Слишком хорошая няня

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍20

Меня, конечно, изрядно удивляет, что Александр так непринужденно перешел на ты.

Но в себе я не чувствую ответного порыва. Здесь и сейчас, ночью на темной кухне старого петербургского дома, где когда-то вот так же заполночь сидели Ахматова и Зощенко, Шварц и Рождественский и еще много-много тех, кто приходил к ним в гости, фамильярничать не тянет.

Только вот так — слегка отстраненно, вполголоса.

Так правильнее.

И еще, вопреки логике — искреннее.

— Кто сказал, что я одна? У меня есть мама и бабушка. Есть друзья и подруги, — я улыбаюсь, вспоминая Вику и ее страдания у теплого моря. — Есть люди, с которыми можно сходить на балет, а есть те, с кем на шашлыки. Есть компания покататься на велосипедах и есть знакомые, с которыми интересно в отпуске. Мы можем и выпить, и в настолки поиграть, и все вместе помочь дочери-выпускнице наделать самых лучших «шпор». Я бы не назвала это — одна.

Александр делает глоток чая. Рассеянно, просто потому что в руках у него была чашка, а именно это делают с чашками.

— Но личной жизни у тебя нет, — говорит он. — Я про это.

Пожимаю плечами.

За мной не заржавеет снова дать ему жесткий отлуп. Но…

Родившаяся тут искренность — еще слабая, едва трепыхающаяся на сквозняке, кажется мне достаточно ценной, чтобы ответить правду.

— Так получилось. Серьезно.

Александр кивает мне — мол, продолжай, я слушаю.

Опускаю глаза, принимая его приглашение к откровенности.

— В институте у меня была разгульная жизнь, как у большинства, наверное. Знаете, этот веселый студенческий промискуитет, когда с зацелованными одним парнем губами бежишь на свидание к другому? Ну или меняешься с подружкой кавалерами на вечеринке, и те этого даже не замечают.

Александр хмыкает, но взгляд у него становится отстраненно-мечтательный. Он несколько секунд смотрит в стену мимо моего плеча — явно вспоминает свои веселые юношеские деньки.

— Замуж никто особо не спешил, так что выходили только по залету. Впереди было слишком много интересного, чтобы впрягаться в такой серьезный проект, как семья.

Вспомнить приятно. И каждый поклонник был ценен не сам по себе, а тем, что знакомил с новыми людьми, у которых были новые идеи, восхитительные задумки и планы.

— А потом? — спрашивает Александр, прерывая на этот раз мой полет в страну фантазий и воспоминаний.

— Ну, а потом… — я вожу пальцем по столу фантик от конфеты. Складываю его пополам, потом еще раз пополам. Формулировать сложно. — Потом как-то все поклонники рассосались и вдруг оказалось, что мужчинам я особо не нравлюсь… нет, не так! — прервала я сама себя. — Если спросить, то все отвечали, что я симпатичная, и они обязательно бы со мной замутили, если бы уже не было подружки, было время на романы, жили бы в моем городе… Но на самом деле я их не привлекала. На улицах ко мне никто не приставал, в компаниях всегда выбирали кого-то другого и даже в барах я была той, кому никогда не доставалось пары. Случайно.

— Не понимаю, — хмурит Александр тяжелые брови. — Ты же красивая женщина!

— Я тоже не понимаю, — беспомощно развожу я руками. Поднимать на него глаза почему-то стыдно, и я поглядываю искоса, из-под ресниц. — Сколько я стояла перед зеркалом — никакого страшного изъяна не находила. Наверное, виновато что-то более тонкое — во взгляде или поведении.

— И что — больше никого после института не было?

— Имеется в виду секс? — бросаю на него быстрый взгляд и вновь опускаю глаза в чашку. — Ну почему. Был один любовник. Мы редко встречались — работа, дела… Потом стали еще реже. И еще. А потом настал день, когда выяснилось, что уже год никто никому не звонил и не скучал. Так что… Вот. — Обнимаю ладонями теплую чашку. — Просто не везет. Случается.

— Значит, никакой несчастной любви? — уточняет Александр.

— Нет, — качаю головой.

— Разбитого сердца?

— Нет.

— Подлеца мужа, который однажды пожалеет и приползет на коленях каяться?

— Нет и нет.

— Неужели ты даже не влюблялась ни в кого всерьез?

Задумываюсь, перебирая одного за другим всех своих немногочисленных поклонников юности.

— Том Хиддлстон считается?

— Нет.

— Тогда — тоже нет.

Александр изучает меня так внимательно, что мне снова становится неловко под его взглядом. Растрепанные волосы хочется пригладить, лицо протереть — вдруг я зубной пастой испачкалась? — а шею прикрыть ладонью. Ну что там такого может быть, чтобы так на нее пялиться!

А ниже он что нашел такого интересного, что никак не оторвется?

Опускаю глаза на свою грудь и прикусываю губу, ощущая горячую волну смущения.

Так вот куда он смотрит!

— Прохладно тут, — ежусь я, как бы невзначай скрещивая руки на груди, на которой нет бюстгальтера и тонкая футболка предательски выдает слишком много подробностей анатомии.

— Принести плед? — с легкой насмешкой спрашивает Александр.

— Да нет, обойдусь, — мотаю я головой и тут же жалею. Ночью в квартире зябко, старые батареи не прогревают большие комнаты и длинные коридоры.

Вновь щелкаю кнопкой — будем согреваться чаем.

Чайник начинает шуметь, а я кладу ладони на стол, наклоняюсь и, глядя Александру прямо в глаза, говорю:

— Теперь моя очередь задавать неудобные вопросы.

Александр выжидает паузу в несколько секунд, выдерживая мой взгляд.

И кивает:

— Я готов.