Роковой секрет

Глава 15

РАФАЭЛЬ

Сегодня даже привычный рассвет не кричит о наступающем дне. Мрачное небо вперемешку с порывистым ветром говорят о приближающихся переменах. Я не сплю уже второй день. Не могу даже принять горизонтальное положение, ведь тело напоминает ржавую пружину. Больше всего на свете ненавижу ждать. Сейчас это единственное препятствие на пути к какому-либо решению. Впервые я сомневаюсь. Впервые впереди маячит неизвестность. А это настораживает сильнее бессонницы.

— Маттео в сговоре с Каморрой. — Потерявшись в водовороте мыслей, я даже не заметил появления Уго. — Как мы и догадывались, люди Каморры поставляли наркоту в Москву. Но это еще не все. Представь себе… в ответ твой сосунок обеспечивал их русскими девочками. Устраивал кастинг для тупых дырок на счастливую жизнь за границей, — иронично усмехается Гирландайо. — А что касается непокорной принцесски, я польщен, как тонко они зашли через твоего трусливого щенка. Игра в одни ворота. Теперь смело могу предположить, что и подрыв машины — это их рук дело. Убрав тебя, Маттео получил бы весь капитал и власть, а Пелагетти бы успешно продолжил начатое и заручился поддержкой босса Коза Ностры. Эти идиоты думают, что умнее всех. — Слышу, как Уго садится в кресло и раздраженно продолжает. — Он нарушил все твои запреты. Маттео теперь ждет участь изгоя или…

— La famiglia prima di tutto[1]… — едва слышно выдыхаю в пустоту и прикрываю глаза, по-прежнему стоя спиной к другу.

Маттео предал меня, связавшись с кланом, с которым мы враждуем уже много лет. А все из-за гребаной наркоторговли. В голове вновь и вновь раздается вопрос: чего же не хватало этому щенку? Он имел больше положенного. У него было мое доверие. Моя любовь. Но сын решил выбросить все это разом. Ради чего? Ради денег? Власти? Маттео и так все получил бы, и он прекрасно это знал, но все равно всадил топор мне в спину и пересчитал им все мои позвонки. Внутренности словно пропустили через мясорубку, меня выворачивает от привкуса кровного предательства. Родной сын просто уничтожил меня, убил последние капли человечности и разбудил зверя в душе. Теперь пощады не будет. Никому.

Мысли накатывают новой волной, разъедая мозг. Только вот винить кроме себя мне некого. Сколько история видела поражений из-за любви? И неважно, будь то любовь к женщине, детям или братьям. Любовь — это проявление слабости. Испытывая это коварное чувство, становишься уязвимым. А я, не имея на это права, все же позволил ослепить себя.

Я избаловал Маттео, и он совершенно забыл, что меня стоит бояться. С самого детства давая ему только лучшее, оберегал от всех бед, чтобы мой ребенок никогда не прочувствовал на своей шкуре, что такое боль, страдания, поражения, чтобы всегда был победителем. Я так хотел сына, что в какой-то момент размяк перед ним. Мне хотелось отдать ему все, что имею, и только верный Уго останавливал меня, взывая к рассудку. Поэтому сейчас я ощущаю высшую степень уважения к своему другу. Когда я ослеп, он был моими глазами. Всем, что у меня есть, я обязан Гирландайо. Он — мои руки, мои глаза, моя голова, мы связаны нерушимыми узами, и я без колебаний пролью за него кровь.

На месте Уго должен был быть мой сын. Я отчаянно желал этого, но молодость, непомерные амбиции и слепая уверенность — верные соратники алчности. С каждым годом Маттео хотелось все больше и больше. Видя стремление получить от бизнеса не только деньги, но и уважение окружающих, я готовил этого неблагодарного себе на замену. У него определенно имелись задатки вожака, но трусость, которую воспитала в мальчике тупая мамаша, взяла верх. Мне не следовало отпускать его в Россию. Тогда казалось, что я все контролирую. Наблюдая за тем, как у него успешно развивается ресторанный бизнес, в какой-то момент я расслабился, и это стало моей роковой ошибкой. Маттео, конечно, тут же воспользовался моей добротой. Этот щенок поставил себя выше меня. Гордость за свое детище и высокое положение в обществе заставили сына поверить его в превосходство над другими, а ведь это, как и блестящее золото, затуманивает рассудок, а порой даже заставляет переступать опасные границы. Он слишком увлекся, решив, что вправе расширить свой бизнес с помощью криминала. Парню вскружил голову фальшивый успех. Маттео прекрасно знал, какое наказание ждет предателя, но наивно полагал, что ему все сойдет с рук. Однако, такой трус, как он, никогда бы не пошел на это без покровительства. Кто же свел его с Пелагетти? Как найти крысу среди своих? Кто посмел играть против меня?

Меня хотят лишить власти, и выбрали для этого отличный способ — через Солу. И я сам все испортил, позволив им подобное. Еще два года назад не следовало подпускать к себе эту девчонку. Я предвидел последствия, но ее красота вскружила мне голову. Сола словно хрупкий мотылек порхала вокруг, не представляя, что ее ждет рядом с таким человеком, как я, что лучше не провоцировать во мне бурю. И в какой-то момент мне стало наплевать, если я погублю свою дикую розу, столько лет расцветающую вдали от меня. Одним прикосновением она стерла все границы. Держаться на расстоянии оказалось выше моих сил. Тогда я впервые проявил слабость, сделал первый шаг навстречу собственной гибели. Даже сейчас пальцы покалывает от призрачного ощущения ее бархатистой кожи, а легкие наполняются запахом сладкого персика. Эта девчонка имеет надо мной власть, о которой никогда не узнает. В ту ночь я проявил к ней интерес и автоматически привлек лишнее внимание. Показал свое слабое место. Поэтому факт, что мой сын сделал предложение через полгода отношений, привел ту самую девушку в мой дом, не могло быть простым совпадением. Бабник, который всю жизнь искал только отношений на одну ночь, вдруг полгода встречается только с одной женщиной? Я изначально чуял подвох, но вмешиваться уже не мог.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Ну и долго мы будем играть в молчанку? — Уго разводит руки и шумно опускает их на бедра.

Я растираю ладонями лицо, пропуская пальцы сквозь волосы, и присаживаюсь на край стола.

— Ты уверен, что он поехал к Пелагетти? — Скрещиваю на груди руки и устремляю тяжелый взгляд на Гирландайо.

Сегодня былой легкости я в нем не замечаю. Как и я, он не спал эти дни. Мы оба чуем подступающую со всех сторон опасность. Нужно быть начеку, и в этих условиях сон для нас — впустую потраченное время. От очередного потока тревожных размышлений в висках начинает стучать, и мне приходится надавить на них, чтобы унять боль.

— Раф, мы проследили за ним до самого порога Каморры. Тебе стоит признаться самому себе, что твой сын оказался грязной крысой.

Прикрываю глаза, не прекращая разминать пальцами виски. Хочется заглушить тягостные мысли, ибо голова просто раскалывается. И дело не во взбалмошной девчонке, которая поселилась в моем доме. По крайней мере, рядом со мной она в безопасности, и поэтому одной проблемой меньше. В данный момент меня терзает то, какие предстоит принять решения.

— Я догадываюсь, о чем ты думаешь. Раф. — Уго подается вперед и опирается локтями о колени. — Давай, я возьму эту ношу на себя.

— Нет. Я должен сделать это сам. Не трогайте его. Час расплаты обязательно придет, а пока нужно ждать и смотреть в оба.

— Ждать? Ты серьезно? — Гирландайо вскакивает с места. — Под тебя копают, Раф! И нам пока неизвестно, откуда растут ноги! Мы не можем сидеть сложа руки. — Уго выдыхает и продолжает более спокойно: — Дон знает?

— Нет, и не стоит ему рассказывать. Старик слаб, а ты прекрасно знаешь, что нам он нужен живым. Без его поддержки нас сравняют с землей. — Падаю в кресло и достаю из ящика стола бутылку бурбона. — Я в заднице, Уго. — Откидываю голову назад и повторяю, будто самому себе: — В ЗАДНИЦЕ.

РОКСОЛАНА

От невыносимой обиды и боли, которую принесла мне открывшаяся правда, я проревела всю ночь, уткнувшись в подушку. Не помню даже, как заснула. И вот утро. Лежу с открытыми глазами, но слез больше нет. Мой взгляд обращен пустоту, я полностью погружена в себя. Разочаровавшись во всем мире, кажется, не могу пошевелить даже пальцем.

Словно на повторе прокручиваю вчерашний разговор с Росси, но так и не могу ничего понять. Однако сейчас это не так важно, ведь сердце до сих пор содрогается от предательства жениха. Я не знаю, правда ли то, что рассказывал Рафаэль, или это его выдумки, но того, что увидела собственными глазами, вполне достаточно, чтобы засомневаться в искренности Матвея по отношению ко мне. В голове непроизвольно прокручиваются недавние события: трусливое поведение Матвея в ресторане, похищение, подрыв машины. И то, как после случившегося Росси ухаживал за мной, заставляет о многом задуматься. Тогда на нем не было привычной маски подонка, хоть вежливость и давалась мужчине с трудом. А сейчас он утверждает, что вновь спас меня. Сама того не желая, я верю ему, даже несмотря на то, что злюсь, а руки так и чешутся придушить мерзавца.

Неприятное урчание в животе прерывает поток воспоминаний, заставляя задуматься, когда я в последний раз ела. В памяти всплывает вкус холодного кофе и карамельного круассана, и рот в мгновение наполняется слюной. Но в то же время они напоминают о нашей совместной ночи, поэтому я стремительно вскакиваю на ноги, словно пытаясь убежать от своих мыслей. Нельзя о нем думать, если не хочу давать себе ложную надежду на то, что дорога этому мужчине. Только вот теперь, когда Раф находится буквально в двух шагах, мне будет еще сложнее.

Невольно закрадывается вопрос, какой же этот мужчина на самом деле? Мне по-прежнему хочется разгадать его. Какие женщины ему нравятся? Почему после развода он больше не женился? Почему стал таким властным и не терпящим неповиновения? Почему живет по принципу, что Земля должна вращаться вокруг него? Каким было его детство?

Мой интерес к этому человеку вытесняет ненависть к нему, и я уже думаю не о том, как хочется придушить Рафаэля, а о том, чтобы увидеть его безмятежно спящим. О том, чтобы исследовать каждый сантиметр покрытой татуировками кожи, узнать значение каждой.

Интересно, спит ли вообще этот дьявол? Или просто иногда отдыхает в припрятанном где-то в кладовке гробу? Нет! Это просто бред какой-то. Нужно выбросить это из головы. Только вот где-то в глубине души слегка шевелятся глупые девичьи желания. Ведь когда-то я мечтала, чтобы Рафаэль забрал меня к себе, излечил от тоски по нему…

И вот я в его доме, и мне по-прежнему хочется увидеть его, хоть и не должно бы. Эмоции немного успокоились, и по трезвому размышлению я уже иначе смотрю на ситуацию. Нужно обязательно извиниться за пощечину. Я какая-то ненормальная, ей-богу, сама себе противоречу. Но мне действительно необходимо увидеть Рафаэля, поговорить, понять. Он нужен мне. Я потеряна и подавлена, одна в чужом мире. И как бы парадоксально это ни звучало, теперь Росси — единственный, кому я могу доверять.

Витающая в пустой комнате тяжелая атмосфера окончательно добивает меня и, стремясь покинуть помещение, я дергаю дверную ручку, но та остается неподвижной. Ну конечно, этот мужчина не изменяет своим варварским принципам. Раз за разом дергаю ручку, но ничего не меняется. Тогда я, тихо выругавшись, начинаю тарабанить по двери.

— Откройте! — Прекращаю стучать и прислушиваюсь, но в ответ тишина. — Выпустите меня! — Снова дергаю за ручку, но напрасно. — Эй! Я хочу есть! — Отчаянно хлопаю по дереву ладошкой. — Черт!

Разворачиваюсь и, прижавшись к двери спиной, сползаю на пол и больно ударяюсь затылком о неровную деревянную поверхность. Больше всего на свете меня бесят ограничения в каких-либо действиях, и я не намерена с этим мириться, поэтому начинаю истошно вопить. Каких-то полчаса спустя в замочной скважине все же поворачивается ключ, что заставляет меня подняться на ноги.

— Да кто же так кричит, весь дом на ушах стоит, — ворчит домоправительница, пока открывает двери, но при виде меня выражение ее лица сразу меняется. — Ах, это ты, милая, — хватается она за щеки, удивленно распахивая глаза.

— Женевра! Я так рада вас видеть! — радостно вскрикиваю и бросаюсь обнимать вошедшую женщину.

Она такая большая, теплая, мягкая и нежная. Как мама. А еще пахнет вкусно: молоком и медом. И пусть я не знала материнской любви, но почему-то мне кажется, что от нее должен исходить именно такой аромат. На душе моментально становится легче, ведь я больше не чувствую себя одинокой.

— Я тоже, piccina, — Женевра отстраняет меня за плечи и начинает внимательно разглядывать. — Бедное дитя, итак худенькая такая, еще и заперли! — возмущается, нахмурив тонкие брови. — Давай, милая, идем, голодающий в этом доме — преступление для меня.

— А вам ничего не будет за то, что выпустили заключенного? — с опаской интересуюсь я. Не хотелось бы, чтобы из-за меня на эту чудесную женщину обрушился гнев Росси.

— Синьор, конечно, очень серьезный человек, и обязательно поворчит на меня, возможно, даже и покричит, но я сумею перенаправить его недовольство в нужное русло. Мне не привыкать.

— И часто он лишает людей свободы? — недовольно спрашиваю я, следуя за Женеврой по длинному коридору.

— Деточка, я не лезу в дела синьора Росси. Если ты здесь, значит, так нужно. Однако морить голодом тебя не позволю. Он хороший человек, просто к нему нужен особый подход. И, находясь в этом доме, вам, юная леди, стоит усвоить, что хозяину не стоит дерзить. — Я пытаюсь поспеть за беспрерывным потоком слов домоправительницы, и невольно сама обрываю ее.

— А вы давно его знаете?

— Деточка, всю жизнь! — пылко вскрикивает Женевра. — Я растила этого сорванца с пеленок.

— А каким он был… в детстве? — Прикусываю губу от распирающего любопытства и желания расспросить как можно больше о Рафаэле, но в то же время не хочу, чтобы она увидела мою заинтересованность в этом мужчине.

— Он очень сложный человек, милая, и судьба у него непростая. В далеких шестидесятых семья Росси приняла меня к себе в домработницы, в трудный период протянув мне руку помощи, а я, в свою очередь, отблагодарила их верной службой. С появлением черноволосого сорванца я стала его няней, ведь Росси были важными людьми, политическими деятелями, и частенько отсутствовали дома. А какие они устраивали приемы! Боже, какие были чудесные времена! — с неприкрытой тоской шепчет женщина. — Только вот несчастный случай все разрушил. Пожар унес много жизней в ту ночь, в том числе и родителей синьора Росси, но нас с Рафаэлем спас сам Господь, мы каким-то чудом выжили. В двенадцать лет синьор Росси стал сиротой. — Женевра аккуратно спускается со ступеней, продолжая свой рассказ. — Мы остались без крыши над головой, и мне пришлось искать не только новый дом, но и работу, ведь у двенадцатилетнего мальчишки никого не осталось кроме меня. Так я и попала в этот дворец. Синьор Сандро, — домоправительница перекрестилась, подняв глаза к небу, — ох, это был добрейшей души человек, близкий друг семьи Росси. Именно он забрал нас к себе. Я и подумать не могла, что такой великий человек полюбит мальчишку как родного. Он воспитывал Рафаэля как собственного сына и прививал ему те качества, благодаря которым синьор намертво закрепил за собой репутацию жесткого, принципиального человека. — Женевра останавливается и заглядывает мне в глаза. — К Рафаэлю нужен тактичный подход. С его темпераментом сложно поладить с пылкими людьми. Синьор Росси привык, что перед ним все пресмыкаются, боятся, подчиняются каждому его слову, но только не ты. И я впечатлена твоей смелостью. — На лице Женевры наконец появляется нежная улыбка, и, взяв под руку, домоправительница медленно ведет меня на кухню. — Он не плохой человек, деточка, но порой жизнь делает нас жестокими. Присмотрись к нему, зачастую Рафаэль поступает сгоряча, но лишь потому, что его провоцируют. Этот мужчина всегда отдает себе отчет в своих действиях. Он будто пророк, видит все ходы наперед.

Пока Женевра готовит оладьи, я восхищаюсь просторной рабочей поверхностью. Столешница из черного мрамора прекрасно смотрится среди светлых природных оттенков, на такой кухне каждая женщина мечтает быть хозяйкой. Я невольно погружаюсь в необычную атмосферу уюта. Мозаичные панно оживают расписными узорами и оставляют впечатление милой небрежности, что в свою очередь создают особый шарм. А еще мне очень нравится, что на окнах нет ни занавесок, ни жалюзи. Хочется вдохнуть полной грудью от ощущения свободы. Тут все иначе, не как в ресторане Матвея, здесь в дизайне чувствуется настоящая итальянская душа. Воспоминания о бывшем женихе теперь невольно вызывают отвращение, но неприятные ощущения разбиваются в секунду, когда я захожу в обеденную зону и встречаюсь там с убийственным, поистине взбешенным взглядом Рафаэля. Видимо, хозяин не рад, что собачку без спроса выпустили погулять.

— Привет, принцесска, — нарочито любезно раздается сбоку от меня, и я замечаю сидящего рядом Кудряшку.

— Здравствуй, — сухо отзываюсь, и от внутреннего смятения невольно сглатываю. — Привез завтрак? — пытаюсь пошутить, но скрежет зубов Росси сводит мою попытку на нет.

— Разве тебе разрешали покидать комнату? — не церемонясь, Рафаэль прерывает наш с Кудряшкой обмен любезностями.

Снова чувствуя его подавляющую энергетику, пытаюсь заглушить в себе панически рвущееся наружу беспокойство. Прикладываю немалые усилия, чтобы гордо вздернуть подбородок и сохранить непроницаемую маску на лице. Росси ни на секунду не выпускает меня из поля зрения, и приходится натянуть фальшивую улыбку, хоть на душе и царит хаос, но этого я ему ни за что не покажу. Он сам меня отправит в Москву. Даю ему неделю. Я не смогу терпеть по отношению к себе такое обращение и, какими бы благими ни были его намерения, стелиться перед этим заносчивым мерзавцем не собираюсь.

— А для этого нужно разрешение? — Усаживаюсь справа от Рафаэля, беру из его тарелки бриошь и, откусив побольше, возвращаю булочку обратно.

Кудряшка прижимает кулак ко рту, явно прикрывая им широкую ухмылку, и откидывается на спинку стула. Но мое тело улавливает искрящуюся энергетику зверя, и внимание снова возвращаются к Росси. Никогда не встречала мужчину с такой выдержкой. Выглядит он абсолютно спокойным, но дикий взгляд, накаляющий атмосферу вокруг, лишает меня равновесия и размеренного дыхания.

— Что-то не так? — Облизываю большой палец, не отводя глаз от Рафаэля и стараясь держаться уверенно.

— Уго, — Росси кладет сжатые в кулаки руки на стол и откидывается на спинку стула, твердо посмотрев на Кудряшку, — отведи девушку в кабинет. Я хочу спокойно позавтракать.

— А я хочу поговорить! — хлопаю ладонями по столу, снова обращая взор Рафаэля на себя.

— Ты поговоришь тогда, когда я дам тебе эту возможность.

— Злишься оттого, что я вчера тебе не дала? — необдуманно выпаливаю громче положенного.

Очередной смешок со стороны Кудряшки еще больше распаляет Росси, и он нервно ведет плечами, а кадык медленно вздымается.

— Уго, мне повторить дважды? — равнодушно интересуется Рафаэль, начиная крутить в руке чашку нетронутого кофе.

— Думаю, стоит повторить это девчонке, я не хочу почувствовать ее острые ноготки.

— Даю тебе карт-бланш, — безразлично бросает Росси.

Кудряшка расплывается в какой-то сумасшедшей улыбке и, одернув пиджак, поднимается на ноги.

— Ты слышала, принцесска, сам синьор Росси развязал мне руки, так что советую тебе самой дойти до пункта назначения.

Мудак! Дыхание шумно вырывается из груди, а сжатые челюсти неприятно пульсируют, но я с гордостью принимаю поражение и поднимаюсь из-за стола. Только вот прежде чем уйти, вновь беру бриошь из его тарелки.

— Я голодная! — объявляю присутствующим.

Демонстративно жую завтрак этого дьявола, стойко выдерживая на себе его хищный взгляд. А потом спокойно разворачиваюсь и ухожу, на ходу доедая сладкую булочку. Но, оказавшись в коридоре, резко вздрагиваю и едва не давлюсь от внезапного звона разбившейся посуды. Невольно прикусываю губу: я вновь разбудила зверя.

— Провоцировать Росси — это глупо, принцесска, — небрежно замечает идущий впереди Уго.

— У меня имя есть, — рычу ему в спину.

— Знаю, но мне плевать, — заявляет он, открывая передо мной дверь и с надменной улыбкой пропуская.

— Любезность так и плещет, — закатываю глаза и захожу в кабинет.

Переступив порог, буквально каменею от шока: вот оно, логово дьявола. Весь остальной дом — всего лишь маска. Вся сущность Рафаэля раскрывается в этом помещении. Преобладающие темные тона создают давящую атмосферу. Повсеместно в отделке использовано черное дерево, а стол при этом кричащий, багрово-красный с исполинским кожаным креслом, по бокам же расположены уже менее помпезные сидения для посетителей. Вдоль стены стоит простой кожаный диван насыщенного черного цвета. Неяркая подсветка в углублениях стен, замаскированных под камень, придает помещению своеобразный уют. Панорамное окно также закрыто плотными шторами из темно-красного бархата. В мрачной ауре ощущается сдержанность, солидность и важность хозяина. Я бы назвала этот стиль готический минимализм, и не могу отрицать того факта, что мне некомфортно в его истинном логове.

— Хочешь знать мое мнение? — отвлекает меня от изучения обстановки густой баритон.

— По поводу? — Разворачиваюсь к стоящему позади мужчине.

— Будь я на его месте, никогда бы не стал помогать высокомерной пигалице, — с противным безразличием выдает Кудряшка, но я пропускаю шпильку мимо ушей.

— Помогать? И чем же, можно узнать?

— Синьорина Гроссу, ну нельзя быть такой красивой. — Я морщу лоб в ожидании пояснения. — Я скажу тебе правду, только горькую. Если бы не Росси, тебя бы уже выдрали во все дырки.

По телу бегут ледяные мурашки, а желудок скручивает от услышанного. Порываюсь что-нибудь ответить, но лишь беззвучно шевелю губами и даже вдохнуть не могу. Грубые слова и их ужасный смысл действуют как удар под дых, выбивая меня из равновесия.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Ты в ногах у него должна валяться, а не вести себя, как тупая овца!

— Достаточно, Уго! — Внезапно прозвучавший зычный окрик заставляет меня вздрогнуть, одновременно обрывая монолог Кудряшки. — Ты свободен, я свяжусь с тобой, когда все обдумаю.

Уго поправляет пиджак и, повернувшись к Росси, протягивает ему руку, но тот стоит неподвижно.

— Я сказал то, что должен был сказать, Раф.

Росси быстро пожимает своему другу руку и прощается сдержанным кивком. Но как только Кудряшка покидает кабинет, я не испытываю должного облегчения, а наоборот начинаю нервничать под прицелом пронзительного взгляда его хозяина. Рафаэль все же отворачивается от меня, закрывает дверь и направляется к столу, удобно располагаясь в своем кресле.

— Подойди, — хрипло произносит он, подманивая меня пальцем. Исполняю его желание и на ватных ногах следую в его сторону, но останавливаюсь, сохраняя небольшую дистанцию. — Ближе, — напускное спокойствие в его голосе запускает по моим венам изрядную порцию страха.

Делаю еще шаг навстречу, и меня тут же дергают вниз. Уже стоя на коленях между его ног, смотрю на Росси снизу вверх. Он перемещает руки на мою шею и, крепко сжав ее ладонями, подтягивает меня ближе. Склоняется прямо к моему лицу и сильнее сдавливает горло.

— Безнаказанность порождает вседозволенность, — хрипит он прямо мне в рот, отчего по телу пробегает мелкая дрожь. — Что мне делать с твоим характером, девочка? — Рафаэль царапает мозолистыми пальцами мои губы, а я готова задохнуться, лишь бы не испытывать нарастающего желания внизу живота. — Я устал от твоих выходок. И уже предупреждал тебя об этом, поэтому такому поведению пора положить конец.

— Убери руки, — растеряно шепчу, глядя на губы, что сейчас мучительно близко ко мне.

— А ты уверена, что хочешь этого?

Наглые глаза опускаются ниже, а вслед за взглядом и рука соскальзывает с шеи и сжимает налившуюся от желания грудь, невесомо очерчивая затвердевший сосок. Я прикусываю губу, стараясь не забыть, как дышать, и судорожно шепчу:

— Нет. Точнее да. — Рафаэль перемещает руку мне на затылок и, схватив за волосы, задирает мою голову. Второй рукой залезает под платье и накрывает ладонью изнывающее лоно. — Господи, я хочу, чтобы ты прекратил трогать меня.

— Ты хочешь, а вот твое тело буквально кричит об обратном. — Шероховатые ладони поддевают мои трусики, и те с треском рвутся. Кожа вспыхивает в тех местах, где секунду назад в нее болезненно впивались ленточки. Сильнее закусываю губу и поджимаю пальцы на ногах, чтобы сдержать стон. — Они мокрые, — Рафаэль демонстративно прокручивает тряпицу на пальце и отбрасывает в сторону, — как и твоя девочка.

Умелыми прикосновениями он проходится по складочкам, размазывая влагу, а я от каждого нового движения вспыхиваю жарким огнем, распадаюсь на невидимые частицы. Голова идет кругом. Уже не в силах сдерживать тихие стоны, полностью отдаюсь его власти.

Из экстаза меня вырывает грубая хватка на затылке. Рафаэль сильнее сжимает в кулаке мои пряди и подносит ко рту пальцы, которые только что заставляли мое тело дрожать в сладких конвульсиях. Обхватываю их губами и жадно слизываю собственные соки. Наблюдающий за мной мужчина резко выдыхает, а затем выдергивает из моего рта пальцы и резко хватает меня ими за подбородок.

— Ты чувствуешь этот вкус, девочка? Это вкус моей власти над тобой, — чувственно хрипит он, склонившись к моему уху. — Ты могла бы каждую ночь получать мои ласки, но выбрала не тот путь, куколка. Теперь ты не получишь ничего. Я раз за разом буду доводить тебя до грани, но лишать сладкого завершения. А если увижу, что твои наглые ручки попытаются закончить начатое мной, тебя ожидает хорошенькая порка. Голод — один из лучших способов воспитания. Поэтому ты будешь такая голодная, что сама встанешь передо мной на колени и начнешь молить о снисхождении и защите. И только тогда я подумаю, заслуживаешь ты их или нет.

Росси грубо отстраняет меня за волосы и заглядывает в глаза. Во мне уже бурлит не возбуждение, а ненависть, которую этот гад в очередной раз разжег во мне.

— Уяснила?

— Да пошел ты! Тебе и недели не выдержать рядом со мной, чтобы самому не сдаться. Сдохнешь от спермотоксикоза! И я не нуждаюсь в защите! — яростно выплевываю ему в лицо, глядя на ядовитую ухмылку.

— Хочешь свободы? — Росси выпускает меня, и я тут же поднимаюсь на дрожащие ноги, отходя подальше от этого дьявола. Он достает из ящика пистолет и медленно кладет его на стол, пристально наблюдая за моей реакцией. — Единственный выход из моего мира перед тобой. И поверь, это лучший вариант, что я могу тебе предложить. В противном случае до тебя доберутся другие кланы, и тогда ты будешь молить, чтобы тебе всадили пулю в лоб, но они этого не сделают. Каждая клетка твоего тела будет пропитана болью. Тебя используют как рычаг давления, а потом о тебе никто даже не вспомнит.

Кажется, каждое слово обрывает по струнке в моей душе, а эхо боли бьет в самое сердце, заставляя его скулить от страха.

— Так что, отказываешься от моей защиты? — надменно осведомляется этот мерзавец. Пренебрежительный тон и взгляд победителя выводят меня из себя, и, поддавшись яростному порыву, я хватаю со стола пистолет и уверенно направляю прямо ему в голову.

— Отказываюсь!

[1] Семья превыше всего (итал.)