Я стояла в примерочной магазина неприлично дорогой одежды и собиралась разреветься. Полдня искала эти брюки, а когда нашла их, поняла: единственное, чего я хочу, — повеситься на них! Какой-то синий, резкий и яростный цвет делал мою кожу скопищем прыщей, старческих пятен, язв и обвислостей. Зеркало, казалось, излучало все мои тайные пороки, все прегрешения начиная с трех лет и все мои самые грязные помыслы. Просто портрет Дориана Грея. В полном отчаянии я стояла с самыми шикарными портками на свете и гадала — что побудило этого человека или группу людей сделать такую омерзительную переодевалку? Категорически отказавшись издеваться над собой, я вышла, едва не рыдая, бросила штаны на прилавок и ушла прочь из магазина. Но, одумавшись, вернулась и померила их прямо в зале.
— Как? — остановила какого-то мужчину. — Только честно, пожалуйста, — и повернулась к нему спиной.
— О! — показал он большой палец.
— Точно «о!»?
— Не то слово! Их будто на вас шили.
— Ура! — обратилась я к продавщице и попросила срезать с меня этикетку, потому что мне уже хотелось производить на всех впечатление, а не бояться, что кто-нибудь заметит под сарафаном, как обросли мои ноги.
Израсходовав кучу денег и сил, я потащилась к выходу, чтобы добраться до дома и, наконец, помыться.
— Эй, красавица! Не проходи мимо! — закричал кто-то и схватил меня за руку.
Я обернулась и увидела Аню. Она тоже была с пакетами, правда не такими увесистыми, как у меня.
— Н-даа… — удивилась она моим покупкам. — Ты банк ограбила?
— Почти. С работы уволилась. Вот, — я встряхнула поклажей, — праздную.
— Да ты что? — обрадовалась она. — Офигительно! Я, кстати, собиралась тебе звонить. По делу. Ты себе даже не представляешь, как в тему твое увольнение. — Аня уже устремилась к выходу, уводя меня за одну из сумок. — Пошли, пошли, а то здесь духота такая, что голова кружится.
Оказалось, что Аня очень живо водит зеленый «жук» — не новый, роскошный, а старый, бог весть какого лохматого года выпуска. По дороге она мне ничего не сказала, оправдавшись тем, что новость серьезная, что ее нужно выслушать только с чистой головой и бритыми подмышками, выпив рюмку «бехеровки» и закусив красной икрой. Она сама все это купила, подарила мне гель для душа с запахом жасмина и шампунь из эфирных масел и козьего молока, повесила в машину три ароматизатора, и мы поехали ко мне.
В моей квартире есть два плюса: она огромная. Но она в таком запустении, что мне иногда страшно приглашать гостей — как бы они не подумали, что я выжимаю из них сочувствие. Обоям, самое меньшее, лет шестьдесят, на кухне все еще висят бабушкины полки, пережившие войну, а комната похожа на фильмы 50-х: круглый, шатающийся стол, сервант с кучей всяких фарфоровых белых бимов черных ушей и балерин, массивный книжный шкаф, хрустальная люстра, велюровый диван — и кровать, на которой рожала, по-моему, еще бабушка моей бабушки. Вообще-то постель крепкая, добротная, но в ней слишком много истории. Лак с паркета стерся, а бабушка, завещавшая мне эту квартиру, под конец жизни завела моду мазать пол мастикой, отчего дерево безнадежно почернело и провоняло.
— Да… — заметила Аня, прогулявшись по квартире. — Круто… Здесь можно так все сделать… Пока есть рабочие — они позавчера закончили у меня ремонт и теперь звонят мне каждый день — интересуются, нет ли еще клиентов. Молодые ребята — муж с женой, очень шустрые и не воруют. Недорого.
— Ну… Недорого — понятие относительное…
— Ты думаешь, что похожа на вдову миллиардера? — хмыкнула Аня. — Я звоню?
Она все-таки позвонила, и мы договорились составить завтра план разгрома моей квартиры. Аня заставила меня помыться, надушиться, разодеться во все новое. Я выбрала ярко-розовые штаны с лампасами, они были сшиты как классические, но выглядели спортивно, белую майку на лямках с вышитым рисунком, стянула волосы в хвост, подкрасила губы перламутровым блеском и села за накрытый стол.
— Давай, — она подняла рюмку, — за добрую весть.
— Ну, — потребовала я, зацепив ложкой икру. — Не томи.
— Я без предисловий, — начала она.
— Нет, нет, нет, — запротестовала я. — Что ты, мне совсем не интересно — я выдержу еще часа два-три. Валяй, начинай с отдаленного прошлого.
— Андрея ты помнишь, — сказала Аня, выдохнув дым мятной сигареты.
— Нет, кто это? — сделала я удивленное лицо.
— Не перебивай. Так вот, Андрей вообще-то продюсер — занимается всяким говном типа телепрограмм и сериалов. Они готовят новое шоу, на которое им отваливают кучу бабла, всякие женские пересуды, ничего особенного. Одна ведущая будет стерва и львица, а вторая — девушка из соседнего подъезда. Понимаешь?
— Пока да.
— Андрей хочет, чтобы ты попробовалась на девушку из соседнего подъезда. Он говорит, что ты офигительно подходишь.
— Прекрасно, — осторожно согласилась я, разливая «бехеровку». — А почему он сам мне об этом не сказал?
— Вообще-то мы должны были все вместе встретиться. Он попросил меня тебе дозвониться, у него там какое-то деловое свидание, но я тебя увидела в галерее и поняла, что не удержусь и все расскажу. Я не скрытная. Ты хочешь?
— Нет.
— Почему? — Аня удивилась.
— Боюсь. Я не подойду. Я не умею, — паниковала я. — И я вообще не понимаю — он меня нашел в кустах, видел три раза в жизни, а теперь предлагает работу. И не убирать ему квартиру, а вести телепередачу. Как так?
Мне вдруг показалось, что все это мне снится, что я на самом деле сплю у этого мистера Совершенство, от которого сбежала, и мне видятся кошмары, и не может все это быть правдой и кто-то играет со мной злые шутки.
— Ты это, — утешила меня Аня, — держи себя в руках. Ведущая женского ток-шоу — не велика премудрость. Если ты ею станешь, будешь, по большому счету, единственным нормальным человеком среди всех этих прошма… балбесин. Если не испортишься.
— Я испорчусь.
— Знаешь, есть такая поговорка, — Аня не обращала на меня внимания, — типа… чтобы стать знаменитым художником, нужно двадцать лет рисовать, чтобы стать известным писателем, надо десять лет писать, чтобы актером — пять лет играть или нужно каждый день по пятнадцать минут читать в телевизоре кулинарные рецепты. Так что, если ты не грохнешься в обморок перед камерой и не задушишь твою будущую коллегу, купишь себе через полгода какой-нибудь «фольксваген» или «ауди» и забудешь, как пять лет откладывала на цветной телевизор. Вот и все. Ничего особенного — обычная работа.
— Я грохнусь, — пообещала я.
— Отлично! — Аня налила еще «бехеровки». — Я рада, что ты приняла мое предложение… предложение Андрея… с нескрываемым энтузиазмом, что ты сразу же согласилась на еще не перечисленные условия и что ты не испытываешь страха и сомнений. Выпьем.
Мы выпили.
— Значит, так, — вела она беседу. — Мы сейчас бодро и весело доедаем икру, допиваем все, что есть, я ныкаю машину, и мы идем в гости. Здесь рядом. Я тебя буду представлять как нашу новую ведущую, а если ты меня завтра на пробах опозоришь, я тебя убью. Годится?
— Вполне, — успокоилась я. — Можно я сразу войду в роль звезды экрана: буду смотреть на всех сверху вниз и делать вид, что это не я, потому что поклонники и восхищение меня утомляют?
— Не вопрос.