Я копошусь на кухне. Ужин готовлю, пеку пирог с вишней к чаю. И думаю. Анализирую увиденное несколькими часами ранее. Вадим в комнате отдыхает и по телефону на кого-то рычит.
Меня просто любопытство снедает, почему он всё это время нашего знакомства не сказал, что не просто охранником работает? Что клуб этот, в котором я с подругами отдыхала, ему принадлежит? И самое главное, догадаться ведь можно было самой. Предпосылки были.
Квартира элитная, машина навороченная последней модели, одежда недешёвая. Да и то, как он себя вёл со мной в клубе. Приказы отдавал охранникам, а те исполняли.
Пока ехали, я ничего не спрашивала. Посчитав, что не имею права в чём-то уличать его. Всё надеялась, что он сам расскажет. Повинится или пожурит. Но он тоже был молчалив. Сел на переднее, глаза прикрыл и всю дорогу дремал.
Духовка издаёт заветное «дзынь». Отвлекаюсь. Вынимаю противень с выпечкой. Оставляю в сторону и накрываю полотенцем остужаться. Выключаю плиту и, вымыв руки, иду звать мужчину на ужин.
Останавливаюсь на пороге. Вадим телевизор смотрит и ногу безгипсовую разминает. Да, после гипса место перелома очень зудит и чешется. Надо кремом успокаивающим помазать.
— Чего застыла, Пончик? — хрипит, не отрывая взгляд от экрана.
— Почему ты не сказал?.. — выдыхаю без укора или обиды. Просто любопытство.
— Что не сказал? — поворачивает голову и смотрит заинтересованно.
— Что ты не просто телохранитель. Что у тебя клуб, — машу неопределённо, мол, и неизвестно что ещё.
— Это что-то изменило бы? — Вадим поднимается и шагает.
Молчу, потому что не нахожусь с ответом. Действительно. Что бы изменилось? Перестала бы я в нём видеть неравного себе?
Пока думаю, мужчина сокращает расстояние между нами и припечатывает к своей груди.
— Ужин начнём с десерта, Пончик, — с хрипотцой выдыхает в губы.
— Но…
— Можно, — свободной рукой вытягивает из кармана смятую бумажку.
— Ты всё шутишь, — хихикаю, упираясь ладонями в грудь.
— Никаких шуток. Светила медицины подписали специально для тебя.
— Господи, Вадим, ты серьёзно?
Перехватываю листок и разворачиваю. Там действительно справка с печатью и неровным почерком написано, что Воронцову Вадиму Дмитриевичу разрешён секс.
— Ты просто…
Закончить фразу мне не дают. Мужчина сминает губы с жутким голодом. И не устоять мне больше перед этим натиском. Потому что сама хочу его.
Комкаю футболку, на себя тяну. Поцелуй прерывается. Вадим смотрит потемневшими глазами. А я его раздеваю. И наслаждаюсь открывающейся передо мной картинкой. Его тело хоть и потеряло прежние формы, но всё равно безупречное. Для меня он в любом состоянии идеален.
Я с тихим стоном касаюсь его кожи. Провожу пальцами по торсу и груди. Царапаю короткими ногтями. Уже зажили все синяки и ссадины. Но всё равно не стоит ему нагружать организм.
Толкаю, Вадим пятится, удерживая меня за талию. Улыбается, позволяя управлять и властвовать. Садится на край кровати и ноги широко разводит.
Склонившись, целую и вздрагиваю, ощущая его горячую ладонь на внутренней стороне бедра. Я в одной мужской футболке, что служит мне домашним платьем.
Весь запал сгорает в этих сильных руках. Он рывком сдёргивает с меня одежду и тут же впивается губами в грудь. Клеймит, засосы оставляя, пока его пальцы подбираются к заветной развилке.
— Вадим, — зову, выгибаясь. У меня от него ноги подкашиваются и мышцы судорогами желания пронзают.
— Сил нет терпеть, Пончик, — урчит, подтягиваясь выше и спуская свои штаны. Я охотно подползаю за ним, оставляя на полу собственное бельё.
Меня тут же переворачивают и подминают. С рыком вгрызаются в губы. Ладони скользят по телу и смыкаются на груди. Я мычу протяжно, возбуждение камнем давит на низ живота.
Он заполняет меня мучительно медленно. И хрипло стонет. Выгибаюсь, принимая его глубже. Наслаждаюсь этой неспешной медлительностью. Обнимаю крепко, почти душу. Но мне просто необходимо ощущать его тяжесть.
Вадим плавно ускоряется, срываясь на бешеный ритм. Остервенело вколачивается, вырывая гортанные крики.
Я задыхаюсь от напора и умираю от наслаждения. Его имя выкрикиваю вновь и вновь. Пальцами впиваюсь в каменные плечи.
— Давай со мной, — сбитым дыханием просит, и мужские пальцы скользят между нашими переплетёнными телами.
Меня колотит в сладком оргазме. Я разлетаюсь на молекулы, и мир перед глазами на краткий миг меркнет.
В себя прихожу, ещё подрагивая от пережитого. Тело реагирует на каждое касание сладким спазмом.
Вадим откатывается, лишая своего тепла, но тут же меня сгребает и ногу закидывает на бедро. Дышит с шумом в волосы. Уткнувшись носом в шею, лежу. Не хочу никуда выбираться.
У моего мужчины такие же планы на этот вечер. Чуток отдышавшись, он тянет меня на себя. Заставляет оседлать. И мы идём на второй раунд. А за ним и на третий. Я купаюсь в его ласках, голос срываю от стонов. И раз за разом умираю в агонии наслаждения.
Глубокой ночью, выдохшись окончательно, Вадим в очередной раз меня сгребает под себя. Целует куда-то в плечо, ладонью грудь сминает. Я не мешаю устраивать моё тельце, как ему захочется. Просто дремлю с глупой улыбкой.
— Слушай, Пончик, мы о защите забыли. Если что, я чист, — опомнившись, говорит этот… этот любовник. — Не хотелось бы, правда, ребёнка сентябрьского. Его же все подкалывать будут.
— Какого ребёнка? — сквозь дрёму бормочу.
— Нашего. Не, ты не подумай, я так-то ответственность с себя не снимаю. Просто сам сентябрьский. И помню, как меня прикалывали, что я плод новогодних праздников.
— Не переживай, Вадим. У тебя не будет сентябрьских детей… Во всяком случае, от меня, — хмыкаю, растеряв всё веселье и сон.
— Почему? — напрягается мужчина и нависает, тёмными глазищами рассматривая меня.
— У меня гормональные сбой, всякие болячки женские. И лишний вес. Так что… Не стоит ждать ребёнка.
Мягко выпутавшись, отползаю к краю кровати, встаю. В темноте нахожу его футболку, натягиваю и собираюсь выйти. Воды попить, возможно, поплакать в тишине. Потому что именно от него я хочу родить. Мальчика. И девочку.
Вадим за руку ловит. Резко на себя тянет, заставляя упасть обратно на подушки. Своим телом закрывает.
И… целует. Грубо. Требовательно. Отвечаю ему с каким-то отчаянием. Больше между нами нет никаких секретов.
Прервав поцелуй, смотрит опять напряжённо и серьёзно. Большим пальцем стирает слёзы с моих щёк. Я, не мигая, ловлю каждую эмоцию. Прикусив губу, жду. Не знаю чего. Радости? Что не принесу в подоле, как та красотка. Или расстройства?
Вадим будто специально никаких эмоций не выдаёт. В ладонях лицо моё держит и смотрит. Качает головой, цокнув, и ближе подаётся. Едва губами моих губ касается и решительно припечатывает:
— Разберёмся, Пончик.