Санта на замену: Тур извинений

ГЛАВА 10

Рождество, 1:30 ночи.

Ник жарит для нас бекон с яйцами у себя дома. Бар уже закрыт, на часах слишком поздно для ужина и слишком рано для завтрака — но кого это волнует?

Он отвлекается от плиты, берёт мою руку и, поднеся её к губам, мягко касается пальцев кончиком бороды. В этот момент вся волшебная рождественская ночь сосредоточена в одном движении.

Когда завтрак готов, мы садимся друг напротив друга за его столом. В квартире темно, лишь разноцветные огоньки, небрежно развешанные мной по камину и кухонным шкафам, бросают мягкий свет.

Я с аппетитом ем яичницу (чем он её приправил, это просто магия!), но поднимаю взгляд и вижу, как он смотрит на меня, задумчиво прикусывая губу.

— Ты выглядишь усталой, — говорит он.

— Наглец, — улыбаюсь я. — Лучше на себя посмотри.

— Нет, ты напряжена. Я думал, ты уже должна была улететь.

Я, отводя глаза, опускаю взгляд на тарелку.

— Иногда кажется, что ты читаешь мои мысли, — тихо отвечаю я.

— Просто увидел уведомление на твоём телефоне, — усмехается он. В его улыбке я улавливаю что-то печальное, и это режет мне сердце.

Я купила билет, как только закончила книгу. Собрала вещи, освободила номер в гостинице и принесла их сюда, в его квартиру, пока он закрывал бар. План был прост: вызвать такси и ехать три часа до аэропорта, где, несмотря на снег, рейсы в Джорджию всё ещё отправлялись по расписанию.

Только я так и не решилась сказать Нику.

— Я хочу остаться, — наконец, нарушаю тишину. — Правда хочу. Но я обещала сестре, что буду дома на Рождество.

— Знаю, — отвечает он. — И ты должна поехать. Это правильно.

— Я не могла не купить билет, — бормочу я, чувствуя себя виноватой. Но его улыбка с ямочками говорит, что не нужно объяснять. Я продолжаю: — Каждый год думаю, что как-то выкручусь, но в этом… не могу. Энн ждёт меня. Да и мама тоже.

Он смеётся.

— Почему ты извиняешься, Бёрди? Иди. Будь с ними. Это же важно.

Я киваю, но внутри меня всё сжимается. Он улыбается, будто хочет, чтобы я уже уехала.

— А… ты не хочешь поехать со мной? Познакомиться с моей семьёй? Я знаю, это слишком, но… — мои слова застревают в горле. Его улыбка становится шире, две ямочки. Победа. Гол. Я только что выиграла Кубок мира, и блеск в его глазах — моя награда.

— Если ты позовёшь меня, Бёрди Мэй, я поеду с тобой хоть на край света.

Рождество, 10:00 утра.

Будильник звенит тихо, но выключаю его не я, а Ник. Я просыпаюсь, осознавая, что его свитер стал моей подушкой, а он — моей персональной защитой от мира.

— Сколько я спала? — спрашиваю, поднимаясь.

— Минут тридцать, может, чуть больше.

— Мне надо было поспать в самолёте, — ворчу я, проводя рукой по лицу.

Он смеётся:

— Ты была занята, заставляя весь самолёт петь рождественские песни.

— Это мне не приснилось? — ошарашенно спрашиваю я.

— Надеюсь, нет. Это было великолепно, — отвечает он, сияя улыбкой.

Мой телефон вибрирует. Я уже знаю, кто звонит.

— Ты всё ещё в пути? — голос Энн звучит немного грустно.

— Я обещала, что буду дома, — твёрдо говорю я.

Мы уже выходим из машины. Ник вытаскивает наши чемоданы из багажника, и мы идём по знакомой подъездной дорожке. Дом Энн ничем не выделяется: кирпичная кладка, ухоженный газон, простые украшения. Ни заснеженных лесов, ни волшебства старины. Только обычный пригород.

Возможно, это не мой дом. Да. Но именно здесь моё сердце.

Ник смотрит на меня, берёт мою руку, нежно сжимает её, а затем целует меня в лоб.

— Ты милая, Энн.

— Как я могу быть милой? — возмущённо спрашивает Энн. — Ты даже не знаешь, как я одета!

— Я представляю: семейная пижама, волосы собраны в хаотичный пучок?

— Мы так делаем каждый год.

— Вот именно. И я скоро узнаю, права ли, — отвечаю в трубку. — Примерно прямо сейчас.

— Сейчас? — Энн удивлена. — Да перестань! Серьёзно?

— Совершенно серьёзно, — говорю я. — Я здесь.

Ник нажимает на дверной звонок, и на том конце линии я слышу знакомый звук.

Раздаются лёгкие шаги, и через пару секунд дверь открывается. На пороге стоит мой племянник в пижаме со снеговиками, с растрёпанными волосами и шатающимся передним зубом. Ещё чуть-чуть — и он станет копией Купера. За ним появляется моя племянница в розовой пижаме с теми же снеговиками, её глаза округляются от удивления, будто она не верит, что я стою прямо перед ней.

— Тётя Бим! — кричит она.

Оба бросаются обнимать мои ноги.

В прихожей появляется Энн, как я и предполагала, в точно такой же пижаме. Она всё ещё держит телефон у уха, её взгляд мечется между мной и Ником. Кажется, она не верит своим глазам. Впрочем, я тоже не верю.

Взгляд задерживается на Николаcе, и её глаза начинают напоминать блюдца.

Да, сестра, я понимаю твои чувства.

— Если ты снова привела Санту, то я…

— Я лучший Санта на свете, поверьте, — говорит Ник с улыбкой, от которой у меня подкашиваются ноги.

Энн, похоже, буквально теряет равновесие и скользит по деревянному полу.

— О, Господи!

— … Боже, — подхватываю я с улыбкой.

Мы с Ником одновременно тянемся к её локтю, чтобы удержать её на ногах.

— Я же говорила тебе не брать эти пушистые тапочки, — шучу я.

— Мэй-бэй! — кричит мой зять Брайан с лестницы, подходя ко мне в своей нелепой пижаме со снеговиками.

Его шаги похожи на ковбойскую походку. Это какая-то особенная «отцовская» манера ходить, и я видела её у всех пап, которых знаю, включая нашего отца в детстве.

Брайан раздвигает детей, как Моисей воды Красного моря, и заключает меня в медвежьи объятия.

— Ты приехала! — восклицает он.

Когда он, наконец, отпускает меня, его взгляд падает на Ника. И, как замечательный человек, Брайан задаёт вопрос абсолютно без тени осуждения:

— Кто это?

— Николас, — представляется Ник, протягивая руку.

— Да, ладно! — Энн, кажется, всё ещё пытается прийти в себя.

— Ну, я же только приехал, — отвечает Ник, смущённо улыбаясь.

Брайан пожимает ему руку с широкой улыбкой.

— Крутая борода, парень.

— У Брайана она не растёт, — шепчу я Николаcу, чтобы поддразнить зятя.

— Не позорь меня перед новым крутым парнем! — отвечает Брайан, подмигивая.

— Ладно, что же, подарки? — предлагает Энн, похлопывая детей по спине. Те уже уносятся в гостиную, где стоит ёлка и, наверняка, слишком много подарков. — Откроем их, а потом поедем к матери? — спрашивает она. — Если всё в порядке.

— Это идеально, — отвечаю я.

Я притягиваю её к себе, заключая в последнее, самое важное объятие дня.

— Я рада, что ты здесь, — говорит она. — И не думай, что мы забыли про это, Бим.

— Про что? — спрашиваю я, хотя уже знаю ответ.

Брайан убегает наверх, а через несколько секунд с лестницы падает свёрток. Он приземляется у моих ног: пижама с теми же снеговиками, только бирюзового цвета, перевязанная серебристой лентой.

— И, к счастью для тебя, я набрал вес в этом году! — кричит Брайан, бросая ещё одну, побольше. — Тебе тоже, Николас!

Ник поднимает свёрток, разглядывая ткань, узор и весь этот рождественский антураж.

— Не обязательно, — шепчу я ему.

Но Ник качает головой, и в его глазах я вижу нечто большее. Он берёт пижаму, прижимает её к груди и говорит:

— С удовольствием.

Его улыбка с ямочками — самый удивительный подарок, о котором я даже не мечтала, но искала всё это время.

Энн глубоко вздыхает и разводит руками, словно пытаясь собрать всех в кучу.

— Так, через пять минут у нас булочки!

Кто громче — дети, Брайан или Николас, я уже не разбираю. В доме звучит настоящий праздничный хаос.

Рождество в учреждении, где живёт мама, каждый год проходит одинаково — и это не так уж плохо. Персонал старается создать уютную атмосферу: кругом огоньки, на тёплом камине висят рождественские носки, а из колонок тихо звучат лучшие рождественские мелодии. Всё сделано так, чтобы семьи чувствовали себя комфортно.

Дети, как всегда, рады увидеть бабушку, а я, как всегда, нервничаю. Рука Николаса постоянно сжимает мою, и каждое его тёплое прикосновение словно наполняет меня спокойствием.

Мама сидит в своём привычном кресле у камина. Огромное, оно могло бы поглотить её целиком, если бы не дети, облепившие её со всех сторон. Они показывают новые игрушки, которые распаковали утром.

Мама, кажется, заинтересована — может быть, ей действительно небезразличны приключения Базза и Вуди. Даже если она не знает этих героев, я чувствую, что детей она никогда не забывает. Они словно врезались в её память, яркий маяк надежды на будущее, который компенсирует утраты прошлого.

Я неуклюже подхожу к ней — как всегда в последние годы, хотя в этот раз всё сложнее, потому что я должна представить ей Николаса. Моего Николаса.

— Мам, это… мой… парень?

Я стараюсь, чтобы это не прозвучало как вопрос, но мой щенячий наклон головы выдаёт меня с головой.

— Парень, — эхом повторяет Ник, улыбаясь своей ямочкой и протягивая маме руку.

Она оценивающе смотрит на него, а потом многозначительно подмигивает мне. На душе становится легче.

— Очень приятно, Николас, — говорит мама.

Элегантно. Милостиво. Настоящая мама.

И затем начинается ожидание. Ну, моё ожидание.

Я жду того самого неприятного вопроса: «А где ваш отец?». Он звучит каждый год. И, по словам Энн, в последнее время всё чаще. Я жду, словно готовлюсь к надвигающейся снежной буре из воспоминаний, которым не место в настоящем.

Но проходит полдень, и, даже после того, как мы наелись медовой ветчины, съели слишком много тёплых круассанов и с трудом запихнули в себя фруктовый кекс, этот вопрос не звучит. Мама лишь иногда улыбается и спокойно пьёт мятный чай.

Мы дарим подарки — семейные фотографии в рамках, которые вызывают у неё радостное умиление, и мой подарок — новый рождественский альбом на диске, за который я получаю ещё одно многозначительное подмигивание.

Чувствуется что-то… от мамы из прошлого. Но в то же время — другое.

Когда я, наконец, набираюсь смелости сесть рядом с ней дольше, чем на пять минут, её взгляд останавливается на моём запястье.

— Какие красивые часы, — говорит она. — Похоже на часы Фредерика.

Вот оно. Я знаю. Жду. Тот самый вопрос, от которого сжимается грудь. В этом году он уже не должен причинить боли.

Но ничего не происходит. Она просто улыбается, как будто ждёт от меня какой-то реакции. И я решаю ответить.

— Да, — говорю я. — Это часы папы.

— Точно, — кивает мама. — Знаешь, я очень по нему скучаю.

Горло сжимается. Даже несмотря на то, что дети носятся по комнате, гоняясь за игрушками, а Брайан упал на пол, позволяя использовать себя в качестве декорации, Энн поворачивается в нашу сторону и удивлённо улыбается.

— Мы тоже, мам, — говорит она.

Я кладу руку на её ладонь. Вокруг звенят колокольчики, рождественская мелодия мягко обволакивает нас, а Николас нежно целует меня в макушку, как он любит.

Это рождественское чудо, я назвала бы это именно так, если бы вообще верила в такие вещи.

Но, с моей семьёй и моим идеальным Сантой — нет, моим идеальным мужчиной — рядом, я, кажется, начинаю верить.