Глава 14


Деми


Аппарат искусственной вентиляции легких заставляет его дышать.

Но все, о чем я могу думать, это о том, что хочу проклятый торт-мороженое.

Он все время оставлял маленькие подарки-безделушки. Один раз медальон. Другой раз он выбрал к просмотру типичную женскую мелодраму. Сюрприз свидание. Бутылка моего любимого вина. Коробка конфет без сахара, конечно, так как нам нужно было держать себя в форме перед свадьбой.

Были ли эти подарки сделаны из-за чувства вины? Он покупал вещи, чтобы чувствовать себя лучше из-за своего маленького грязного секрета?

Аппарат работает громко. Непрерывно. Стабильно.

Как и мои мысли.

У Брукса начал спадать отек вокруг глаз. Синяки фиолетового цвета сменили оттенки зеленого и желтого. Теперь он почти узнаваем. Он больше не выглядит угасающим.

Руки Брукса лежат по бокам, хорошо уложенные на кровати, что, я уверена, сделала одна из медицинских сестер. От мысли о том, чтобы снова держать их в своих руках, сводит живот. Эти руки, которые я любила и лелеяла, целовала и прощала большее количество раз, чем, вероятно, должна была, все это время касались другой. Теперь я представляю их переплетенными вместе, как он запускает их в волосы какой-то девушки с огромными губами цвета спелой вишни и ногами от ушей, которая, к тому же, любит извращенный секс.

Я никогда не позволяла Бруксу вставить мне в задницу, несмотря на его многочисленные попытки.

Мой взгляд поднимается к его шраму на левой руке. Это старый шрам, который он получил еще в наш последний год в Харгроу. Брукс взял меня на «Мусорщик идет на охоту» (Прим. городской квест) на мой двадцать первый день рождения, и один из конвертов был спрятан глубоко в зарослях кустов. Я не могла достать его, так что он сам попытался достать конверт рукой и был укушен каким-то зубастым грызуном. Было темно, и грызун быстро убежал, так что нам не получилось хорошо разглядеть его.

Я целовала шрам сто раз. Я целовала его губы тысячи раз. И каждый раз напрасно.

Он просто обманщик.

Самовлюбленный, эгоистичный мудак.

— Деми, — я узнаю голос своей матери, раздающийся из дверного проема палаты.

— Привет, мам, — я благодарна за повод, чтобы оставить его. — Папа.

Папа стоит за мамой, снимая шляпу и перекидывая свой плащ цвета хаки через плечо.

— Мы были здесь прошлой ночью. Мы скучали по тебе, — говорит папа.

Мама проводит рукой по моей щеке, всматриваясь в лицо своими грустными, сочувствующими глазами, прежде чем крепко обнять. Я вдыхаю родной запах детства. Корица, сахарное печенье, «Тайд», чистящее средство для мебели с запахом лимона и тепло. Ностальгия и частичка комфорта.

— Как ты, Деметрия? — спрашивает папа. Он всегда называет меня моим полным именем в серьезных ситуациях, словно «Деми» слишком неформальное обращение.

— Нормально, — похоже, это стало моим стандартным ответом в последние дни.

Мама отпускает меня и поглядывает через плечо в сторону Брукса.

— Я просто не могу в это поверить, — вздыхает она. — Наш милый Брукс. Он всегда был в центре праздника. Такой живой и энергичный. Видеть его таким… Это… Это просто неправильно.

Она подходит к нему, берет его руку в свою и поглаживает большим пальцем старый шрам.

— Этого никогда не должно было произойти, — говорит она. — Он не заслужил этого.

Мои родители не спрашивали, куда он направлялся и почему был на шоссе в девять часов вечера во вторник. Один. Даже мой отец — знаменитый прокурор с одержимостью к деталям и фактам.

Я думаю, они боятся сделать неверное движение, словно их вопросы каким-то образом навредят мне.

Если бы они только знали.

— Дерек уже в пути, — говорит папа. — Он заканчивал дела в офисе, а затем забирал Хейвен. Это его выходные.

Меня переполняют эмоции при мысли, что скоро увижу свою трехлетнюю племянницу. Я хочу обнять ее и зарыться лицом в ее шелковистые светлые волосы. В мире нет ничего лучше, чем смотреть в глаза этого маленького ангела и чувствовать, как плотно сжимаются ее руки вокруг твоей шеи.

Боже, я люблю детей.

Я скучаю по своим воспитанникам. По всем двадцати восьми. У меня такой большой класс в этом году, и половина из ребят были переведены ко мне по просьбе их родителей. Якобы у меня хорошая репутация в школьной округе, и это только мой третий год работы.

Папа стоит у подножия кровати Брукса, его челюсть сжата, а глаза сосредоточены на теле, словно он молча приказывает ему очнуться.

— Где Бренда? — спрашивает он.

Я пожимаю плечами.

— Она приходит и уходит.

Мама смеется, закатив глаза.

— Эта женщина не может сидеть на месте в течение двух секунд. Бог любит ее.

— Как она справляется со всем этим? — папа закатывает рукава своего темно-синего свитера до локтей и складывает руки.

— Она — Бренда. У нее свои собственные методы, чтобы справиться с этим.

— Я видела страницу в интернете о сборе средств, который она организовала, — мама поворачивается ко мне, нахмурившись. — Как она находит время на организацию такого мероприятия, хотя не только я, но и весь город знает, что они не нуждаются в деньгах.

Ее голос едва слышен.

— Блисс, — говорит папа.

— Это ее сестра, — говорю я, — ее сестра организовала это.

— В любом случае в Первой Методистской Церкви в следующие выходные, — продолжает мама, — они устраивают благотворительный аукцион, и, кажется, около двух тысяч человек уже согласились. Вся община болеет за выздоровление Брукса.

Может быть, потому, что половина пенсионных счетов в этом городе были созданы его отцом и дедом в течение последних ста лет? Фирма «Эбботт Инвестмэнт» превратила «синих воротничков» (Прим.: Это понятие обозначает принадлежность работника к рабочему классу, представители которого, как правило, заняты физическим трудом с почасовой оплатой) в добросовестных миллионеров. Джек Эбботт известен своей щедростью. Ходят слухи, что девяностолетний отец Брукса оставил дома завещание длиной в одну милю, и каждый надеется ухватить кусок пирога, когда тот, в конце концов, уйдет.

А это может случится в ближайшее время.

Или, возможно, они на самом деле заботятся об Эбботтах. Трудно сказать. Люди так чертовски фальшивы в последнее время.

И полны тайн.

И лжи.

Говорят одно, а делают другое.

— Я здесь, я здесь, — Далила врывается в комнату, неся чашку кофе в руке. — Извини. Профессор отправил мне задание по электронной почте, но Wi-Fi дома не работал. Вы, ребята, изменили пароль? Пришлось остановиться в кафе и украсть у них немного Wi-Fi.

Моя сестра занимает место рядом с матерью и кладет руки на край кровати.

— Я ненавижу видеть его таким, — говорит она маме. — Таким слабым. И хрупким.

— И тихим, — говорит мама, смеясь.

— Он обязательно очнется, я просто знаю это, — Далила грызет свой палец.

— Как старый Джек Эбботт воспринимает это? — откашливается отец, поворачиваясь ко мне.

— Я не думаю, что он понимает случившиеся в последнее время события, — отвечаю я. — Я уверена, что Бренда сказала ему, но он обычно не в себе.

Последний раз, когда я была у них, Джек, казалось, выглядел достаточно хорошо, чтобы присоединиться к нам за ужином. Через десять минут нашего общения он схватил меня за задницу, назвал меня Брен-Брен и спросил, когда я сделала новые буфера.

Бренда покраснела глубоким оттенком красного и позвала его медсестру, чтобы та забрала его.

Это было несколько месяцев назад, и с тех пор я не видела отца Брукса.

Быстрый удар в дверь, сопровождаемый криком моей племянницы «Бабушка! Дедушка!» отрывает наше внимание от Брукса.

— Эй, обезьянка, — папа ловит Хейвен в свои объятия. — Как поживает мой любимый нарушитель спокойствия?

Светлые волосы Хейвен падают ей на личико, но это не скрывает ее улыбку от уха до уха. Затем она кидается к моей маме, почти падая из рук моего отца. Мама ловит ее и прижимает к себе. Нам всем ее не хватает, так как та сука выиграла опеку в прошлом году. Это было плевым делом для моего отца и Дерека, такого исхода никогда не должно было произойти, но судья, назначенный для их дела, был известен своим покровительством к матерям.

— Мне так жаль, — говорит хорошенькая медсестра в розовом костюме, она входит в палату, сложив руки в молитвенном жесте. — Мы, как правило, не позволяем маленьким детям находиться на этом этаже, и есть предел гостей, находящихся в одно время в помещении, в числе трех человек.

— Конечно, — говорит папа.

— Я возьму ее, — предлагаю я, прежде чем кто-либо другой что-то скажет. Я предпочитаю провести немного времени с Хейвен, чем сидеть в палате Брукса, делая вид, что опустошена, в то время как на самом деле зла на него. Я забираю ее с колен мамы, и она обвивает свои ножки вокруг моего бедра. Малышка пахнет пластилином и клубничным шампунем.

— Я еще приду, — говорит Далила.

Мы выходим из палаты Брукса в пустое фойе, где по телевизору идет телешоу «Цена удачи» в беззвучном режиме, но с субтитрами. Ассортимент ярких журналов «Хайлайтс» (Прим.: журнал для детей) сложен на столике, а около него стоит маленький детский стол со стульями, на котором разбросаны игрушки.

Хейвен не более чем через две секунды обнаруживает детский уголок. Она быстро слезает вниз по моей ноге и делает безумный рывок.

— Видимо, игрушки намного веселее, чем две самые крутые тетки в мире, — говорит Далила с улыбкой.

— Когда-нибудь она пересмотрит свои приоритеты.

Мы занимаем места рядом с Хейвен. Я уверена, что мы смотримся смешно, сидя на этих крошечных стульях, но вокруг нас никого нет, чтобы увидеть это, так что это не имеет значения. Коробка сломанных карандашей и небольшая стопка раскрасок сделали свое дело.

— Хочешь? — Далила протягивает одну мне.

Я киваю.

— Ммм, да.

Хейвен играет с двумя куклами «Барби» и кучей крошечных машинок, а мы раскрашиваем.

— Я знаю, что ты, вероятно, устала от вопросов, но...

Я поднимаю руку.

— Я в порядке, Далила. Я дам вам знать, если мне что-нибудь понадобится. Мы можем поговорить о чем-то другом, кроме Брукса? Если мне и нужно что-то прямо сейчас, так это перерыв от разговоров о Бруксе.

— Хорошо, — она хватает желтый карандаш и раскрашивает хвост трицератопса.

— Динозавры не желтые, — Хейвен кладет свою пухлую ручку ей на бедро, и у нее появляется морщинка на лбу.

— Каким цветом ты хочешь, чтобы я его разукрасила? — моя сестра кладет карандаш обратно в коробку.

— Голубым, — говорит Хейвен. — Как твои глаза.

— И как твои глаза, — говорю я.

— И твои тоже, тетя Деми, — смеется Хейвен. — У всех нас одинаковые глаза.

— Так и есть, — говорю я.

Далила ищет наиболее подходящий карандаш с нужным оттенком бледно-голубого цвета, но вместо него вытаскивает фиолетово-голубой карандаш.

— Достаточно близко, — говорит она, пробуя карандаш на бумаге.

— Как учеба?

— Разговор о раздражающей теме, — смеется она. — Люди считают, что если ты находишься в колледже, то это единственное, что происходит в твоей жизни.

— Ты в аспирантуре. Предполагаю, что это занимает большую часть твоего времени. Так же знаю, что в последнее время от тебя нет никаких известий.

— Оу, ты хочешь, чтобы я почувствовала вину? Потому что я отчетливо помню твои дни в Харгроу, когда неделями от тебя не приходили сообщения, — усмехается Далила. — Ты тогда была дикой.

Я приподнимаю брови, молча умоляя ее не упоминать этого.

— По крайней мере, пока Брукс не появился, — бормочет она. Она поднимает взгляд на меня. — Сожалею. Я забыла. Никакого Брукса.

Я благодарю ее натянутой чопорной улыбкой, и она смеется. В такие маленькие, приземленные моменты легко забыть, какой хаос происходит за пределами этой небольшой зоны ожидания.

— Ройал приходил? — сестра перестает рисовать и бросает на меня взгляд через крошечный стол.

Хейвен спрыгивает со стула и хватает куклу. Ее явно не заботит отсутствие у той глаза, потому что она обнимает ее руками и целует в щеку. Предполагаю, именно это ты делаешь, когда кого-то любишь — принимаешь решение не замечать его недостатков. Понятно, почему все говорят, что любовь слепа.

Должно быть, я любила Брукса достаточно сильно, раз была слепа, что не замечала его действий. Ведь должны были быть подозрительные знаки. Я просто закрывала на них глаза.

И я делала это все эти годы? Все это время я смотрела сквозь пальцы, когда Брукс разочаровывал меня, не обращал внимания на мои желания или просто истеричил, когда хотел чего-то достаточно сильно?

В прошлый день Святого Валентина я хотела поесть в итальянском ресторане, кафе «Меланхолия». Я заказала столик, а Брукс отменил заказ. Он сказал, что хотел тайской кухни. Я просила и умоляла, и в итоге мы поругались. Из-за гребаного ресторана.

Кафе «Меланхолия» находится в Глиддене.

Могу поспорить, что это их место.

— Эй, я с тобой разговариваю, — Далила бросает в меня сломанный карандаш. — Ройал приходил?

Я пожимаю плечами, облизывая губы. Я могла бы сказать ей «нет», могла бы сменить тему, но она моя сестра. Она видит меня насквозь.

— Да, — говорю я. — Он приходил.

— И?

— И, — я вздыхаю, не торопясь с ответом. — Он ведет себя так, словно сожалеет.

— О чем сожалеет? Так он сказал тебе?

— Нет. Не сказал. Но обещал рассказать. Он просто хочет, чтобы мы снова узнали друг друга. Он боится, что я буду осуждать его, — я смотрю на круги, нарисованные на листе раскраски. — Должно быть, он сделал что-то ужасное, Далила.

— Очевидно, — она качает головой. — Я знаю, ты думаешь, что любила его, но вы были просто детьми. Вы тогда даже не знали, что такое любовь.

Я перестаю вырисовывать круги.

— Это было семь лет назад. Вы совершенно разные люди, — продолжает она. — Ройал сделал что-то плохое. Достаточно плохое, чтобы папа заставил его держаться подальше.

Да. Наш отец единственный человек, который знает, что случилось. Он даже маме не сказал об этом. Или Дереку. Или мне. Он слушал мои рыдания по ночам в подушку в течение нескольких месяцев, но все равно отказался объяснить случившееся. Единственное, что он сказал мне, что все мои догадки в миллион раз лучше, чем то, что произошло на самом деле.

— Ты не думаешь, что люди могут измениться к лучшему? — спрашиваю я.

— Конечно, могут. Но я не об этом. Я о том, что твоя жизнь продолжается. Вы с Бруксом помолвлены. Ты взрослая женщина. Впереди вся жизнь. Тебе не нужно оглядываться назад в прошлое, независимо от того, как бы заманчиво это ни было.

— Я не оглядываюсь назад.

— Именно это ты и делаешь, — она громко выдыхает. — Я знаю тебя, Деми. Ты жила прошлым многие годы. И не так давно ты, наконец, начала жить дальше, а теперь это выглядит так, будто ты делаешь десять гигантских шагов назад. Я вижу это. Ты не хочешь говорить о Бруксе. По правде говоря, ты даже не выглядишь расстроенной по этому поводу. Я боюсь, что ты не понимаешь происходящее, и поэтому ищешь комфорт в неправильных местах.

Под неправильным местом однозначно имеется в виду только одно — Ройал.

Я бросаю карандаш в коробку. Он ударяется об нее и отскакивает, пока не скатывается со стола и не падает на густой ковер с глухим звуком. Не совсем то, что я пыталась сделать.

— Как я должна себя вести? Скажи мне. Ты хочешь, чтобы я плакала? Морила себя голодом? Пошла по барам? Скажи мне, что делать, и я сделаю это. Только не обвиняй меня в том, что я не опечалена. Вся эта ситуация удручает, — я раздражена. — Я знаю об этом намного больше, чем ты.

Далила тянется через стол и кладет свою руку на мою. Интересно, это одна из техник, которую они изучили в аспирантуре? Я люблю свою сестру и знаю, что когда-нибудь она станет большим специалистом, но сейчас она раздражает меня.

— Деми, — она тихо и спокойно произносит мое имя, взглядом изучая меня и анализируя. — Все будет в порядке.

— Остановись. Стоп, стоп, стоп, — я убираю свою руку из-под ее. — Не включай режим психотерапевта. Просто вернись к тому, что ты моя сестра. Эта версия тебя мне нравится намного больше. Только это волнует меня.

— Хорошо, — она поднимает руки ладонями вверх. — Ты хочешь, чтобы я была с тобой предельно честной? Прекрати искать что-то общее с Ройалом и вообще иметь с ним дело.

У меня отвисает челюсть. Она чертовски хорошо знает, что мне нужно закончить с этим. Она знает это лучше всех.

— Ты не свободна. Ты понимаешь, как плохо это выглядит со стороны? Весь Рикстон Фоллс расстроен из-за Брукса. Люди переживают за него, сдают деньги, организовывают молитвенные кружки каждый вечер в Сент-Эндрюс. Ты это знала? А в следующие выходные состоится благотворительный аукцион. На веб-сайте «Вестник Рикстон Фоллс» имеется страница, посвященная Бруксу, — Далила наклоняет голову. — Если люди увидят, что ты проводишь время с Ройалом, в то время как твой будущий муж лежит в коме, они начнут сплетничать. Слухи в Рикстон Фоллс распространяются с бешеной скоростью. У всех жажда, и уже очень долгое время, так как не было ничего такого сочного, о чем можно было бы поговорить.

— Просто я хочу выяснить, что же случилось. У меня нет намерения совершать необдуманные поступки.

— Не имеет значения, какие у тебя намерения. Имеет значение только то, как это выглядит со стороны. Никто не придает значения правде, Деми. Не тогда, когда другая версия событий в десять раз более интересная.

— Я согласна с тобой. И знаю, что ты права, — говорю я. — Но я должна узнать, что произошло семь лет назад. Я должна знать, почему он ушел. Я не отпущу его, пока не получу ответы.

— Имеет ли это значение? — ее откровенность ранит. — Прошло столько времени. Жизнь проходит дальше, без него. Теперь твоя жизнь там, — она показывает рукой в сторону коридора, который ведет к палате Брукса. — Брукс Эбботт теперь твоя жизнь.

Я должна сказать ей.

Она должна знать.

Мне нужен кто-то на моей стороне.

Я больше не могу справляться с этим в одиночку.

— Брукс… — я делаю глубокий вдох, призывая достаточно сил, чтобы в первый раз сказать об этом вслух.

— О, вот ты где, дорогая, — Бренда Эбботт идет к нам. Вдруг я чувствую себя виноватой, сидя здесь и играя с моей сестрой и племянницей. Она не обращает на это внимания. Или, по крайней мере, не осуждает. Я люблю Бренду. Она была бы лучшей свекровью. — Ваши родители и Дерек уже собрались уходить.

Мы с Далилой встаем.

— Давай, Хейвен. Положи игрушки обратно, — Далила берет ее пухлую ручку.

— Врачи сказали, что на электроэнцефалограмме, которую сделали Бруксу прошлой ночью, видны улучшения. Деятельность мозга активируется. Отек спадает, — лицо Бренды озаряет улыбка надежды матери. — Они собираются вывести его из седативного состояния в ближайшее время.

Она называет это седативным состоянием, потому что не может назвать тем термином, чем это является на самом деле — с медицинской точки зрения — комой. Седативное состояние звучит более обнадеживающе, словно ему просто были назначены лекарственные препараты.

— Это… это здорово, — я обнимаю ее. И я счастлива. Брукс, может быть, и лживый мудак, но он не заслуживает того, чтобы умереть за это.

— Разве это не замечательно? — Бренда отодвигается, вытирая уголки глаз тыльной стороной ладони. — Далила, ты слышала?

Бренда отходит к моей сестре, и я отключаюсь от реальности. Я вижу, Бренда обнимает Далилу, и они вместе прыгают от радости. Они обнимаются и плачут. Мы даже еще не женаты, а наши семьи уже переплелись.

Не будь сомнений, страха, лжи и обмана… И мы могли бы стать прекрасной семьей все вместе.

Далила кладет свои руки мне на плечи.

— Я ведь говорила, что все будет хорошо.

Загрузка...