Деми
Я паркуюсь возле больницы, держа пачку выписок по кредитным картам у себя на коленях. Я изучила каждый листок, ожидая найти разоблачающие улики. Какой-то след. Неопровержимые доказательства его измены.
Но нашла только выдачу наличных.
Ничего дороже букета из роз.
Тысяча долларов здесь, пять тысяч там.
Каждая карта пуста до последнего цента, он словно менял их, снимая деньги с одной и пересылая на другую.
Но ничего из этого не имеет смысла.
У Брукса Эбботта есть деньги. У его семьи есть деньги. Он заплатил за наш дом наличными. За автомобили тоже. Его статьи о финансовом управлении и пенсионном планировании были опубликованы в «Форбс» и «Уолл-стрит джорнэл».
Я проверяю свой телефон и вижу четыре пропущенных вызова от Бренды Эбботт. Я уверена, что Далила изо всех сил старалась, но Бренда, вероятно, видела ее насквозь. Позвоню ей позже вечером после окончания благотворительного мероприятия и извинюсь за уход.
Я признаюсь ей во всем. И надеюсь, что она поверит мне и положит конец этому фарсу.
Но сначала... Брукс.
Мои легкие наполняются спертым воздухом, присущим больницам, когда я иду по коридору в отделение по восстановлению, сжимая в руке выписки. Останавливаюсь около поста медсестры, чтобы расписаться в журнале приема, записываю свое имя в свободной строке и указываю дату.
И потом я замираю.
Поскольку не мое имя записано последним напротив номера палаты, в которой лежит Брукс.
Здесь четко записано имя Афтон Мэйфилд и сегодняшняя дата рядом с ним. Я клянусь, что его не было прежде, поэтому проверяю. Конечно же, мое имя указано ранее и выше ее.
Афтон была здесь утром, когда Брукс очнулся. Она приходила и на следующий день, чтобы узнать о его состоянии, о чем Бренда ее просветила, и снова ушла.
Но она никогда не заходила в его палату.
Бренда не допустила бы этого.
Она хотела, чтобы Брукс выглядел почти «как новенький», прежде чем предстанет перед СМИ. Она не хотела, чтобы его фотографировали лежащим в постели, не хотела никаких высказываний, которые могли заставить людей ошибочно подумать о потери кратковременной памяти и повреждении головного мозга.
— Извините, — я привлекаю внимание женщины за столом.
Она поднимает глаза, поправляя свои очки на носу.
— Да?
— Вы не знаете, кто прямо сейчас посещает Брукса Эбботта? Его мать не хотела, чтобы представители СМИ находились в его палате без специального разрешения.
Женщина хмурится и качает головой.
— СМИ? Она не сказала, что пришла сюда как представитель средств массовой информации.
Она встает, но я поднимаю руку, чтобы остановить ее.
— Все нормально. Я разберусь с этим.
В моем горле стоит большой сухой комок и давит на мою грудь, пока я иду к его палате. Дверь приоткрыта, но занавес задвинут достаточно, что они не могут увидеть, кто стоит в дверном проеме.
Я слышу два голоса. Его и ее. Чуть громче шепота.
Я вытягиваю шею, готовясь к бесстыдному подслушиванию.
Краем уха слышу звук тихого всхлипывания Афтон, на что я должна посмотреть. Выглянув, вижу, что она сидит на краю кровати, где недавно сидела я, держа его за руки. Она одета просто — леггинсы и пуховик с капюшоном, отделанным мехом. Ее блестящие светлые пряди закручены в аккуратный пучок на макушке.
Она явно пришла не по работе.
— Я так волновалась, малыш, — она поднимает к нему руки, прижимая их к его щекам. — Я думала, что мы потеряем тебя.
Ээ, мы?
— Я сожалею, — говорит он. — Я не хотел тебя пугать.
— Осознавать, что ребенок может вырасти, даже не узнав тебя, — ее плечи начинают подрагивать, она рыдает, вытирая уголки глаз платком, который взяла с тумбочки. — Это было так трудно — оставаться в стороне, зная, что не могу тебя увидеть, поговорить, поддержать. Это убивало меня.
— Я знаю, знаю, — утешает он ее мягким, словно кашемир, голосом любящего человека. За четыре года совместной жизни он никогда не говорил со мной так, даже когда бабушка Роузвуд умерла, и я была безутешна в течение нескольких недель. — Все сработает, хорошо? Просто будь терпелива.
— Она носит кольцо, — говорит Афтон таким тоном, будто ей это противно. — Я заметила, когда брала у нее интервью. Она думает, что вы все еще поженитесь?
Во мне бурлит кровь, я в двух секундах от взрыва. Пушки обращены и готовы стрелять.
Но я словно приросла к полу. Мои ноги не хотят двигаться. Я парализована, в то время как правда оседает во мне. Я хотела все проверить, но не знала, что буду так себя чувствовать.
— На данный момент свадьба состоится, — говорит Брукс.
Ага, конечно.
— У меня есть несколько вопросов, о которых нужно позаботиться. Нужно еще немного времени, — говорит он.
— Ты тянул в течение последних шести месяцев, — она повышает голос. — Ребенок родится через двадцать пять недель. Часы тикают.
Как будто это имеет значение. Для женщины, находящейся на пятнадцатой недели, она даже не выглядит беременной.
Тощая сука.
И я уверена, Брукс в восторге от того факта, что она самая симпатичная беременная женщина, когда-либо ходившая по земле.
Мудак.
— Детка, я знаю. Я хочу быть с тобой, хочу заботиться о тебе и растирать ноги, когда они отекут, — воркует он. — Лелеять тебя, как королеву, которой ты и являешься.
Кажется, меня сейчас вырвет. Желчь уже поднимается по горлу, но я сдерживаюсь.
— Есть еще кое-что, что мне нужно сделать, и тогда я весь твой, — говорит Брукс. — Наши деньги были… общими. Просто нужно, убедиться, что сейчас все... разделено.
— Ты не позаботился об этом перед отъездом? — в ее голосе слышны нотки неодобрения.
— Я готовился, — говорит он. — Просто нужно сделать несколько телефонных звонков и переместить немного денег.
Кредитные карточки. Он помнит.
Надеюсь, он планирует оплатить их и не извлекать каждый последний доллар с денежных счетов. Он должен был лучше все понимать, перед тем как спать с дочерью одного из самых востребованных прокуроров в штате Нью-Йорк.
— Вы закончили? — мой голос потрясает меня точно так же, как потрясает и их, но я больше не могу стоять и молчать. Афтон ахает и поворачивается ко мне лицом, рукой сжимая бриллиантовое ожерелье, свисающее с ее шеи. Оно в форме якоря, почти идентичное тому, которое Брукс подарил мне на день рождения в прошлом году. Ограниченная серия от «Тиффани», доступное только в этом году. (Прим. Tiffany & Co. — ювелирная компания, основанная в 1837 году Чарльзом Льюисом Тиффани и Джоном Ф. Янгом).
В то время, как я праздновала свой двадцать четвертый день рождения, Брукс был с чертовой Афтон. Мило.
— Деми, — Брукс откашливается, выпуская ее руку. Афтон соскальзывает с кровати и встает.
Их лица так же бледны, как луна, которая сияет за окном больницы.
Я поднимаю выписки по кредитным карточкам и встряхиваю их, улыбаясь.
— Сто семьдесят тысяч долларов, Брукс. В самом деле? А я думала, что ты какой-то гуру финансового планирования. Лучше будь уверен в том, что к тому времени, как покинешь больницу, ты все вернешь, иначе будешь разговаривать с Робертом Роузвудом. Будь уверен, что я подам обвинения.
Афтон поворачивается к Бруксу и хмурится. Она либо сбита с толку, или отказывается это принять как откровенную истину.
— А что касается тебя, — обращаюсь я к Афтон. Она опускает взгляд в пол; не хочет смотреть на меня. — Спасибо.
Она поднимает на меня взгляд.
— Спасибо за то, что спасла меня от брака с этим жалким обманщиком, — говорю я. — И я именно это и имею в виду, Афтон. Спасибо, спасибо, спасибо. Я была бы несчастной. Никто не заслуживает того, чтобы посвятить свою жизнь человеку, который не может удержать своего дружка в штанах.
Они ничего не говорят, и мне практически хочется, чтобы они хоть что-нибудь сказали. Мой мозг работает со скоростью миллион километров в час, а сердце грохочет в ушах. Я готова к еще одному раунду.
— Поздравляю, кстати, — саркастическая улыбка появляется на моих губах. — Ребенок. Это прекрасно.
Афтон подносит руку к нижней части живота. Ее рот открывается, и она в секунде от того, чтобы поблагодарить меня, но потом понимает, что я не это имею в виду.
Брукс всегда говорил, что не хочет иметь детей, пока ему не исполнится тридцать пять лет. Это было его магическое число. Он был убежден, что в этом возрасте получит «все» — что бы это ни значило. Интересно, он понимает, как непомерно много времени занимает воспитание детей? Роль отца действительно изменит его образ жизни, и могу гарантировать, что уже до конца года Афтон выставит его «Порше» на продажу. Это не совсем семейная машина.
Ну что ж. Это больше не моя проблема.
Я не уверена, как изящно теперь выйти из этой ситуации после того, что здесь произошло, и их шокированные лица и пустота в глазах начинают бесить меня. Весь этот обмен информацией неловок как для меня, так и для них, так что я делаю всем одолжение — разворачиваюсь и ухожу.
В коридоре тихо, за исключением разговора нескольких медсестер, сидящих на посту, и звука работающих мониторов, доносящихся из некоторых палат, когда я прохожу мимо них. Это обычное дело здесь.
Словно это очередной обычный субботний вечер.
К тому времени, как я добираюсь до выхода, автоматические двери открываются, и холодный воздух ударяет в лицо. Это освежает, и я начинаю дрожать, когда иду по заснеженной стоянке для автомобилей. Несколько снежинок кружат вокруг меня. Гигантские и мокрые, они приземляются на мое лицо, но я чувствую себя такой же, как и они в настоящее время.
Невесомой.
Свободной.