Санта на замену: Тур извинений

ГЛАВА 7

Два дня до Рождества.

«Я вид…»

Я ставлю будильник на пораньше, чтобы успеть поработать. Слова льются легко, как ручей. Даже иллюстрации, которые я обычно оставляю на весну, рвутся из-под пальцев и просятся на бумагу. Этот процесс захватывает меня полностью. Но вдруг раздаётся звонок. Я хватаю трубку стационарного телефона и почему-то сразу понимаю — это не Дороти.

— Сегодня парад в честь Рождества-накануне-накануне, — звучит в трубке голос Николаса. — Если ты всё ещё в поисках Санты, то я знаю, где его найти.

Сердце начинает биться быстрее с каждым его словом, будто мотор машины только начинает разогревается. Господи, с каких пор Ник Райан заводит мой двигатель?

Я краем глаза смотрю на отцовские часы, лежащие на столе. Почти восемь утра.

— Как тебе удаётся вставать так рано? — спрашиваю я.

— А разве это не ты сейчас ответила на звонок?

Я улыбаюсь, обматывая витой телефонный шнур вокруг пальца.

— Я работала. Это другое. Могла бы и спать.

— Но я-то знал, что ты не спишь.

Сквозь телефон я почти слышу его самодовольную улыбку.

— Так что, хочешь увидеть ещё одного Санту?

— Кажется, мы застряли во временной петле.

Ник смеётся, и я легко представляю его лучезарную, игривую улыбку.

— Представь, что я живу тут круглый год. Эти рождественские огни никогда не снимают.

— Правда?

— Правда, — отвечает он медленно, словно музыка, которая переходит в тёплую паузу.

Я тону в этой тишине, в чём-то новом, не озвученном, но явно ощутимом между нами. Всё началось с простого поцелуя в лоб. Теперь это похоже на уютное одеяло у камина в снежный день. Но тут вибрация моего телефона на столе прерывает момент. На экране высвечивается привычное лицо Энн. Она, как всегда, звонит ровно по расписанию.

Я морщусь, переводя звонок в голосовую почту.

«Перезвоню позже», — проносится в голове.

— Ну так что, пойдём на парад, Бёрди Мэй?

Как же красиво он произносит моё полное имя, будто подаёт мне подарок, перевязанный бархатной лентой.

— Во сколько?

— Когда скажешь.

Он явно ничего не решает за меня, хотя своим ответом гарантирует, что мы встретимся скорее раньше, чем позже.

— Ладно, дай мне час — принять душ и собраться.

— Жду у входа, — обещает он.

Я вешаю трубку и сразу же перезваниваю Энн. Она размышляет, хватит ли детям одной-двух дополнительных безделушек для носков с подарками. Я шучу, что лучше двадцать, и она, смеясь, спрашивает, из-за чего я в таком хорошем настроении. Но мои мысли только о святом Николасе. Даже её замечание о том, что мне стоит взять билет на самолёт на завтра, не может испортить мне день.

Ровно через час Ник появляется у дверей гостиницы, протягивая мне руку. И я принимаю её.

Мы добираемся до парада к десяти утра. На улицах бросают карамельные трости, которые подбирают дети. Марширует местный оркестр старшеклассников, проходят праздничные платформы, танцоры в костюмах северных оленей исполняют «Макарену» — зачем-то. И, наконец, появляется главный Санта.

Но я почти ничего не замечаю. Всё, что занимает мои мысли, — это то, как Ник то и дело касается моей спины, направляя меня через толпу. Или как мимолетно соприкасаются наши пальцы, когда мы тянемся к одной и той же трости.

Мы не можем перестать прикасаться друг к другу. Это факт.

Его рука оказывается на моём бедре, когда он подвигает меня, чтобы пройти вперёд. Это предлог, конечно же. Я знаю. Я могла бы съязвить, но это дало бы ему право поддеть меня в ответ. А я слишком наслаждаюсь тем, как моя спина прижимается к его груди, пока мимо нас проезжает последняя повозка с лошадьми.

Когда толпа начинает расходиться, я сразу же начинаю скучать по его теплу. Поворачиваюсь к нему, и он подмигивает мне.

Всё, я пропала.

Мимо пробегает ребёнок в поисках последней конфеты, толкая меня прямо на Ника. Конечно, это случается именно со мной.

Я пытаюсь удержаться, хватаясь за его шею. Чувствую, как он резко вдыхает.

Наши лица разделяет меньше дюйма, и его губы слегка подрагивают в лёгкой улыбке.

— Ещё одна причина, чтобы ко мне прижаться?

Я прикусываю губу, пробуя рискнуть:

— Ты слишком наслаждаешься этим?

Его взгляд становится тёмным, голос — почти рычащим:

— Ты даже не представляешь, Бёрди Мэй.

Святая Мария…

Я могла бы поцеловать его прямо сейчас. Не нужно говорить, чтобы понять, что он хочет этого не меньше. Но стоит ли? Правильно ли это? Простила бы меня юная Бёрди?

Размышлять некогда. Я хочу этого. Его.

Я делаю шаг вперёд.

И тут ещё один ребёнок пытается пройти мимо, разделяя нас.

Ник потирает шею и кивает в сторону Санты:

— Идём?

Я киваю и иду рядом с ним.

Боюсь, момент утерян, но он ловит мой мизинец своим. Это слишком осознанное движение, чтобы быть случайным. И я отвечаю, сплетая с ним всю ладонь и надеясь, что он не слышит, как бешено стучит моё сердце.

Мы подходим к импровизированной мастерской Санты, где на большом золотом кресле уже устраивается главный герой парада. За верёвками выстраивается очередь, и мы встаём в её конец.

О, сюрприз: там уже стоит Купер, сложив руки на груди.

— Готовитесь опять проиграть? — дразнит он.

Я показываю ему язык, но Ник удерживает меня за плечи.

— Дай мне показать ему, — шепчу я шутливо, и Купер звонко хихикает.

Очередь двигается быстро. Купер и Ник напевают рождественские мелодии, а Ник тем временем ласково гладит мой палец своим — тайное прикосновение, спрятанное в тепле его кармана, где моя рука давно нашла своё место.

Я стараюсь думать о чём-то другом, но одно это движение — и всё: грудь напрягается, соски становятся твёрдыми, а во рту пересыхает.

Я никогда не чувствовала такого волнения перед чем-то неизвестным, даже перед любым Санта-Клаусом. Поэтому я пытаюсь, как могу, отвлечься, терпеливо слушая их посвистывания. У Купера это больше похоже на прерывистые сиплые вдохи, пока наконец не остаёмся только я и Санта. Ну, или Сэм, как его называет Ник, потому что, похоже, он тоже его знает.

Ник смотрит на него чуть прищурившись, словно пытается защитить меня от возможной лжи в глазах профессионального лжеца.

— Это просто Санта, Ник, — говорю я. — Иди уже займись своим глупым «подпиранием очередной стенки».

— Я не подпираю, — фыркает он.

— Ага, конечно, — с усмешкой киваю я.

Указываю на огромную конфетную трость. Ник расплывается в самодовольной улыбке, но я тут же чувствую себя неуютно, как только наши руки разъединяются.

А что дальше? Мы продолжим с того места, на котором остановились, или всё станет неловким?

Я замечаю, что он не сразу уходит. Вместо этого Ник делает шаг вперёд, склоняется ко мне и легко касается губами моего лба.

Закрываю глаза. Мне так хочется утонуть в тепле этого поцелуя. Его щетина щекочет кожу, а его тепло так приятно на фоне снежного холодного дня. Пахнет мятой. Всё в нём — просто прекрасно.

Я слишком долго держу глаза закрытыми, и, когда, наконец, поднимаю веки, он улыбается от уха до уха. Затем Ник засовывает руки в карманы, вздёргивает брови и уходит. А я, будто на воздушной подушке, прохожу мимо помощника у верёвочной перегородки, направляясь к третьему Санте — Сэму.

Сэм выглядит довольно пристойно, но больше сойдёт за парадного Санту. Этот образ рассчитан на то, чтобы впечатлять издалека. Его искусственная борода слегка сдвигается, открывая тонкие белые ленты, закреплённые за ушами.

— Привет! И что ты хочешь на Рождество? — монотонно спрашивает он.

Этот парень явно вошёл в свою роль, и, похоже, даже не замечает, что я взрослая, а не пятилетний ребёнок. Ну и ладно. Меня переполняют эмоции, и всё благодаря тому, что Ник дарит мне этот… поцелуй в лоб.

Я мельком смотрю на Ника. Он «не опирается» на огромную конфетную трость, которая почти вдвое выше него и вкопана в землю. Кажется, он всё же слишком сильно опирается на неё, и трость начинает раскачиваться. Ник теряет равновесие, и я не могу сдержать смех.

И тут я понимаю: пора.

— Можно попросить прощения? — спрашиваю я у Сэма.

— Что? — Санта вдруг явно замечает, что я не ребёнок. — Подождите, что?

— Прощения, — повторяю я.

— Э-э… ну, за что ты хочешь извиниться?

— За Стивена, — отвечаю я, и имя тает на моих губах, как забытая снежинка. — Я хочу извиниться перед Стивеном.

— Простите, что?

— Думаю, я ожидала от него слишком многого, — продолжаю я. — Я хотела, чтобы он был тем самым, а он не был. Я извиняюсь за то, что давила на него, чтобы он переехал ко мне.

— Ну… — Сэм явно выглядит сбитым с толку. — Это хорошее извинение.

— Да, — с гордостью говорю я.

Ощущение освобождения разливается внутри. Наконец-то, пазл в моей душе, который потерялся несколько недель назад, встаёт на место. Я хлопаю Сэма по плечу, обхожу помощника у каната и направляюсь прямо к Нику, который в этот момент пытается поставить трость на место, смеясь и извиняясь одновременно.

Мы покупаем горячий шоколад в палатке рядом с рождественской мастерской. Ник достаёт из своего стакана огромный зефир и кладёт его в мой.

— Это подарок? — спрашиваю я.

— Да, — говорит он, гордо вскинув подбородок. Через секунду его выражение лица меняется. — И только что понял, что теперь в твоём шоколаде мои грязные пальцы. Прости.

Всё его прежнее самоуверенное сияние вдруг слабеет. Он кажется немного неуклюжим, словно нервничает, как на первом свидании.

Подождите-ка… а это вообще свидание?

Мы идём бок о бок, я грею руки об стакан, а он украдкой косится на меня своими голубыми глазами.

— Можно спросить? — вдруг говорит Ник.

— Если ты хочешь попросить зефир обратно — нет.

Он смеётся, покачивая головой.

— Нет. Я про другое. Ты можешь простить меня за то, что было тогда?

— Не знаю, — говорю я, легко ударяя его плечо своим. — Ты купил мне зефир, чтобы подкупить?

— Конечно, — отвечает он, доставая ещё один из своего стакана и запихивая в рот. — Сработало?

— Может быть. Чуть-чуть.

— Меня устроит даже чуть-чуть, — говорит он с улыбкой.

И я понимаю, что… да, я прощаю его. Не знаю, насколько сильно, но мне кажется, это начало чего-то нового. Здесь, вдали от моего дома и всех этих плохих воспоминаний. Здесь, с Ником.

После небольшой паузы он говорит:

— Зайдём в бар на обратном пути? Хочу проверить, пришло ли наше мятное пиво.

— О, Боже, фу.

Он смеётся.

— Жители Святого Рудольфа обожают его, клянусь.

— У них, наверное, совсем нет вкусовых рецепторов, — морщусь я.

Он смотрит на мой нос, потом снова поднимает взгляд к моим глазам.

— Ты милая, когда так делаешь.

Моё сердце буквально проваливается в снег.

Я открываю рот, чтобы ответить, но из него не выходит ни звука.

— Хотя, знаешь что, можно я возьму свои слова обратно? — говорит он вдруг.

Что?! Я всё испортила, да?

— О?

— Сексуальная. — Ох. Мой. Бог. — Ты сексуальная.

Он делает шаг вперёд, и я инстинктивно впускаю его в своё пространство. Его грудь касается моей.

— И я хочу показать, как сильно об этом думаю, — шепчет он.

Кажется, я теряю сознание, потому что стою с открытым ртом, как рыба, выброшенная на берег.

— Или можешь пойти со мной в бар, — добавляет он.

— Могу, — говорю я, хотя не уверена, что это мои слова. — Но могу и домой вернуться.

Что?! Зачем я это сказала?!

Он смотрит на меня, приподняв бровь, а потом чуть наклоняется ближе.

Кажется, я хочу большего. А Ник именно это мне и предлагает.

Но часть меня… часть меня хочет проверить его. Может, он просто хочет быть вежливым. Может, ему нужен повод всё остановить, — я не могу решиться.

Вот твой шанс, Ник. Уходи. Но, пожалуйста, не оставляй меня работать. Позволь мне изучить твою чудесную бороду и бицепсы. Ради всего святого, сделай это.

Улыбка Николаса становится совершенно дьявольской, и я понимаю, что он в этом с головой. И я тоже.

Он делает шаг ближе — если это вообще возможно.

— Что ты хочешь сделать, Бёрди Мэй? Хочешь домой?

Я качаю головой:

— Нет.

И тогда Николас улыбается. Его улыбка медленно расползается по лицу, словно ребёнок вдруг осознал, что получил именно тот подарок, о котором мечтал на Рождество.

Меня.

— Отлично, — говорит он.

Николас протягивает руку к моему почти пустому стаканчику из-под горячего шоколада. Я молча передаю ему, и он ставит его на свой, выбрасывает их вместе в ближайшую урну и заполняет пустое пространство между моими ладонями своей рукой.

Мы идём по улице, сначала его пальцы лишь едва касаются моих, но постепенно наши руки переплетаются, пальцы соединяются один за другим. Мы будто тянем друг друга ближе к цели. Впереди виден бар — унылое, тёмное место на ярко освещённой улице. День в самом разгаре, и бар, конечно, закрыт. Мы будем там одни.

Николас бросает на меня взгляд, уголки его губ трогает едва заметная улыбка. С каждым шагом мои нервы натягиваются, как струны, но с каждым хрустом снега под ногами становится легче, будто подо мной вспыхивает пар, торопя нас к месту назначения.

Мы сворачиваем налево перед зданием, заходя в переулок.

В голове лишь одна мысль: я так хочу прижать его к стене прямо сейчас.

Я поворачиваюсь к нему, но он оказывается быстрее. Мои плечи отбрасывает назад, и я понимаю: это он уже прижимает меня к стене.

Я спотыкаюсь, но не успеваю упасть — его руки обхватывают мою талию и придерживают, пока я пячусь назад, а он движется ко мне, пока моё тело не оказывается прижато к холодному кирпичу. Его ладони скользят вверх вдоль моей талии, задерживаются на краю груди, затем выше — к ключицам, и, наконец, к моему лицу. Он берёт меня за подбородок обеими руками и притягивает мои губы к своим.

И это невероятно.

Этот поцелуй захватывает. Словно те рождественские огни, которые когда-то в прошлом взорвали электрощит соседей, погрузив в темноту весь квартал. Только теперь это я. Моя энергия, мои эмоции разрываются во все стороны: по груди, ногам, вниз до самых кончиков пальцев.

Когда его пальцы путаются в моих волосах, моё тело становится слишком поддатливым. Когда его большие пальцы касаются мочек ушей, по позвоночнику пробегает дрожь. И когда его язык находит путь между нашими губами, я чувствую долгожданное облегчение: наконец-то я могу его почувствовать.

Мои руки цепляются за его пальто. Его тело прижимается плотнее, и искусственный мех на воротнике тёплым ворсом трётся о мою шею. Он такой мягкий и пахнет чистотой. Прямо, как он.

Николас давит сильнее, его вес словно сжимает меня между холодным кирпичом и… его невероятно твёрдым членом.

Я решаюсь. Одна рука скользит вниз, вдоль его груди, мимо ремня, пока не касается того, что скрыто под джинсами.

Господи, да у него там что, бейсбольная бита? Это что-то бесконечное. Одним движением бёдер он подтверждает мои догадки.

Я начинаю двигать рукой, обхватывая его, но долго мне это делать не дают.

Он перехватывает моё запястье, поднимает его и прижимает к кирпичной стене.

— Пойдём внутрь, — хрипло говорит он. Это не тот Николас, которого я знала раньше. Он наклоняется ближе, его голос становится бархатным шёпотом у моего уха. — Я не хочу делить тебя с кем-то ещё.

Его другая рука скользит вверх вдоль моего тела. Её тепло расплавляет всё, что во мне ещё оставалось замороженным, словно поджигая ту часть меня, которую я уже считала угасшей.

Кажется, я смотрю на него совершенно остолбеневшим взглядом, потому что, отстранившись, он тихо смеётся, отпускает моё запястье и снова переплетает наши пальцы.

— Пошли.

Он увлекает меня прочь от стены. Хорошо, что он решает взять всё в свои руки, потому что мои ноги теперь будто ватные. Кажется, я не смогу даже сдвинуться с места. Мы подходим к задней двери, и он, прижимая меня спиной к своей молнии, одной рукой достаёт ключ, а другой притягивает меня ближе к себе.

Дверь открывается, и тьма поглощает нас. Николас подхватывает меня под колени, прижимает к груди, словно я ничего не вешу, и несёт через полутёмное помещение, пока не усаживает на стойку.

Его ладони ложатся мне на колени, разводя их в стороны, чтобы занять пространство между ними.

В помещении по-прежнему темно — света хватает лишь на то, чтобы разглядеть, что подсвечивает снаружи солнце, проникая через пыльные окна. Но этого явно недостаточно.

— Темно, — произношу я неуверенно.

— Ты права, — соглашается Николас, склоняясь ближе.

Его аромат моментально кружит голову. А борода едва ощутимо задевает мою грудь, затем он прижимается плотнее, осыпая поцелуями пространство между ключицами, одновременно расстёгивая пуговицы на моём пальто.

Одна его рука исчезает за моей спиной, движется куда-то к стойке, и я слышу лёгкий щелчок.

В ту же секунду бар озаряется уютными разноцветными гирляндами, развешанными по всем стенам, на открытых потолочных балках и даже под столешницей, где мои ноги свисают с края.

Теперь я отчётливо вижу его лицо — и эти ямочки на щеках, которые появляются, когда он доволен, словно счастливый праздничный глинтвейн в человеческом обличии.

— Так лучше, — говорит он, проводя ладонями вдоль моих бёдер к талии, сжимая их чуть сильнее, словно проверяя, действительно ли я здесь. Потом его руки поднимаются выше, по бокам, чтобы снять сразу оба моих пальто, которые с мягким шорохом падают за моей спиной на стойку. — Гораздо лучше. Теперь я могу смотреть на тебя.

— Смотреть на меня? Зачем? — переспрашиваю я, пытаясь справиться с замешательством и игнорируя тот факт, что мои мысли затуманены.

Всё внимание приковано к тому, как его пальцы уверенно цепляются за петли моего ремня.

— Наслаждаться тобой, Бёрди Мэй, — отвечает он, расстёгивая верхнюю пуговицу моих джинсов, оставляя молнию расстёгнутой. — Если ты, конечно, не против.

Кажется, моё сердце бьётся так громко, что я слышу его в ушах. Вся голова гудит от мыслей о нём — о том, насколько уверенный и наглый у него вид, о его самодовольной улыбке, с которой он наклоняется ближе, опираясь на одно из моих разведённых коленей в то время, как его пальцы скользят вверх по другому, не пропуская ни единого изгиба.

Его волосы, седеющие у висков и местами отливающие рыжим, падают на лоб, прикрывая частично брови, которые слегка приподняты в ожидании. Он совсем не похож на моих прежних парней. Они были милыми, симпатичными, но Николас — это совершенно другая категория. В нём читается лишь желание, нетерпеливое, как красный свет перед стартом.

Я не представляла, что когда-нибудь Санта посмотрит на меня так, как он смотрит сейчас.

С голодом.

— Пожалуйста, — вырывается у меня.

Этого ему достаточно.

Молния расстёгнута, его ладонь обхватывает мой затылок, и он осторожно притягивает меня к себе, пока я не чувствую его губы на своих. Мои плечи откидываются назад, а затылок мягко упирается в столешницу — его ладонь заботливо защищает мою голову от удара.

Я стараюсь сдержать стоны, пока он стягивает с меня джинсы. Коже холодно, невыносимо холодно. На мне только простые чёрные трусики, и они едва защищают от ледяного прикосновения стойки. Но Николас весь в движении, будто уже готов перейти к следующему шагу, и я не вижу смысла сопротивляться.

Внезапно он останавливается, больше не пытаясь стянуть с меня джинсы, и негромко произносит:

— Хм.

Мгновенно подскакиваю, быстрее, чем сама от себя ожидала. Сердце грохочет в ушах, а щеки обжигает жар паники.

— Чёрт, что? Что там? — выпаливаю я, задыхаясь от волнения.

Мысли несутся вихрем. Что он увидел? Родинку на бедре? Или его оттолкнула моя фигура? Может, этот неловкий участок кожи с маленькими бугорками там, где бедро переходит в ягодицу, — вечная проблема, которую ни один купальник не может скрыть?

Но он вовсе не смотрит на мои недостатки. Его взгляд направлен ниже, туда, где мои джинсы сбились вокруг лодыжек, застряв из-за ботинок.

— Ну, — медленно произносит он, усмехаясь. — Это легко исправить.

Его руки вдруг подхватывают мои ноги, поднимают их, и я ловлю себя на мысли: «Боже, а я вообще достаточно гибкая для этого?». Николас встаёт между ними, опуская мои ноги на другую сторону так, что стянутые джинсы теперь упираются в его икры.

— Всё в порядке? — спрашивает он, широко улыбаясь.

Я медленно киваю, продолжая это движение, пока он кладёт руку мне на грудь, мягко прижимая к стойке, и наклоняется, чтобы покрыть поцелуями внутреннюю сторону моих бёдер. Моё дыхание становится всё тяжелее, чем ближе он подбирается, а, когда его обжигающе тёплый язык касается моей мокрой плоти, сердце, кажется, готово взорваться.

Но у него не остаётся шанса — потому что в следующую секунду его язык скользит внутрь, погружаясь в меня. Медленные, длинные движения сменяются короткими, всё сосредоточено там, где это нужно больше всего.

Он явно знает, что делает.

Санта? Какой Санта? Какие ещё мужчины?

Моё тело буквально пылает, особенно там, где его язык движется точными, целеустремлёнными мазками, он словно умелый художник, рисующий картины. Боже, я вообще когда-нибудь так мастерски прикасалась к себе? Знала ли я, что мне нужно?

Похоже, Николас знает. А я убеждаюсь в этом окончательно, когда чувствую, как его пальцы медленно входят в меня, касаясь заветных точек, а его язык продолжает исследовать мою чувствительную плоть, раз за разом подводя меня к краю.

— О, Господи, Ник, — слова вырываются из меня сдавленным, почти беспорядочным звуком, который, я надеюсь, он поймёт.

Он на мгновение отрывается, чтобы сказать с каким-то ленивым наслаждением:

— Ммм?

Я хлопаю его по спине:

— Нет-нет, не останавливайся! Продолжай!

Он смеётся и шепчет:

— Продолжать? Ты хочешь, чтобы я…

Ещё одно движение, ещё один медленный, дразнящий момент.

— Ник, — повторяю я.

— Скажи моё имя громче, — его голос звучит глухо, и в этот момент он буквально впивается в меня.

Всё становится настолько отчаянным и необузданным, что я уже не понимаю, где заканчиваюсь. Меня буквально разносит на части — не знаю, на Северный полюс или до самой Австралии. Боже, кто вообще в этом разбирается?

И вот я достигаю вершины. С помощью губ и языка человека, который должен быть моим заклятым врагом. И никогда это не казалось настолько правильным.

Когда я, наконец, возвращаюсь к реальности, он мягко проводит пальцем вдоль моей чувствительной плоти, а его подбородок лежит на внутренней стороне моего бедра. Я приподнимаюсь на локтях, пытаясь унять нервную дрожь.

— Спасибо, — шепчет он, прикасаясь губами к моей коже.

— Чт-что? Ты серьёзно? Нет, спасибо тебе.

Он ухмыляется:

— Рад, что тебе понравилось. Потому что я уже не могу дождаться, чтобы повторить.

Его взгляд озаряется каким-то знанием, от чего мне хочется провалиться под землю.

Он помогает натянуть мои джинсы, украдкой целуя колено:

— Ну что, лучше, чем сидеть на коленях у Сэма?

Я смеюсь, отталкивая его руку и застёгивая брюки.

— Правда? Ты сейчас серьёзно хочешь говорить о Санте?

— Ладно, твоя взяла, Бёрди, — признаёт он, поднимая руки в примирительном жесте.

Но тут, ради шутки, а может, чтобы увидеть его смущение, я добавляю:

— Хотя… он был милым.

Видимо, это было не совсем то, что он хотел услышать. Его руки остаются на моих бёдрах, но он делает шаг назад.

— Что? — спрашивает он, крепче сжимая меня, и в его взгляде появляется нечто собственническое.

Честно, это даже немного заводит.

— Да ладно тебе, я пошутила, — улыбаюсь я. — Не будь таким ревнивым, это никому не идёт.

Он усмехается и качает головой, будто прогоняя навязчивые мысли. Но я вижу: он колеблется, думая, стоит ли что-то сказать.

И тогда я беру его за руки, нежно проводя пальцем по его костяшкам:

— Давай так. Я расскажу свой секрет, если ты расскажешь свой.

Его глаза расширяются.

— Ну же, я вся внимание, — говорю я, запрокидывая голову с улыбкой.

Он хмурится, но сдается:

— Ладно, ладно. Только не смейся.

— Честное слово, не буду.

— Это глупо, но… моя бывшая жена… Она ушла от меня к Санте.

Кажется, где-то вдалеке раздаётся звук скрипящей пластинки.

— Что?

Николас мнётся, его большие пальцы поглаживают мою кожу.

— Ты обещала не смеяться, — тихо напоминает он.

— Я и не смеюсь.

Я пытаюсь улыбнуться, но, кажется, моё лицо выдаёт, что я всё ещё в шоке.

— Ладно, теперь твоя очередь, — говорит он, глядя на меня с мягкой улыбкой.

— Нет-нет, продолжай, — выпаливаю я. — Расскажи подробнее. Что случилось?

— Да ничего особенного, — отвечает он, качая головой.

Его взгляд скользит мимо меня куда-то вниз, на барную стойку или мои пальцы, но не на меня.

— У неё был роман с Санта-Клаусом из торгового центра.

Он тихо смеётся, а я только сильнее чувствую комок в горле.

— Знаю, звучит глупо. Но вот почему я не люблю этих типов. Не всех, конечно. Но мне кажется странным, когда кто-то позволяет всем подряд садиться к себе на колени.

Он снова смеётся, а я молчу, словно парализованная.

Николас только что признался, что жена бросила его ради Санты. А я собиралась рассказать, что встречаюсь исключительно с ними.

Нет. Нет-нет.

— Твой секрет… — напоминает он. — Поверь, хуже моего точно быть не может.

— Ха-ха, не недооценивай меня. Мой будет хуже, — бормочу я.

Он смеётся:

— Ну, так в чём дело?

— Я… о, Боже.

Может, солгать? Вряд ли настоящий Санта спустится с Северного полюса, чтобы записать меня в список непослушных.

Но я не могу. Не после того, как смотрю в его глаза, ясные и светлые, где читается облегчение.

— Ладно, — говорю я.

Но я не могу. Не могу, когда поднимаю взгляд и встречаюсь с глазами Ника — его сияющие голубые глаза смотрят на меня, и в них читается явное облегчение. То же самое облегчение, что я испытывала во время своего тура «санта-извинений», как будто он рад, что я не осуждаю ни его самого, ни его тайну.

Ох, Ник, не переживай. Я слишком занята тем, чтобы осуждать себя.

Потому что я снова нахожусь в какой-то ситуации…

Санта-ситуации. Санта-отношениях. Санташениях.

С мужчиной, с которым мне вообще-то не стоило бы быть. Как будто я вообще не могу себя контролировать.

Это просто жалко зрелище.

И я все-таки решаю сказать это вслух.

— Я… — сделай уже этот шаг. — Я, знаешь, практически только с Сантами и встречаюсь. По крайней мере, в это время года. А так как я встречаюсь только в это время года, то…

Произнести это вслух оказалось ещё хуже, чем я думала. Раньше я рассказывала это только своему терапевту. И она смеялась добрую минуту.

Ничего не может быть хуже этого момента.

Но вот Ник моргает, откидывается назад, а потом вдруг смеётся — низко, глубоко, всей грудью.

Нет, беру свои слова назад. Реакция Ника куда хуже.

— Очень смешно, — говорит он.

— Нет, я, к твоему сведению, не шучу, Николас, — отвечаю я.

— Сэм похож на одного из твоих бывших.

— Ну, он же Санта.

Ах, мой милый Ник.

— Именно, — тяну я. — И, как я уже сказала, я встречаюсь с Сантами. С Сантами из торговых центров. С Сантами с парадов. Даже с Санта-Клаусом из книжного магазина.

— Ты… встречалась с книжным Санта-Клаусом?

Он замолкает, и я вижу, как он обдумывает мои слова, пытаясь понять, вру я или нет. Он щурится — так же, как щурился на всех Сант, которых мы навещали.

И тут меня осеняет…

О, Боже, неужели он всё это время проверял? Убеждался, что мы случайно не наткнёмся на того самого Санту, который увёл у него жену? Эта мысль застревает у меня в сознании, и я чувствую себя ещё хуже. Он всё это терпел только ради меня, чтобы поддержать это моё глупый тур с извинениями. И ради чего? Чтобы принести фальшивые извинения людям, которых я использовала в своей идиотской попытке справиться с болью?

Конечно, он думает, что я лгу. Ведь правда звучит нелепо.

— Так вот почему я тебе нравлюсь? — спрашивает он. — Это что-то вроде фетиша, или…

— Нет! — выкрикиваю я, и мне кажется, что вышло громче, чем нужно. Ник даже слегка вздрагивает. — Нет. То есть… и да, и нет. Всё сложнее. В смысле, нет. Совсем нет. Ты…

Я не могу подобрать слова. Чувствую, как щеки горят, нервозность расползается по всей груди, поднимается к шее и опускается куда-то вниз, оставляя лишь тягучую пустоту. Это не то волнение, которое сопровождается ошеломляющим оргазмом, который он только что мне подарил.

— Я — что? — спрашивает он.

— Я не знаю, — отвечаю я. — Ты совсем не такой, каким я тебя представляла.

Он делает шаг назад, качает головой, и его руки опускаются с моих бёдер.

— Я для тебя просто ещё один Санта, да? Ещё одна зарубка на твоих странных санях с оленями или что-то в этом роде.

— Хорошая метафора, но нет. Нет, клянусь. Я встречаюсь с Сантами не потому, что они… сексуальны или что-то такое. Я имею в виду, не с пузатыми весёлыми дядьками, понимаешь? Только с мужчинами моего возраста. С теми, кто временный.

Его лицо становится мрачным, и я качаю головой.

— То есть, я обычно не встречаюсь с мужчинами постарше, с белыми бородами, понимаешь? Хотя, да, был один раз, но это неважно. Это… Я вообще понятно объясняю?

Я тараторю, а он молчит. Слишком долго молчит.

— Я не могу, — наконец произносит Ник, и в его глазах я вижу боль.

Эти голубые глаза всё ещё блестят, но… кажется, это уже не тот блеск, который был раньше. Это… слёзы? И от этого чувства мне будто кладут уголь прямо в мой подарочный рождественский носок.

— Не можешь что? — шепчу я.

— Я просто… не могу быть для кого-то ещё одним Сантой. И я не могу… снова рисковать тем, что меня оставят ради другого Санты.

— Это… не то, что происходит, — я наклоняюсь вперёд и шепчу: — И, кстати, это самый странный разговор в моей жизни.

— О, да, поверь, у меня были и страннее, — он тяжело вздыхает. — Например, когда моя жена ушла к Санте. Это было довольно странно.

Точно.

— Ник… мне жаль. Я… ты совсем не причина того, почему Рождество у меня всегда выходит ужасным.

Эти слова кажутся правильными. Потому что он правда не был причиной. Моё Рождество — это просто цепочка дурацких совпадений. Это не Ник. Не его вина. Всё это не могло происходить из-за этого доброго, искреннего человека.

Всё звучит не так, как должно, но я не могу остановиться.

— Ты — это ты. Ты… Николас. Классный парень. Не этот гадкий Крампус. И не какой-то случайный Санта.

Он поднимает руку и зажимает переносицу.

— Честно говоря, Бёрди Мэй, я не хочу сейчас это обсуждать.

— Но ведь я должна уехать завтра, — отвечаю я, и как только эти слабые слова слетают с губ, правда накрывает меня.

Мне, возможно, действительно придётся уехать завтра. И это кажется неправильным. Я даже не замечала, как сильно не хочу уезжать. Но вот я здесь, стою и тянусь к мужчине, которого считала своим личным Гринчем, и всё, чего я хочу, — это держать его за руку и петь вместе с ним у рождественской ёлки в центре площади, как жители Ктограда.

— Просто… дай мне подумать, — говорит он. — Хотя бы до утра. Я… я позвоню тебе в гостиницу, прежде чем ты уедешь.

— Ник… — я почти умоляю, и, о, Боже, это звучит так жалко.

Но я правда чувствую себя жалкой. Это как снова умолять маму свозить меня к Санте. Или мчаться с ней в больницу, умоляя её ехать быстрее. Это все несбывшиеся рождественские желания.

— Прости, Бёрди Мэй. Правда, прости, — говорит Ник. — Но мне нужно подумать.

Я соскальзываю с прилавка, натягиваю сначала одно пальто, потом другое и выхожу через заднюю дверь.

Снаружи снова идёт снег.