Семнадцать белых роз

7

Всю последующую неделю Сид не отходил от отеля дальше чем на два километра. А когда Элли пыталась гулять с ним в лесу, он наотрез отказывался ступать за пределы мощеных дорожек или асфальтированного шоссе. К тому же в среду начался обещанный Генри сезон дождей, над их отелем часто гремели грозы, и Сида пришлось забрать из персонального люкса, потому что он сильно скулил и боялся по ночам.

Общества Генри они лишились уже в понедельник. Вопреки его обещанию увидеться на следующий день, сходить еще раз порыбачить, научить Сида ловить Мышей и прочему, что он запланировал, неотложные дела внезапно позвали его в Лос-Анджелес.

…Проспав сутки после неудавшейся рыбалки, Элли проснулась в прекрасном расположении духа. Немного собравшись с мыслями и пощекотав себя приятными воспоминаниями, она решила принять предложение Генри перейти на «ты» и — очень даже может быть — завести небольшой курортный романчик… Тем более что Майку она, в общем-то, ничего не обещала.

Но грустный метрдотель передал ей письмо, которое, по его словам, доставили вчера глубоким вечером.

— Он хотел к вам подняться, но ведь вы просили меня никого не пускать до утра… Тогда он написал вот это.

Совершенно разочарованная, она взяла конверт и побрела в номер.

«Элли, почему вы отключили мобильный? Я вынужден улететь в Лос-Анджелес, потом буду в Нью-Йорке. Очень огорчен, что не удалось встретиться перед отлетом.

Я буду скучать. Честное слово!

Как только появитесь в Штатах, сразу же позвоните мне, я хочу вас видеть. Еще раз подумайте над моим предложением, но даже если и откажетесь, надеюсь, что на нашу дружбу это не повлияет.

Ваш Генри».

— Вот и все, Сид, — сказала она, поглаживая рыжую голову спаниеля. — Остались мы с тобой снова одни.

Впервые за проведенные здесь дни она пожалела, что приехала одна, и не с кем теперь поделиться переживаниями и противоречиями, которые терзали душу. А ведь еще в пятницу она радовалась своему одиночеству и считала Генри возмутителем спокойствия, от которого лучше избавиться!

Два дня она ходила, словно привидение, и даже обрадовалась, когда начались дожди и лишили ее возможности выбираться на улицу. Сид, кстати, совершенно перестал тащить ее к синему дому на склоне. Наверное, он хорошо знал, благодаря безошибочному собачьему чутью, что там никого нет.

В общем, в среду, дойдя до полного отчаяния, она позвонила Валентине.

— Ну как? Ты совратила всех отдыхающих мужчин или только еще половину? — бодро спрашивала подруга. — А мне тут Сид все телефоны оборвал. У него, наверное, приступ ревности. Или раскаяния. Я еще не решила, чего именно. Или он сам не решил.

— А больше ты никого не видела? — быстро проговорила Элли.

— Майка не видела.

— Представляешь, — тоскливо начала Элли, — мы тут познакомились с Генри Микстом… И он меня соблазнил на…

— Так ты вроде бы с ним уже знакомилась! Подожди, ЧТО он тебя?.. СОБЛАЗНИЛ? Как это тебе удалось?!!

— Да ничего мне не удалось. Просто мы… провели вместе почти сутки.

— Я так и знала!

— В лесу, Валентина, в пещере. Мы не знали, как согреться, и поэтому…

— Ты не стала уступать его мне, потому что сама положила на него глаз! Только сразу не призналась!

— Не волнуйся, мы не переспали. Мы просто спасались от холода и дождя. И теперь я не знаю, что делать с Майком. Представляешь, они знают друг друга с детства, потому что учились в одной школе! Майк…

— Неужели ты всерьез думаешь о Майке? Он же еще мальчишка!

— Нет, Валентина. Он не мальчишка. А думаю я, к сожалению, не о нем.

— Понятное дело! Не каждый день спишь с голливудскими продюсерами в пещере.

— Мне одиноко, потому что он так внезапно уехал, а мы с ним… — Ей было трудно говорить. Элли принадлежала к категории тех девушек, которые не пересказывают подругам подробности свиданий. Если вообще о них говорят. — Не важно. Сид, кстати, его обожает. И это взаимно.

— Он в порядке?

— В полном. Только теперь боится грозы. А жить он предпочитал у Генри.

— Вы уже называете друг друга по именам?

— Да, и перешли на «ты»… — Она вздохнула, вспомнив обстоятельства этого «перехода» и поцелуй, к которому она так легкомысленно отнеслась тогда, утром.

— Да, ты времени даром не теряла. Это судьба, Элли. Он тоже поехал туда отдыхать, и вы встретились?

— Нет, у него здесь свой домик в горах.

— Что-то я не слышала, чтобы голливудская публика рвалась к северным красотам Европы. Обычно они…

— У всех вкусы разные. Тем более что домик у него не один. Он сказал «есть, где потеплее».

— Ну слава богу! А то я думала, он не от мира сего. А меня такие люди настораживают.

Валентина помолчала, словно на что-то решаясь.

— Кстати, о домиках… В общем, Элли, твоя мама не одобряет того, что ты скрыла от нее миллион.

— Что?

— Да, и Сид тоже. Но ему я ничего не рассказывала! — поспешно добавила она.

— Что?

— Ну я… Просто твоя мама звонила вся встревоженная, спросила, где ты. Пришлось сказать, что тебя услали на курорт. А она разволновалась еще сильней: говорит, у нее же денег мало. Ну тут я ее и успокоила.

— Так. А кого ты еще «успокоила»?

— Сиду я ничего не говорила! Может, он от близнецов узнал?

— Валентина, я тебя убью.

— Нет, но я действительно никому не говорила, кроме твоей мамы. Ты у Джима спроси. Или у своего ненаглядного Майка.

— Не говори так про Майка!

— Элли, ты сумасшедшая. У тебя Генри Микст на шее виснет, а ты грезишь о каком-то нищем журналисте.

— Что тебе говорил Сид? — оборвала ее Элли.

— Да ничего! Он сказал, что раз все так хорошо складывается, значит, тебе будет не так неприятно узнать, что ты уволена. Кстати, ты уволена! Да. А потом он еще два раза звонил и вел светские беседы… Слушай, может, он в меня влюбился?

— Замолчи. В общем так. До моего возвращения никому — никакой информации. Приеду, сама буду рассказывать. И хватит трепаться про деньги!

— Да это не…

Но Элли уже бросила трубку.

В Нью-Йорк Элли вернулась раньше на два дня, потому что терпеть дождь, одиночество и мучительные переживания из-за того, что Майк и Генри — друзья, а она теперь привязана и к тому, и к другому, стало невыносимо.

Но мужчины — потом. Первым делом стоило уладить все недоразумения с мамой.

— Элли, но это не решит всех твоих проблем, — сказала шокированная мама.

— Всех не решит, но многие отпадут сами собой.

— Да, но я тебе все равно советую найти работу. Это избавляет от одиночества и многих комплексов. А ты у нас девушка…

— Я сама знаю, какая я у вас девушка.

— Не обижайся. При этом ты оказалась самой везучей из нашей семьи. Где ты будешь покупать квартиру?

— Я еще не решила.

— Не бери в Манхеттене, ты отдашь за нее все деньги, и это будет всего лишь двухкомнатная…

— Во-первых, мне больше и не надо. А во-вторых, успокойся, я не хочу жить в Манхеттене. Думаю, половины суммы мне вполне хватит. Остальное… посмотрим. Не сейчас, мама. Мне нужно разобраться с более существенными проблемами.

Основной существенной проблемой стал визит в журнал, где ее ждали, чтобы оформить увольнение. Хотя она поначалу надеялась, что этого удастся избежать, решив все вопросы по телефону. А документы могли бы привезти близнецы. Ей совсем не хотелось встречаться с Сидом-большим.

Тем не менее, в понедельник она отправилась на бывшую работу.

— Дорогая Элли! Драгоценная наша Элли! У меня нет слов, как я рад тебя видеть.

— Здравствуй, Сид.

— А почему ты так рано вернулась? Твой самолет прилетает сегодня вечером.

— Я вернулась еще в пятницу. Там пошли дожди.

— А мы с Хелен только вчера тебя вспоминали. Поздравляю с выигрышем!

— Ты больше не ездишь по выходным к своей жене?

— Ну… то есть нет, в этот раз не ездил. Понимаешь, у Хелен такая старая электропроводка, что мне пришлось вызывать электрика…

— Не стоит напрягать фантазию, Сид. Меня мало волнует электропроводка, сантехника, а так же все дверные ручки Хелен вместе взятые. Меня волнует, откуда ты знаешь про мой выигрыш.

— Близнецы сказали.

— Ах, вот как. — Она озадаченно закусила губу. — А кто конкретно из них?

— Какая разница! Я уже не помню. Говорят, ты будешь работать с Генри Микстом? У тебя все прямо как в сказке про Золушку — сразу началось везение со всех сторон.

— А это кто тебе… Впрочем, догадываюсь.

— Валентина.

— Да? А я думала, тоже близнецы. Тем более, что Майк в детстве дружил с Генри. — Она проследила за реакцией Сида.

— Да? Вот видишь, как… Что-о-о? И он молчал?!! Они… в детстве… Что-о?! Элли! Из этого можно ТАКОЕ интервью заделать! И он молчал?!!

— Да, — как ни в чем не бывало продолжала она, исподтишка наблюдая за Сидом. — Мне он тоже ничего не говорил, хотя и друг! — Здесь у нее немного перехватило дыхание. — Это мне Генри рассказал.

— Генри? Когда это вы успели поболтать на светские темы?

Элли поняла, что Сида можно пронять только чем-то оглушительным, что имеет эффект удара по голове. И потому вела этот, в общем-то, бессмысленный, но так необходимый для ее израненного самолюбия диалог, с самым наивным видом, на который только была способна.

— Ой, ты не поверишь! Спасибо тебе, кстати, за путевку. Мы с Генри именно там и познакомились как следует.

— То есть… как это «как следует»?

— Мы оказались соседями. У него домик в Альпах. И там мы по-настоящему подружились. А работать я у него не буду.

Сид мелко заморгал.

— Как подружились? Как не будешь?

— Сейчас не до новых проектов, надо со старыми разобраться. Кстати, не знаешь, близнецы на работе?

— Не знаю, — озадачено пробормотал Сид, думая о своем. — Сходи в их крыло и спроси.

Она пошла искать Майка и вдруг ей стало стыдно. Разве это хорошо — бахвалиться перед первым встречным своей дружбой с Генри? Ведь по сути дела, за эти три дня, что они провели вместе, Генри был с ней откровеннее, чем кто-либо другой из всех предыдущих мужчин. И, кстати, откровенней Майка. Генри теперь для нее — не знаменитый продюсер и возможный работодатель, а именно друг. Друг, которого нельзя предавать и использовать в корыстных целях.

Между прочим, он рассчитывает на нее. Нужно ему как можно быстрее позвонить, договориться о встрече, ведь он просил появиться сразу, как она прилетит в Штаты.

Только вот… Она остановилась перед дверью кабинета, который близнецы делили на двоих. Только вот что же делать с его другом детства, который сидит за этой дверью… и сейчас, возможно, снова будет признаваться ей в своих чувствах?.. И она нерешительно потянула ручку на себя.

Майк был один. Его светловолосая голова на мощной шее склонялась над клавиатурой компьютера. Правда, он похож на медведя… Он не повернулся, когда она вошла, видно, подумав, что это Джим или кто-то из журналистов. Несколько секунд Элли любовалась его широкими плечами, крепким телом, от которого всегда исходило ощущение молодости и здоровья… Внезапно ей захотелось броситься на него и повторить то, что произошло между ними в ее маленькой квартирке. А еще лучше — продолжить… Это сильное чувство нельзя было даже и сравнивать с той легкой симпатией и приятным влечением, которые она испытывала к Генри.

— Майк, — тихо позвала она.

Он вздрогнул, поднялся ей навстречу, обнял и поцеловал в щеку. Как раньше. Ничего лишнего.

— Привет, Элли!

— Где Джим?

— Раскручивает какого-то актера на интервью. Нас «посадили» на светские тусовки, теперь мы ведем богемный образ жизни и почти каждый вечер крутимся в дорогих клубах, просаживая деньги редакции. С одной стороны, это очень приятно, но по утрам хочется спать, а надо на работу. Вот и сегодня мне придется идти…

— Вы пишете теперь о знаменитостях?

— Да. Кстати, о знаменитостях! — Майк выразительно смотрел на нее. — Ты ничего не хочешь мне рассказать? Как старому другу?

— Ничего. Кроме того, что ты мне сам многое недоговаривал. Как старый друг.

— Ну то, что я тебе не договаривал, не имеет принципиального значения. А вот Генри Микст передает тебе привет. Он на днях вернулся в Нью-Йорк и ждет не дождется твоего звонка. Наслышан, как вы дивно проводили время в горах.

Элли насупилась.

— Майк, зачем этот детский сад?

— Не знаю, Элли. Мне просто очень хорошо видно, что написано у тебя на лице.

— Да? И что там пишут?

— Что ты жалеешь меня, тебя гложет чувство вины, потому что ты являешься причиной моих переживаний. Но при этом ты ни черта не видишь перспектив наших отношений, то ли из-за этих пресловутых пяти лет, то ли из-за Генри.

Она во все глаза смотрела на него: неужели все действительно так заметно?

— Только я одного не могу понять. Что заставляет тебя сейчас все это выслушивать: верность нашей бывшей дружбе или… или… — Он внезапно замолчал, потом тихо добавил: — или все-таки то, что произошло между нами в тот вечер?

Она не смогла сдержаться: подошла, положила ладонь на его щеку, и он тут же накрыл ее руку своей:

— Элли! Эта страсть душит меня все сильней и сильней! Я… когда ты смотришь на меня вот так, как сейчас… Мне кажется, что ты готова стать моей девушкой.

Это звучало совсем по-студенчески: «стать моей девушкой». Она улыбнулась:

— Но, Майк, я пока не могу.

— Боюсь, Элли, после этой истории мы не сможем больше общаться как друзья.

— Майк, я часто вспоминала о тебе все эти дни. Вспоминала, пока мы гуляли по лесам с Генри, вспоминала, когда была одна. Честное слово! Майк, я тоже не знаю, смогу ли общаться с тобой как раньше, но…

— Я все понял.

— Нет! Постой. Ты ничего не понял.

— В лучшем случае тебе потребуется время, чтобы выбрать. Нет, ну я же понимаю! Я понимаю, что по сравнению с известным продюсером моя персона меркнет. Сам виноват: надо было думать головой, когда вас знакомил.

— Между нами ничего не было, — ледяным голосом проговорила она, перебивая его.

— Значит, будет. Мне просто очень сильно хотелось тебе помочь с работой, а получилось, что помог и с личной жизнью. Помнишь, как ты злилась на меня, обзывала старым сводником?

— Но…

— Как в воду глядела! Элли, ты абсолютно свободна. И наш диалог бессмыслен. Поэтому, чтобы избежать моих необоснованных приступов ревности, нам лучше не видеться совсем.

— Как хочешь, — обиделась она.

— Я думаю, так нам обоим будет лучше.

Элли молча развернулась и вышла из кабинета.

Вечером она позвонила Генри. Тот факт, что она уже два дня в Нью-Йорке, Элли считала, знать ему не обязательно, поэтому сделала вид, будто вернулась только сегодня.

На часах было уже половина десятого. Элли специально позвонила поздно, чтобы свидание нельзя было назначить на тот же день. Она понимала, что устраивать два свидания подряд будет в каком-то смысле бесчестно по отношению к Майку. Да и к Генри тоже.

Но он настоял.

— Ну пожалуйста! Я так соскучился! Прошу вас, пойдемте поужинаем прямо сейчас. Я не выдержу до следующего вечера! Ну, Элли…

Она вздохнула:

— Хорошо. Только я очень устала.

— Я заеду за вами, назовите адрес.

— Дело в том, что я живу у подруги, а она…

— Не хочет видеть в доме посторонних мужчин? Я подожду под окном.

— Да нет! Что вы! — Элли покосилась на Валентину, которая сидела на диване, напряженно выпрямив спину, и внимательно слушала их разговор. — Она вас просто обожает. Можно, я вас познакомлю?

— А, господи, конечно можно.

— Тогда запоминайте адрес…

Валентина сделала жест рукой, который в простонародье сопровождается словом «есс!», и запрыгала по комнате.

Сид тоже прыгал от радости, когда увидел на пороге своего старого друга. И Генри был счастлив вновь увидеться с собакой:

— Ах ты, славный мой щенок! Сегодня я не приглашаю тебя ловить лягушек, но обещаю, что если нас отпустит твоя строгая хозяйка, то мы обязательно поедем на какой-нибудь пруд, где их много.

— Я уже не хозяйка. Валентина хочет его у меня забрать. Кстати, познакомьтесь.

Валентина не помнила себя от счастья, пожимая ему руку. Она совершенно утратила способность говорить и только радостно хлопала глазами.

— Вы итальянка? — спросил у нее Генри.

— Угу.

— Между прочим, тогда мы с вами почти родственники. У меня папа — итальянец. Вы родились здесь или приехали из Италии?

— Угу.

— Ну хорошо, я думаю, мы с вами еще увидимся и поговорим.

— Угу.

— Смотри, чтобы к моему возвращению к тебе вернулся дар речи, — прошептала Элли, пока Генри снова принялся обниматься с собакой. — Мне нужно будет все обсудить.

— А ты ведешь себя с ним, как будто он твой сосед! — заявила подруга, обретая голос. — Слушай! Неужели он еще ко мне придет?!! — Глаза ее закатывались от счастья. — Говорить про Италию!!!

В ресторане, который, как сказал Генри, был его любимым в Нью-Йорке, они заняли замечательный столик, расположенный словно в театральной ложе.

— Как в театре! — вырвалось у Элли, когда она увидела внутреннюю планировку залов и столиков.

— А это и есть в какой-то мере театр. Это такой необычный клуб-ресторан. Вон там — сцена. Иногда здесь устраиваются такие шоу… самая продвинутая молодежь была бы в шоке.

— Неужели сюда ходит продвинутая молодежь?

— Вы правы: ей здесь делать нечего. А вот таким пресыщенным жизнью людям, как многие мои теперешние коллеги, очень даже нравится.

— Теперешние — это те, кто работает на телевидении?

— Конечно. В Лос-Анджелесе, кстати, публика гораздо скромней, чем у вас в Нью-Йорке. Я имею в виду тех, что называются простыми людьми. На побережье они меньше избалованы жизнью и менее взыскательны, чем здесь… Только не подумайте, Элли!

— Что?

— Что я сюда привел вас специально, чтобы показать нашу э… как бы… социальную разницу, чем-то удивить. Я сам только недавно открыл для себя это уютное местечко.

— Меня трудно чем-либо удивить, — сказала она, почему-то вспомнив, как сильно удивил ее своим признанием Майк. — Так что даже если бы вы и ставили себе такую цель…

— Тем более что вы у нас особа состоятельная.

— Разве это много — миллион?

— Не очень. Но когда на него не приходится тратить годы, а он появляется внезапно и в один час, разве это не приятно?

— Приятно. — Элли против воли оглядывалась по сторонам. — А это… ваша «королевская» ложа? Хозяин заведения вприпрыжку провожал вас сюда.

Он рассмеялся.

— Нет, не моя. «Король» здесь один телепродюссер. Противный тип, но его тут почему-то обожают. Нас видели несколько раз вместе, вот, наверное, и запомнили… А там вот, — Генри указал на соседний столик, который был полуразвернут к ним и в то же время уютно отгорожен от всех, — ваши коллеги журналисты частенько раскручивают на проникновенные беседы кого-нибудь из знаменитостей.

— Правда? И вас раскручивали?

— Много лет назад.

— Хм. Интересно, а я и не знала.

— Да? Спроси хотя бы у своих близнецов. Этот ресторан вообще очень любят везде публиковать. То фотосессии устраивают здесь, то интервью со звездами, то ведут какие-нибудь съемки на фоне здешних декораций…

— Популярное, оказывается, местечко.

— А как же! Ну так что мы будем кушать?

— Если честно, я очень устала, поэтому есть не хочу.

— А пить?

— Пить тоже не хочу.

— Ах да, пить вы не любите. Тогда давайте закажем сок или чай и будем разговаривать. Кстати, на днях созванивался с вашим Майком.

Элли вскинула на него глаза: это он специально сказал «с вашим»? Генри продолжал, как ни в чем не бывало:

— Рассказал ему, как славно мы отдыхали. Вам скучно было без меня?

— Скучно. А тут еще дожди зарядили, Сида пришлось поселить со мной, потому что после нашей рыбалки он стал бояться грозы и плакал один в своем номере…

— Вы к нему привязаны?

— Не очень. А почему вы все время им интересуетесь? Хотите все-таки отобрать?

— Сегодня вы сказали, что отдаете его Валентине, в горах он жил у меня. Собаке нельзя так часто менять хозяев. Подарите, наконец, его мне, и тогда вы хоть будете уверены, что с ним все в порядке, а видеться сможете по первому вашему требованию.

Она молчала.

— Ну, Элли. Скажите же хоть что-нибудь. Он мечется между нами и никак не может остановиться на ком-то одном. А вам он, я смотрю, не очень-то нужен.

— Просто моя жизнь не устроена. Я не знаю, где окажусь завтра, а собака — что малый ребенок, особенно за собой не потаскаешь.

— Вот и отдайте его мне! Моя жизнь устроена. — Генри взял ее за руку. — Кроме одного вопроса…

Они серьезно посмотрели друг на друга, и Элли начала понимать, зачем он пригласил ее в ресторан.

— Элли, у нас есть только один способ не делить его между собой! Но вы не согласитесь.

— Какой же?

— А самый древний! — Он рассмеялся, увидев, как она сосредоточенно хмурит брови. — Представляете, снова сошлюсь на самый древний способ. И на этот раз он будет звучать так: жить вместе. Но вы опять не согласитесь.

— В каком это смысле?

— В прямом. Это не предложение, а… я знаю, вы девушка осторожная. Пока это повод задуматься. Так что подумайте.

— Я ничего не понимаю.

— А что тут понимать, Элли? — Он вдруг заговорил очень быстро. Ей даже показалось, что зло. — Я предлагаю вам, как это говорят подростки, «встречаться». Вы что же, не понимаете, что очень нравитесь мне? Думаю, что понимаете. И думаю, что я вам тоже хотя бы физически приятен. Потому что, поговаривают, я красив. Впрочем, тут могут быть разные вкусы… Далее. Неделю назад я отважился вас поцеловать, и, по-моему, вам понравилось. Но на «ты» мы никак не перейдем. И сейчас я уже сломал язык, выговаривая эти сложные слова! А все могло бы стать гораздо проще и приятней, если бы ТЫ мне разрешила… Просто взять тебя…

Он вдруг встал, обошел столик, поднял ее со стула и начал целовать. Элли не сопротивлялась. Теперь, после утреннего разговора с Майком, ей было вообще все равно. Скорее всего, Генри догадывался, что их с Майком связывают не совсем дружеские отношения. Скорее всего, он нарочно дразнил их обоих. Скорее всего… А поцелуй тем временем медленно проникал в ее сознание, заставляя сердце учащенно биться. Элли обвила руками Генри, прижалась всем телом… Будь что будет! Разве ей плохо с ним? Разве скучно? Разве он неприятен? Нет, он очень даже приятен! Очень красив, в нем чувствуется огонь и темперамент. У нее даже чуть-чуть проявилось то сложное чувство, которое называется… которое… С кем-то у нее уже было это чувство?.. С Майком!.. Опять Майк! Черт бы его побрал!!!

Элли резко отстранилась и опустила глаза.

— Генри. Я не могу…

— Хорошая моя! — Он гладил ее по коротким волосам и покрывал поцелуями лицо. — Ничего не говори! Дай мне маленький шанс! Я очень хочу быть с тобой. Я сделаю все, чтобы ты не пожалела… У меня… Ты будешь самой счастливой на свете!

Внезапно лицо его изменилось. Изменилось настолько сильно, что это нельзя было считать простым совпадением или встречей со старым знакомым. Генри смотрел куда-то за ее спину. Элли тоже обернулась назад и замерла.

В соседней «ложе», за столиком, уставленным диктофонами и фотоаппаратурой, лицом к ним сидел Майк. Он явно ждал какую-то важную персону. Рядом суетился Джим, а их редакционный фотограф прикручивал объективы к фотоаппарату. Двое последних были слишком заняты, чтобы заметить эту немую сцену.

Генри и Элли замерли, молча глядя на Майка. А он — на них. Сцена длилась всего минуту, но Элли показалось в этот момент, что весь мир сузился до глаз Майка и вокруг не осталось даже звуков… Потом он пожал плечами и светски улыбнулся им обоим: мол, мне все равно, и я только рад за вас.

А еще через минуту Элли убегала по широкой улице, прочь от этого места.