Рыжеволосая бестия

12

— Мама!

Это был скорее шепот, намек на звук, легкое дыхание, скользнувшее по губам. Рука Алисы невольно зажала рот.

Заросли тростника и ежевики не позволили ей сразу заметить то, что вода неожиданно вынесла на открытое пространство.

Это были всего лишь несколько веток, сбившихся вместе, но на секунду сердце Алисы похолодело от ужаса, ибо она подумала, что эта темная груда, покачивающаяся на отсвечивающей золотом поверхности озерца, ее мать. Но это была не она… Не она! Значит, ее мать пошла другим путем. Алиса продолжала неподвижно стоять и смотреть на воду. Мать не пошла в эту сторону, иначе она бы ее обязательно заметила!

В нескольких ярдах, под козырьком земли, коварно выступающим над затопленной скважиной, на воде качалась какая-то темная масса. То вверх, то вниз; то отплывая чуть дальше от берега, то прячась под самый козырек. Бесформенная груда не тонула.

Нет!.. Нет!..

Словно зачарованная, Алиса стала медленно отходить назад, пока не уперлась спиной в изломанные ветром кусты. Почувствовав боль от вонзившихся в тело острых веток, она будто очнулась.

Это не сбившиеся в кучу ветки и не оборванная ветром листва… Что же тогда? Связка тряпок, брошенная в воду детьми, резвившимися во время пикника? Но кто стал бы вести детей на прогулку в такую даль?

Нужно идти дальше, продолжить поиск матери, пока еще хоть немного видно. Однако Алиса не двигалась с места. Она смотрела на непонятный предмет, черным пятном выделяющийся на искрящейся золотом воде. Со стороны эта картина могла показаться красивой: изящный танец причудливых теней, меняющих форму с каждым накатом маленьких волн. Но только зрелище это не было красивым для Алисы, оно вызывало у нее отвращение — было в нем что-то отталкивающее, уродливое.

Алиса опустила руку, которую прижимала к губам, и собралась уходить, как вдруг сильный порыв ветра пронесся над поверхностью воды, отчего странный предмет отцепился от удерживавших его корней прибрежных кустов и медленно повернулся. Из-под воды показалось лицо ее матери.

Волосы, выбившиеся из заколок, расползлись вокруг головы; мокрые, похожие на змей седые пряди обвивали лицо, вынырнувшее из воды, скользили по открытому рту и застывшим немигающим глазам.

Пораженной ужасным зрелищем Алисе показалось, что мир вокруг нее пошатнулся, внутри у нее все сжалось, к горлу подступил комок. Она закричала. Только закричала беззвучно. Этот внутренний крик затмил ее разум, затем больно отдался в сердце и, наконец, заполнил всю душу.

Не отдавая себе отчета, Алиса бросилась к воде. Ноги скользили на мокрых, острых как бритва камнях, которыми был усеян отлогий берег. Она падала, разбивала в кровь колени и ладони, но поднималась и шла дальше. Наконец она оказалась у воды. Пронизывающий холод вернул Алисе способность мыслить. Еще шаг — и она могла потерять твердую почву под ногами, могла соскользнуть в воду, и тогда ее неминуемо затащило бы под берег в этот водяной ад.

С поля налетел резкий ветер, и вода заволновалась, пошла рябью. Небольшие волны выбросили на поверхность руку матери. Эта облепленная черной тканью и согнутая в запястье безжизненная рука то поднималась, то снова опускалась, как будто Анна прощалась с ней.

— Нет!

Каждая клеточка, каждый нерв, каждая вена Алисы задрожали от отчаяния.

Это была ее мать, женщина, которую она любила так, как не любила никого на свете.

На потревоженной порывом ветра воде появились волны, которые то устремлялись вперед, то откатывались назад, расходились и снова соединялись, как влюбленные в страстном танце. Длинные тонкие спутанные стебли водорослей потянулись к бесформенной массе, окутали тело в темной одежде, запустили зеленые пальцы в седые волосы, стали молча тащить безвольное тело под воду, в темную утробу затопленной шахты. Снова показалась бледная рука и в прощальном жесте закачалась над водой.

Нет, только не это! Ее мать не должна лежать на дне какой-то черной ямы, заполненной водой!

Болезненная, как удар ножом, мысль заставила Алису забыть об опасности. Она опустила в воду обе руки и взялась за покрытую липким илом ткань. Словно живое существо, у которого отнимают добычу, накрытая золотой мантией вода, казавшаяся до того такой тихой и безмятежной, теперь начала открывать свою истинную сущность. Тело, которое она убаюкала насмерть, принадлежало только ей. Поднявшиеся от нового порыва холодного ветра волны стали набирать силу, цепляться за тело, тянуть его к себе, не давая Алисе вырвать жертву из их объятий.

Преодолевая яростное сопротивление воды, Алиса едва не потеряла равновесие. Ее ноги заскользили по размытой глине. Нервы снова напряглись до предела, так что разболелась голова. Мелкие камни и пласты земли лежали там, где их когда-то оставили шахтеры, перед тем как уйти на новое место. Они не задумывались о том, в какое опасное место превращают это поле. Наверное, здесь таких шахт полным-полно. После очередного удара волны Алиса покачнулась и едва устояла на ногах… Еще чуть-чуть — и она полетела бы вниз… ушла бы с головой под воду.

Легкое движение воздуха сменилось резким порывистым ветром, который придавал силы бурлящей воде, собирал ее в мощные волны и швырял на Алису. Его свист был похож на бешеный хохот. Ветер словно смеялся над отчаянными попытками девушки вытащить из воды опутанное водорослями тело.

Дрожащие от холода пальцы на немеющих руках соскальзывали с одежды, покрытой слоем склизкой тины, мертвое тело вслед за гонимой ветром водой норовило отплыть от берега.

— Мама!

Ветер унес отчаянный крик Алисы в поле.

Нет, уже не дотянуться… Слишком далеко… Вода отнесла тело матери от берега, и теперь вряд ли удастся ухватиться за него.

«Помни, малышка, не всегда можно верить тому, что видишь…»

Алиса снова вспомнила слова отца, услышанные когда-то давным-давно, еще в детстве.

«…Правда не всегда лежит на поверхности».

Казалось, отец был рядом, разговаривал с ней, как и тогда на берегу канала, и от его мягкого спокойного голоса страхи улетали прочь.

«Правда не всегда лежит на поверхности…»

Отец подсказывал дочери, что надо делать. Каким-то образом он говорил ей, что не нужно бояться.

«Помоги, — прошептала она. — Папа, помоги мне!»

В ту же секунду ветер стих. Легкое, как дыхание, дуновение подхватило качающееся на воде тело, и оно приблизилось к берегу, так что Алиса смогла дотянуться до него кончиками пальцев.

Он не нашел ее! Марлоу Банкрофт угрюмо смотрел на потухший камин. Оказалось, что разыскать эту сучку не так-то просто! Когда ему не удалось перехватить ее на дороге, он объездил полгорода, но даже следа этой девки не увидел… Куда же подалась эта грязная шлюха? Где бы она ни пряталась, ее нужно найти во что бы то ни стало. Она представляет собой угрозу, проблему, от которой он должен избавиться любой ценой. И он это сделает. Мертвая ничего никому не расскажет, а подозрения… Кто осмелится обвинять в чем-то хозяина Банкрофт-холла?

Она пришла в его дом, разговаривала с его матерью, которая, вполне возможно, поинтересовалась, где девчонка живет… Но если он спросит о ней леди Амелию, то наверняка вызовет у нее подозрения, а ему это ни к чему. Однако девчонку все равно нужно убрать, прежде чем она успеет подпортить ему жизнь. К сожалению, она не единственная, кого ему следует опасаться. Есть еще одна особа, из-за которой он, Марлоу Банкрофт, наверняка лишится доброго имени. Именно она может рассказать о нем такое, что двери в общество для него закроются навсегда.

Рука, покоящаяся на каменном камине, сжалась в кулак. Итак, разобраться предстоит с обеими. Он уже обговорил ситуацию с Линделлом, и их мнения совпали. Со всем этим пора кончать… Раз и навсегда. Заплатить кому-нибудь, чтобы не пачкаться самому? Линделл посоветовал не делать этого. Убийца мог пойти на шантаж. «Нет, — сказал Линделл, — в таком деле, как это, нужно обойтись без посредников. Чем меньше людей участвует, тем лучше». Другими словами…

Стиснутый кулак несколько раз с силой опустился на холодную каминную полку.

…Другими словами, Марлоу Банкрофт должен все сделать сам.

Амелия Банкрофт сидела в своей комнате и смотрела на мужчину, который, повернувшись к ней спиной, стоял у богато украшенного мраморного камина. Как же он был похож на человека, который забрал ее из Уитчерч-эбби, где она жила, не зная ни забот, ни печали. Он привез молодую жену сюда, в Вензбери, где шахты и все вокруг них покрыто черными струпьями отходов добычи угля, а жалкие, жмущиеся друг к другу домишки практически полностью окутаны густым дымом, валящим из многочисленных труб металлургических заводов.

Уитчерч-эбби! К горлу подступил комок, когда она вспомнила прекрасный уединенный старый дом, в котором когда-то жила; раздолье природы вокруг; чистое небо, никогда не темнеющее от заводского дыма. Но только этот дом — не Эбби, а мужчина у камина — не Сол. Это был ее сын Марлоу.

Как же они, отец и сын, были похожи! Леди Амелия окинула взглядом высокую фигуру. Те же темные волосы, тот же оттенок серых глаз, плечи еще не такие широкие, но фигура крепкая, отцовская. Однако, несмотря на внешнее сходство, они были совсем разными. Амелия никогда не любила Сола, но уважала его за силу, целеустремленность, твердый характер — в общем, за все те качества, которых был напрочь лишен их сын.

Марлоу был полной противоположностью отца; он вел беспутную жизнь, и все, что ему было нужно, — это азартные игры и удовлетворение собственных желаний. Даже сейчас это было видно по его лицу: во взгляде — обычное пренебрежение к честности и искренности, а также полное отсутствие интереса к кому-либо, кроме самого себя. Из-за недостойного поведения сына у Сола не было возможности почувствовать отцовскую гордость.

Солу нелегко было осознавать, что его сын — игрок и лжец, но, когда Марлоу превратился в насильника и убийцу, он уже не смог этого вынести. Удар оказался слишком сильным. Однако даже тогда он продолжал покрывать его, делая все, чтобы сын избежал суда, и тем самым спасая супругу и их семью от унижения. Сол был вынужден пойти на убийство, защитить от позора имя Банкрофтов. Но осознание того, что ты лишил жизни человека, каждодневные мысли о собственном грехе подточили Сола изнутри, лишили его былой гордости и самоуважения. Стыд и чувство вины, соединившись, превратились в яд для его души, язву, которая постепенно забрала жизнь.

Амелия проглотила комок в горле, чтобы не думать больше о прошлом. Сол пожертвовал всем… И ради чего? Ради того, чтобы сын продолжал вести разгульную жизнь, разбрасывать на ветер состояние, которое его отец нажил усердным каждодневным трудом? Марлоу привык брать все, но не отдавал ничего. А она… Что она дала Солу? Ни тепла, ни понимания, ни любви… Она тоже брала, не давая ничего взамен. Так есть ли у нее право обвинять сына, если она сама в равной степени виновата во лжи? Даже сейчас она старалась подыграть сыну: пригласив к себе Алису Мейбери, не задала ей вопроса, который крутился на языке с тех пор, как стало известно, что в смерти Руфь Ричардсон и ее ребенка виноват Марлоу… Она так и не спросила, знает ли об этом Иосиф Ричардсон? Часто в церкви со своей скамьи она наблюдала за ним, пытаясь понять, не догадывается ли он, не собирается ли доискиваться правды, но потом успокоилась, убедив себя, что ни один судья не станет его слушать, тем более что прошло уже немало времени. Но только стало ли от этого легче ей самой? Нет, на этот раз она обманывала саму себя. Каждый раз, встречаясь с Иосифом Ричардсоном, который, приветствуя ее, вежливо приподнимал картуз, она чувствовала, как напрягаются нервы, и отводила в сторону взгляд. Она боялась заглянуть ему в глаза! Нет, на душе спокойнее не стало, все эти годы она жила с камнем на сердце, и сейчас этот груз стал во сто крат тяжелее.

Теперь, глядя на высокую фигуру у потухшего камина, леди Амелия догадывалась, что между Марлоу и этой девушкой что-то было, что-то ужасное. Но ответит ли ей Марлоу, если она напрямую спросит его об этом?

Затянутая в тугой корсет, хозяйка Банкрофт-холла сидела неподвижно, сложив руки на коленях. Казалось, она уже слышит ответ сына, и это, как всегда, ложь. Леди Амелия тяжело вздохнула.

— Ты ведь знал ее, не так ли?

Марлоу ждал этого вопроса. Леди Амелия заметила, как под дорогим вечерним костюмом вздрогнули плечи сына. Всю жизнь он имел то, что ему хотелось, а не то, что позволял его кошелек.

— Я дождусь ответа? — строго спросила она сына, который даже не повернулся к ней. Видя, как напряглась спина, затянутая в черную альпака, она невольно сжала кулаки. Несомненно, сейчас он разыграет очередную сцену, подумала она. Но когда разговор с Марлоу не заканчивался сценой?

Как только Марлоу перешагнул порог гостиной матери, волнение не покидало его. Он раздраженно постукивал ногой по медной каминной решетке, натертой до блеска.

Господи, началось! И почему эта шлюшка объявилась именно сейчас, когда он больше всего нуждается в содействии матери! Если рассказать ей, что он изнасиловал какую-то девку, собиравшую овощи на огороде, можно будет попрощаться с надеждой на помощь… Но ее помощь ему необходима. Она должна помочь. Если она не поможет, то… Нет, не стоит думать об этом. Мать даст то, что ему нужно, ведь она всегда давала. Губы Марлоу скривились в циничной ухмылке. Уитчерч-эбби! Родовое гнездо! Обожаемый матерью отчий дом Де-Тейнов, где жили многие поколения ее предков. Именно его она будет защищать от скандала любой ценой. Тень не должна пасть ни на родительский дом, ни на аристократическую фамилию… Что ж, благодаря трепетному отношению матери к своей семье у Марлоу был козырь. Наследница дома Де-Тейнов… Улыбка сделалась шире. Матери, как выяснилось, безразлично, что ее любимое фамильное гнездышко было построено на смерти и разрушении, что само здание и земли, которые она называла родиной, были отданы Родерику Де-Тейну в качестве награды за верность королю, когда Англия отделилась от римской церкви. То, что ее славный предок вырезал целые семьи, отказавшиеся покинуть свои дома, что из Уитчерч-эбби, раньше бывшего аббатством, он изгнал монахов под угрозой смерти, для Амелии Харфорд-Де-Тейн не имело никакого значения. Но все же улыбка постепенно сошла с лица Марлоу. Мать, конечно, поможет. Она, несомненно, пойдет на все, лишь бы не запятнать позором свою репутацию.

Амелия наблюдала, как нога сына в черной лакированной туфле отбивает такт по блестящей каминной решетке. Ритм ударов сливался с тиканьем французских часов с кукушкой. Эти часы, оборудованные специальным футляром, чтобы их можно было брать с собой в дорогу, ей подарил отец на шестнадцать лет… Тогда она еще жила в Уитчерче… Это была совсем другая жизнь. Жизнь, по которой она до сих пор тосковала. Долгие годы замужества, вместо того чтобы притупить боль, заставили ее еще острее переживать расставание с родным домом. Отец, давая согласие на ее брак, понимал, каким ударом это станет для Амелии. Но правом наследования обладал ее брат, поэтому в конечном счете все досталось бы ему, так что дочь решено было выдать замуж за какого-нибудь состоятельного человека. Ее продали, как свиноматку на рынке! В горле запершило от старой обиды. Такая ей выпала судьба. Но свиноматка не произвела на свет ожидаемого потомства. Одного ребенка ей оказалось достаточно. Она родила Банкрофту наследника, после чего ее мужу пришлось искать удовольствий в кровати какой-нибудь другой женщины. Ее отдали тому, кто предложил самую высокую цену. Амелия почувствовала, как внутри нее закипает огонь.

«Это делается для твоего же блага. Ты будешь жить в хорошем доме, при муже, достаточно богатом, чтобы обеспечить тебе такое существование, к которому ты привыкла».

Промелькнувшие в мыслях слова отца прозвучали точно в ритм часов.

«Я хочу, чтобы тебе было как можно лучше».

Как можно лучше! Стиснув зубы, она заставила себя не закричать от обиды. Что отец знал о Вензбери, об этой черной дыре? Разве он мог предположить, во что превратится ее жизнь здесь? А если бы знал и мог, все равно отдал бы дочь за промышленника, дельца, выходца из рабочего класса? Ответ мог быть только один — да. Разумеется, отец поступил бы точно так же. Они с ним были одинаковы. И отец, и дочь пожертвовали бы всем, душу бы отдали за Уитчерч. И ей предстоит сделать это еще раз, если она правильно истолковала внезапный страх на лице Алисы Мейбери.