Сельский шик для мажора

Глава 55. Матвей

Наутро, оставив свою малышку грызть гранит науки, я еду в городскую клиническую больницу. Есть два важных дела, ради которых я даже пропущу учебу. Нацепив белый халат и взяв с собой пустую папку для бумаг, я с деловым видом шагаю в хирургию. Мы проходили здесь практику на втором курсе, и я прекрасно знаю расположение.

Самое главное правило врача, идти куда-либо с листом бумаги и самым серьезным выражением лица. Не знаю почему, это работает пиздец как. На тебя все смотрят как бога. На часах уже почти десять, обход давно окончен.

– Привет! – ослепительно улыбаюсь дежурной медсестре за стойкой. – Напомни, пожалуйста, в какой палате Артем Князев находится?

Она смотрит на меня, широко раскрыв рот и молчит, а затем растерянно переводит взгляд в журнал и густо краснеет. Я хмурюсь, пытаясь сообразить, в чем дело. А потом узнаю ее. Это Матильда, я трахал ее пару раз еще давным-давно. Был первый или второй курс, не помню точно. Она потом отчислилась, и сейчас, по-видимому, работает здесь.

– В седьмой! – тихо шелестит девчонка.

– Спасибо, Матильда. Как поживаешь?

– Нормально. А мы где-то встречались?

Я прыскаю от смеха, и отрицательно качаю головой.

– На бейджике написано! – киваю на ее имя, и подмигиваю на прощание.

Вот сколько раз убеждался – чем скромнее выглядит девушка, тем больше чертей в ней водится. Вот и Матильда, тургеневская девица, а даже не вспомнила, кто я такой.

Добираюсь до седьмой палаты, и широко раскрываю дверь. Даже если там есть кто-то из персонала, похуй, если что – я интерн.

В палате пусто, кроме Князя – никого. И он, судя по всему, дрыхнет. Сканирую обстановку. Это, ожидаемо, платная палата, с плазмой, персональным санузлом и прочими прелестями жизни. Голова у парня забинтована, левая нога на вытяжке, под кушеткой – судно, слева установлена капельница с магнезией. План созревает молниеносно, я чуть подкручиваю жидкость и считаю до тридцати.

– Привет, красавчик, – с силой толкаю его в плечо, и усаживаюсь напротив. Шумно втягиваю в себя воздух, чтобы успокоиться. Заранее настраивал себя на то, что буду держать себя в руках. Но перед глазами опять стоит картинка, где он удерживает мою Аленку, а у нее дикий ужас в глазах. Кулаки начинают непроизвольно сжиматься, невольно перевожу на них взгляд. Сбитые казанки покрыты корочками, хорош врач!

От удара Артем просыпается, и резко дергается, увидев меня.

– Кремль? – сипит он, выпучив глаза. Языком часто-часто облизывает пересохшие губы. – Ты что здесь? Ты убить меня пришел, да?

Я складываю руки на груди, и сужаю глаза.

– Уже! – холодно усмехаюсь.

Князь бледнеет и тяжело сглатывает.

– В смысле?

– Я поменял тебе лекарство! – указываю глазами на штатив. – Была магнезия, стал цианид, растворенный в физрастворе. Ты уже, наверное, чувствуешь действие препарата? Жжение, сердцебиение учащается, тело покрывает противный, липкий пот, тремор конечностей?

Бывший друг трясется как осиновый лист и кивает часто-часто. Выглядит так жалко и униженно, что я из всех сил сдерживаюсь, чтоб не заржать.

– Убери, Матвей. Я крови боюсь, убери, умоляю! – шепчет он, как завороженный. Капец как перетрухал, иглу из вены выдернуть – две секунды. Но из-за паники он толком не соображает.

– Ты же понимаешь, почему я это делаю?

– Я виноват. Виноват целиком и полностью. Я звонил тебе вчера, хотел все утрясти. Отец узнал, что я устроил, думал отпиздит меня. Мама еле сдержала! Я не собирался Алену насиловать, нет. Только напугать!

– И что, долбоеб? Напугал? – срываюсь с места и нависаю над ним. – Что она тебе сделала? Что?

– Ты знаешь, что я дурак, когда выпью. Кукуха слетела, Вика еще в ухо жужжала весь вечер. Приехала ко мне накануне, напела, что хочет встречаться и прочее, ночевать осталась, а на следующий день мы к Борзому пришли. Я все искуплю, Матвей, клянусь. Только убери! Алене ноги целовать буду, чтоб простила. В рот ни капли не возьму больше, прости!

Я отрицательно качаю головой, и подхожу к капельнице. С брезгливым выражением лица подкручиваю, чтобы лекарство еще быстрее капало. Вену ему начинает жечь сильнее.

– Матвей! – чуть не рыдает он. – Что ты делаешь? Убери, прошу. Я кричать буду.

– Пф! – пожимаю плечами. – На посту Матильда, она даже не дернется, я предупредил, что вправлять тебе суставы буду.

Несу полную чушь, но бывший друг верить во всю муть, уже толком ничего не соображая.

– Деньги, любые! Я тачку свою продам, что хочешь проси, Матвей. Слово пацана даю, все сделаю. Все по справедливости, виноват! Бог меня наказал уже. Восстанавливаться полгода минимум буду.

– Все, что хочу, говоришь? – делаю вид, что размышляю. – Видосики запишем для Аленушки моей и для болельщиков, и еще мне кое-что должен будешь. Позже скажу.

– Все, что хочешь! – кивает головой, как китайский болванчик. Смотрю на него как на мерзкую лягушку. Где тот заносчивый сноб, которого я привык видеть? Надеюсь, не нассал там в штаны от страха. Убавляю обратно скорость лекарства капельницы, стопорю и достаю телефон.

– Сначала – искренние извинения для моей девушки. С чувством, с толком, с расстановкой. Чтобы она поверила.

Он послушно кивает, и усаживается чуть повыше, опасливо косясь на пакетик с магнезией.

Я включаю камеру, Князь искренне извиняется и просит прощения. Пока достаточно.

– Прекрасно! – хвалю я. – А теперь – второе.

– Давай. Что?

– Спартак – чемпион! – невозмутимо говорю я.

– Нет, Кремль! – ахает он. – Только не это! Меня пацаны убьют, я изгоем стану.

– Не хочешь, как хочешь! – пожимаю плечами, и снова тянусь к штативу.

– Нет! – истерично кричит он. – Не надо. Я все скажу. Вены аж жжет, я точно не умру, Матвей?

– Пока доза несмертельная! Но это только пока.

Насколько некоторые люди легко поддаются внушению, просто немыслимо. Все-таки, не зря учился.

– Я согласен! На все согласен!

Еле сдерживаясь от смеха, включаю камеру и записываю на видео его кривое ебало. Дело сделано. Выкладывать пока никуда не буду, будем считать, что это залог.

– Все? Доволен?

– Нет, не доволен, – снимаю пакет со штатива, и забираю с собой. – Еще одно задание будет, но о нем я тебе сообщу позднее. Всего хорошего!

Пока еще сам не знаю, что придумать, но уверен, что это будет нечто стоящее.