Шкатулка с бабочкой

Глава 12

Прошло ровно четыре месяца, четыре дня и четыре часа с тех пор, как Эстелла в последний раз поцеловала Рамона Кампионе в своей маленькой, продуваемой ветром комнате в Качагуа. Она ждала, что он вернется, как обещал, но ничего о нем не слышала и даже не получила ни единого письма. Тем не менее она продолжала ждать, как он просил ее и как она ему обещала. Сейчас она сидела на берегу, а мягкий осенний день плавно перерастал в вечер, заливая горизонт янтарным свечением, усиливавшим ее меланхолическое настроение. Она положила руку на живот и ощутила в нем движение растущего ребенка — дитя Рамона. Она горько усмехнулась себе, припоминая мгновения нежности, когда они были вместе, свободные от разделявших их социальных различий. У любви нет границ, подумала она с оптимизмом, но затем стала гадать, не изменил ли он свое решение. А вдруг он понял, что их отношения — это не более чем летний роман у моря, такой же ненастоящий, как и те воображаемые события, о которых он пишет. На книжных полках его родителей она отыскала написанные им книги и забрала их в свою комнату, где внимательно прочитала каждую. Они были полны магии, сюрреализма и очарования. Поэтические истории о любви, дружбе и приключениях разворачивались на фоне экзотических ландшафтов стран, о которых она никогда даже не слышала. Она узнавала его голос в каждом слове, как будто он находился где-то рядом, шептал ей и любил ее. Она мечтала о его возвращении. Ей так хотелось рассказать ему о той жизни, которую они будут строить вместе. Бог подарил им ребенка, а Бог никогда не ошибается.

На самом деле будущее представлялось Эстелле неясным. В течение последних месяцев ей удавалось сохранять свою тайну. Она даже ухитрялась скрывать приступы тошноты, пробуждавшие ее каждое утро и заставлявшее бежать в туалет, когда желчь подступала к самому горлу. Но она не жалела об этом, она получала удовольствие даже от такого малоприятного состояния, поскольку все, что было связано с Рамоном, являлось для нее подарком. Однако теперь ее живот стал заметно округляться, и к тому же она обнаружила, что стала быстро уставать, что сделало ее медлительной при выполнении работы. Сеньора Мариана смотрела на нее крайне подозрительно. В сущности, Эстелла предполагала, что та, вероятно, уже все знает. У сеньоры Марианы в подобных вопросах была потрясающая интуиция. С другой стороны, Эстелле нужно было продержаться всего несколько недель, до тех пор, когда дон Игнасио и сеньора Мариана должны будут вернуться в свой дом в Сантьяго до следующего лета. По крайней мере, последующие шесть месяцев будут безопасными. Но если они обнаружат ее положение до отъезда, то, как она боялась, ей придется бросить работу и с позором вернуться к своим родителям в Запаллар. Они будут оскорблены, поскольку ни один мужчина не захочет жениться на ней. Кому нужен чужой ребенок? Мать всегда говорила ей, что любой стоящий мужчина стремится жениться на девственнице. Получается, что деваться ей просто некуда. Однако несмотря на вырисовывающиеся мрачные перспективы, она все еще верила в возвращение Рамона. Он не просто обещал, он страстно заверял, будто не может без нее жить, и она согласилась ждать, поскольку любила его и верила, что он тоже любит и нуждается в ней. Да, подумала она, я знаю, что он обязательно вернется ко мне.

Эстелла побрела от берега к дому и вспомнила, как следила за ним под покровом темноты, когда он, обнаженный, прошел мимо нее. Она хотела его тогда, и она хотела его сейчас. Однако она мечтала не о занятиях любовью, а о том, чтобы просто лежать рядом с ним и чтобы его руки обнимали ее, а его ладонь гордо лежала на ее животе. Она думала о нем как об отце своего ребенка. Когда она вошла в дом, сеньора Мариана поджидала ее в холле.

— Мы должны поговорить, Эстелла, — сказала она, сопровождая ее в гостиную. Эстелла поняла, что разоблачена, и на ее лице выступили капли пота. Наверняка теперь все кончено, обреченно подумала она, и ее грудь сжал панический страх.

— Сегодня вечером у меня есть возможность поговорить с тобой как женщина с женщиной, поскольку муж отсутствует. Как женщина с женщиной, — повторила Мариана, добродушно улыбаясь дрожавшей девушке, пристроившейся в неудобной позе на краю дивана.

— Да, сеньора Мариана, — ответила та покорно.

— Ты ведь беременна, не так ли? — спросила хозяйка, и ее серые глаза остановились на округлившемся животе Эстеллы. Она заметила, что девушка от стыда опустила глаза, а по ее прекрасному лицу скатилась большая слеза. — Я вовсе не злюсь на тебя, Эстелла. — Та в отчаянии замотала головой. — И безусловно, что этот молодой человек намерен жениться на тебе?

— Я не знаю, сеньора Мариана. Он уехал, — запинаясь, произнесла служанка.

— И куда же он уехал?

— Не знаю, сеньора Мариана. Он просто уехал.

— Он собирался вернуться? — мягко спросила та, увидев очевидное отчаяние девушки и ощущая, что ее сердце наполняется сочувствием.

— Он обещал, что вернется. Я верю ему.

— Ладно, больше нам ничего не остается, как верить, правда? Если ты веришь ему, то и я тоже, — попыталась успокоить ее Мариана и ободряюще улыбнулась. — Нам нужно найти кого-то, кто заменит тебя, пока ты не родишь ребенка. Мы с доном Игнасио через несколько дней уезжаем в Сантьяго и не вернемся до октября. Насколько я понимаю, примерно в это время у тебя появится ребенок. Не плачь, дорогая, все образуется. Если он обещал вернуться, то я уверена, что он сдержит слово. Ты слишком хороша, чтобы тебя так просто бросали, — добавила она, поглаживая дрожащую руку Эстеллы.

— Ты был прав, Начо, она беременна, — сообщила Мариана позже, когда муж вернулся к обеду.

Игнасио закатил глаза и кивнул.

— Значит, я оказался прав, — произнес он.

— К сожалению, да, — ответила она и тяжко вздохнула. — Что будем делать?

— А кто папаша?

— Она не сказала.

— Ты спрашивала?

— Ну, — пожала она плечами, — я пыталась спросить.

— Вопрос состоит в том, женится ли он на ней?

— Разумеется, нет, ведь он смотался, разве нет? — произнесла она гневно, складывая руки на груди. — Это действительно непорядочно.

— Так это делается в их мире, — подытожил он, разжаловав тот класс, к которому она принадлежала, до уровня нецивилизованных дикарей.

— Не может этого быть. Она так красива и мила. Кем надо быть, чтобы оставить ее в таком положении и сбежать?

— Так случается постоянно и во всем мире. Среди воришек нет понятия о чести.

— Ну что ты, Начо, они ведь не все такие.

— Разве? — настаивал он. — Бьюсь об заклад, что они все одинаковы. В их мире женщины являются жертвами. Так у них принято, и она — не исключение. Она родит ребенка, вернется в Запаллар в свою семью и как-нибудь проживет.

— Начо! — в ужасе воскликнула Мариана. — Ты ведь не собираешься ее выгнать?

— А чего ты от меня ожидаешь? — Он пожал плечами.

— Она может одновременно работать и присматривать за ребенком, — спокойно предложила она.

— У нас здесь не благотворительная организация, — резко возразил он. Мариана заметила, как его уши покраснели, что обычно являлось признаком того, что его терпение подходит к концу.

— Я не могу допустить, чтобы она потеряла не только жениха, но и работу. Мы не можем быть такими бессердечными, Начо. Ми амор, давай не будем больше говорить об этом. У нас впереди еще пять или шесть месяцев, чтобы принять окончательное решение.

Он мрачно кивнул и проследил взглядом за тем, как она идет на террасу. Проблема с людьми, думал он, состоит в том, что они не несут ответственности за свои поступки. Рамон такой же негодяй, как и любовник Эстеллы, решил он, поскольку тоже позорит свой собственный класс.

С тех пор как Рамон покинул Сантьяго, он успел переспать с несколькими женщинами, но так и не смог стереть приятные воспоминания, связанные с Эстеллой, которые засели в его памяти и не давали ему покоя. За всем этим скрывалось чувство вины. Он ведь сказал, чтобы она ждала его, и знал, что она так и сделает. Правильно было бы написать и избавить ее от мучительной неопределенности, но он не мог. Он не желал терять ее и хотел держать дверь открытой на тот случай, если он, проснувшись в одно прекрасное утро, ощутит неудержимое стремление вернуться к ней. Иногда он просыпался, сгорая от желания, которое терзало не только его тело, но и разум. Тем не менее каждый раз он ухитрялся убеждать себя, что не может любить ее так, как она хотела бы быть любимой, и так, как хотели бы быть любимыми все женщины. Также как и Элен. Он не мог вернуться ради нее. Он не мог вернуться ради кого бы то ни было.

Рамон ехал на старом трясущемся поезде, тащившемся по безводной западной индийской пустыне к Биканеру. Солнце плавило крыши вагонов, создавая внутри атмосферу удушающей жары, пахнувшей потом и дурманящими ароматами специй, которые достигали его ноздрей и вызывали ощущение сухости в горле. Все места были заполнены смуглолицыми мрачными мужчинами в тюрбанах и их темноглазыми детьми, смотревшими на него с невинным любопытством и хихикавшими, прикрываясь ладошками. Они знали, что он иностранец, несмотря на его домотканую одежду местного производства. Когда они въехали в Джодпур, он заметил, что женщины одним изысканным движением своих длинных, украшенных многочисленными перстнями пальцев скрывают лица под чадрой. Спустя некоторое время они забыли о существовании Рамона, глазевшего на них пристальным взглядом профессионального рассказчика, и занялись болтовней между собой на языке, которого он не понимал. Индийские женщины ему нравились. Его очаровали их утонченная женственность, достоинство, с которым они держались, изящество их движений под блестящими сари. Они казались яркими цветками, выросшими на скудной почве. Он не рассматривал этих женщин, являвших собой образец добродетели, как потенциальную добычу, но находил загадочный театр их мира чересчур увлекательным зрелищем, чтобы оторвать от него взгляд. Ему казалось, что, если он сделает слишком резкое движение, они могут улететь, чтобы затем устроиться в зеленых листьях одного из баньяновых деревьев, которые каким-то чудом ухитрились выжить в такой бесплодной местности.

Пыль проникала сквозь окна подобно дыму и оседала повсюду. Тощий старый индус в алом тюрбане сидел в углу, скрестив ноги, и выгружал из сумки свой завтрак, выкладывая перед собой посуду и остро пахнущую пряностями еду с видом священника, осуществляющего обряд. Он занимал два места, несмотря на множество утомленных пассажиров, толпившихся из-за нехватки мест в коридорах. Маленький мальчик следил за мужчиной, готовившимся перекусить, голодным взглядом, в котором теплилась надежда, что если он будет смотреть достаточно пристально, то, может быть, ему предложат хоть немного чего-нибудь.

Внезапно раздался визг тормозов, сопровождавший экстренную остановку поезда. Рамон сквозь горизонтальные прутья посмотрел в окно. Дремлющее состояние людей сменилось рокотом приглушенных голосов, когда почти все пассажиры заговорили одновременно, покидая поезд, чтобы поглядеть, что там случилось. Рамон наблюдал, как они, словно муравьи, высыпали из вагонов на песок пустыни. Вскоре температура внутри салона поднялась настолько, что Рамону, чтобы не изжариться заживо, пришлось присоединиться к остальным и отправиться глотать пыль под палящее солнце. Спускаясь, он заметил красивую европейскую женщину, пробиравшуюся сквозь толпу с неловкостью мула, попавшего в стадо элегантных замбаров[6]. Похожа на Элен, подумал он и предположил, что она может оказаться англичанкой. Она в нетерпении продвигалась к людям, сгрудившимся впереди. Ее лицо было искажено раздражением, но, тем не менее, сохраняло высокомерие, более уместное в былые годы колониальных отношений. На ней были белые брюки и высокие ботинки для верховой езды, не скрывавшие стройных ног и изящных форм.

Он улыбнулся ей, протягивая бутылку с водой.

— Не желаете немного воды? — спросил он на английском.

Она глянула на него из-под своей шляпы, больше похожей на пробковый шлем.

— Благодарю вас, — вздохнула она, принимая бутылку. — Что, черт побери, случилось? Поезд и так ушел с опозданием, а теперь нам придется задержаться еще бог знает насколько. В этой стране все происходит не так, как предполагается.

Рамон рассмеялся.

— Это Индия, — сказал он, оглядывая ее с ног до головы.

Она прищурила свои светло-голубые глаза и тоже окинула его оценивающим взглядом. Он в принципе мог быть индусом, но акцент делал такое предположение маловероятным.

— Анджела Томлинсон, — представилась она, протягивая руку и пристально глядя на него.

— Рамон Кампионе, — ответил он, принимая рукопожатие.

— Испанец?

— Чилиец.

— Это более экзотично. Боюсь, что я из Англии, — сообщила она улыбаясь. — Это не очень экзотично.

— Только для жителей Британии, — сказал он. Она засмеялась, вытирая рукой свое веснушчатое лицо. — Я лично считаю Англию весьма экзотической страной.

— Вы, должно быть, единственный, кто так думает. Разве я не счастливица, что нашла вас? — хихикнула она.

— Полагаю, что на рельсах оказалось животное или человек, — сообщил он, щурясь на солнце, но ничего не разглядев из-за множества индийцев, собравшихся поглазеть на то, что попало под поезд.

— Какой ужас. А это надолго? — спросила она, морща нос от отвращения.

— Почему вы так спешите?

— Мне уже сейчас следовало находиться в Биканере. Деловые встречи, знаете ли. Боюсь, что я слишком пунктуальна. Ненавижу, когда заставляю людей ждать.

— А чем вы занимаетесь?

— Отели. Я являюсь консультантом. Мы строим новый отель, а тот, в котором мне придется остановиться, подозреваю, окажется значительно менее привлекательным.

— Но бесконечно более очаровательным, — добавил он, представляя, что за чудовищную конструкцию создает ее компания.

Она кокетливо улыбнулась.

— Что привело вас в Биканер?

— Приливы и отливы, — ответил он.

Она посмотрела на него с удивлением.

— И это все?

— Это все.

Они поболтали еще, пока погибшую корову не оттащили с пути на песок, где ею тотчас занялись птицы и насекомые. Утомленные пассажиры медленно брели вдоль поезда и снова возвращались в удушливое пекло вагонов. Рамон последовал за Анджелой в ее вагон первого класса, и поезд снова пришел в движение. Первый класс не сильно отличался от переполненного вагона, в котором он ехал раньше, поскольку был так же наполнен запахом специй и Пылью. Здесь тоже было множество болтливых индийцев и стояла страшная жара. Анджела села у окна, пытаясь немного охладиться на ветру. Она закрыла глаза и подставила лицо встречному потоку воздуха. Странным образом она напоминала Рамону Элен, и он обнаружил, что думает о ней и о детях. Он был так далеко, что было трудно представить, что они теперь в Англии, проживают в Польперро, забыв о его существовании. Анджела отличалась такой же прямолинейностью, свойственной только англичанам, и он понял, что, несмотря на все свои усилия, скучает без Элен.

Анджела приехала слишком поздно и опоздала на встречу.

— Боже, меня повесят, колесуют и четвертуют, — жаловалась она, раздраженно теребя свои часы.

— Вы не сможете изменить время, так что оставьте свои часы в покое, — сказал Рамон, сопровождая ее сквозь плотную толпу людей и усаживая в запыленное такси, за рулем которого сидел морщинистый старикан с маленькой серой обезьянкой на плече, игравшей миниатюрными фигурками пластиковых божков, свисавших с зеркала.

— Я понимаю. Все это так на меня не похоже, — плакалась она.

— Послушайте, это ведь Индия. Они прекрасно знают, что поезд опоздал — здесь ничего вовремя не происходит. Вы проведете свою встречу завтра. Одной из многих причин того, что я не могу работать на других, является то, что я не могу позволить кому бы то ни было контролировать, как я провожу свое время, — сообщил он.

— Тогда вы счастливчик! — воскликнула Анджела.

— Почему бы вам не организовать собственное дело? — предложил он.

— Для этого я слишком ленива и безответственна.

— Иногда быть безответственным очень забавно.

— Да, — она вздохнула и заметила, что он пристально на нее смотрит. — Полагаю, что вы собираетесь пригласить меня немного выпить?

— Если вы не против.

— Думаю, что мне просто необходимо слегка расслабиться.

— Отлично.

— Давайте отправимся в мой «невероятно очаровательный» отель, — предложила она и рассмеялась.

— Хорошая мысль. Я еще не думал, где остановлюсь.

— Чтобы посмотреть на приливы и отливы?

— Точно.

— Ладно, дорогой, считай, что тебя прибило к моему берегу, — сказала она, переходя на «ты», и положила свою ладонь на его руку. — Доверься мне.

Занятия любовью с Анджелой напомнили Рамону о его жене и об Эстелле. Ее британский акцент вызвал у него ностальгические воспоминания о последних нескольких днях, проведенных с Элен и детьми, а запах ее тела и вкус кожи только усилил ощущение утраты Эстеллы в связи с тем обстоятельством, что Эстелла была бесконечно слаще. В результате он был разочарован. С таким же успехом он мог провести время с лошадью, поскольку она скакала на нем с азартом и выносливостью профессионального жокея. Получив удовольствие, она сползла с него и заснула в манере, присущей в большей степени мужчинам. Он посмотрел на ее белую рябоватую кожу, спутанные волосы и осознал, что не желает больше ни минуты оставаться в ее постели. Он встал, оделся и ушел, не оставив на прощание даже записки.

Рамон вышел на улицу, окунувшись в душный ночной воздух. Рассвет уже начал потихоньку окрашивать небо золотом, а по крышам, гоняясь друг за другом, носились неугомонные обезьяны. Им овладела меланхолия. Неудачный любовный опыт всегда ухудшал его настроение, и сейчас он остро ощутил тоску по поэтической любви Эстеллы. Сидя под безбрежным пустынным небом, он вытащил из рюкзака ручку и бумагу, позаимствованные в гостиничной комнате Анджелы, и начал письмо к Федерике, но с таким расчетом, чтобы его прочитала Элен. Ему не хватало ее, что было странно, поскольку это чувство было покрыто многолетней пылью в силу своей невостребованности. Раньше он никогда по ней не скучал. Но теперь он тосковал по ее мысленному образу, хотя сама она уже ему не принадлежала. Он чувствовал, что не может просто «пережить» это, как делал раньше. Рамон невероятно скучал по прелестному личику Федерики. Он даже тосковал по Хэлу, к которому никогда по-настоящему не был привязан. Его базовый лагерь прекратил свое существование. Теперь у него уже не было дома, куда можно было возвращаться — хотя бы в мечтах.

Он написал рассказ для Федерики о таинственной девочке, которая следовала за ним в его путешествиях. «Должно быть, она ангел, — пояснял он, — поскольку у нее длинные развевающиеся волосы цвета облаков на рассвете. Она прекрасна не только внешне, но и внутренне, что является очень важным и очень редким качеством. Впервые я увидел ее во сне. Мое стремление к ней было так велико, что, когда я проснулся, она сидела на краю моей постели, глядя на меня светлыми блестящими глазами, полными любви. Она сопровождала меня повсюду: и в Гималаях, где по склонам гор бродят лохматые яки, и на огромном озере Кашмира, где большие птицы охотятся на летающих рыб, хватая их в воздухе и унося в небесную высь. Она наслаждалась всеми чудесами мира вместе со мной и сделала меня очень счастливым. Сейчас, после многих дней и ночей путешествия в ее компании, я понял, что она не существует в действительности, а является плодом моего воображения. Но осознал я это лишь после того, как попытался прикоснуться к ней и мои руки прошли сквозь нее, как сквозь призрак. Однако она не призрак, поскольку я знаю, что она действительно живет в Польперро со своей мамой и братом Хэлом. Я больше не пытался прикоснуться к ней, а только наблюдал за ней и улыбался. А она улыбалась мне в ответ, и это показалось мне самым загадочным в этой истории».