за окном вой сирен. Нас найдут – это вопрос времени. Вот только времени, похоже, у меня не осталось.
Еще в машине я почувствовала, как схватывает живот и… сердце. Знакомая, нехорошая боль.
Я прекрасно знаю, что без помощи таблеток или врачей она не прекратится. Будет нарастать и нарастать, пока перед глазами не поплывут черные мушки, и я не потеряю сознание.
Да я уже на грани. Погруженное в темноту помещение плывет перед глазами, мешая рассмотреть хоть что-то.
Здесь сыро, холодно и мрачно. И, кажется, мне отсюда не выбраться.
Больше, чем сердце, меня беспокоит живот. Он не просто каменеет, как это уже бывало. Сильная резкая боль стягивает низ живота и поясницу с пугающей регулярностью.
И от этого мне страшнее всего. Еще слишком рано. Шесть с половиной месяцев – это недостаточно. А в таком месте у моего сына не будет и шанса. Если он в принципе у нас еще есть.
Напротив меня на полу сидит Кротов. Он то встает, чтобы походить туда-сюда, то дергается к окну, то садится обратно.
На лице безумная улыбка. В руках зажато оружие. Дикий взгляд бегает по комнате, останавливаясь лишь на мне.
Меня тошнит от этого взгляда. В нем я вижу свой приговор. Кажется, я стану последним удовольствием кровавого убийцы. Его последней жертвой.
Когда меня скручивает от боли в животе, Кротов буквально кайфует. Смотрит не отрываясь, как я корчусь, а в глазах пелена восторга.
Я устала боятся и плакать. И в целом очень устала. Сил почти не осталось. Они все уходят на болезненные схватки, а в перерывах я почти отключаюсь.
Кротов подливает масла в огонь, рассказывая в красках, как убьет меня и ребенка, когда я рожу. Просто вначале он хочет досмотреть это шоу. Дать мне помучиться.
Его слова не вызывают во мне ужаса. Все чувства давно притупились от боли. Сползаю вниз, ложась щекой прямо на грязный пол. От прогнивших досок пахнет плесенью и тленом.
Где-то в отдалении скрипит входная дверь, и Кротов подскакивает.
- Как же жаль, - качает он головой. – Досмотреть не выйдет, Лизонька. Придется кончать тебя сейчас.
Кротов встает напротив и направляет на меня пушку. Целится в живот, потом переводит дуло на голову, и обратно вниз на живот.
- Как думаешь, это Антоша? – спрашивает меня Кротов. – Было бы хорошо. Хочу пришить тебя у него на глазах…
Слышу тяжелые шаги, а потом в проеме без дверей появляется силуэт мужчины. С трудом узнаю мужа сквозь пелену надвигающегося обморока.
Кротов довольно смеется, с шумом втягивает воздух, а затем я слышу щелчок.
Сжимаюсь, готовясь к смерти, но ничего не происходит. Боли не становится больше.
Похоже оружие дало осечку.
- Су-у-ука! – рычит Антон, набрасываясь на Кротова.
Муж сбивает моего похитителя на пол, и они вместе катятся клубком из тел к стене.
Рычание. Проклятия. Скрип досок под тяжелыми телами и удары. Из последних сил пытаюсь поднять голову, чтобы понимать, что происходит.
Вижу Рому, бегущего к мужчинам на полу, а в следующую секунду раздается хлопок.
Он гораздо громче, чем в тот раз, когда Кротов пытался выстрелить в меня, значит на этот раз оружие сработало.
Оба мужчины на полу замерли, и Рома над ними тоже застыл в нерешительности.
Сердце тоскливо сжимается. Мне так важно понять кто и в кого попал, но я не успеваю – вместе с новой болезненной схваткой чувствую теплую влагу, разливающуюся по бедрам, и проваливаюсь в темноту.