В субботу город будто вымер — по заснеженному кольцу тащилось несколько грузовиков, ковылял перекошенный набок троллейбус, а на Сретенке вообще машин не было.
Я шла, шла — гуляла, и ноги сами меня привели на Трубную. В груди кольнуло — мысль о том, что, может быть, с Пашей все кончено, едва не подкосила. У меня затряслись колени, вспотела спина, а на душе стало так грустно и печально, что меня охватила неожиданная немощь. Захотелось присесть и сидеть, пока снегом не запорошит. Кое-как справившись со слабостью, я зашла в арку и уткнулась в знакомый подъезд. Посмотрела вверх — форточка закрыта. Я набрала код, поднялась и уставилась на сложенные листки бумаги, втиснутые в дверную щель. Позвонила, постучала — никто не открывал. Собравшись было уходить, оглянулась на листы. Соображение, что записку Паша подготовил для меня, я отмела сразу — это просто верх нелепости, но… Вспомнив, что лазать по чужим шкафам и читать чужие письма нехорошо, о гордости и достоинстве, я пришла к выводу, что ни чести, ни совести у меня нет и что приличия сейчас ни к селу ни к городу. Решив, что раз уж я сейчас сделаю то, чего делать не стоит, я пообещала себе не стыдиться потом собственного поступка и схватила письмо. Оно было для Паши. Посмотрев на последний лист, я обнаружила, что письмо написала Олеся. Усталость как ветром сдуло, я сейчас была Эркюлем Пуаро, нащупавшим след. Пристроившись у окна, достала сигареты и начала читать.
Паша.
Я не верю в то, что наши отношения могут вот так оборваться. После того как мы встретились с тобой последний раз, на вечеринке, я вспомнила все, что было между нами. Как я ездила к тебе в Питер, а ты перепутал поезда и мы ждали друг друга на том месте, где расстались неделю назад — на Малой Садовой. Как ты на мой день рождения приехал с Братьями Улыбайте и они в восемь утра устроили для меня концерт прямо на лестничной клетке. Как я в одних трусах бежала по улице, когда, помнишь, мы с тобой поругались и ты выбросил из окна телевизор, а я испугалась?
«Нд-аа, — подумала я. — Им есть что вспомнить…»
Говорят, большое видится на расстоянии. Я раньше не верила этому, но теперь я точно знаю, что не замечала моего чувства к тебе, хотя не замечала — это неправильно, не понимала его размеров, потому что была им полностью подавлена. Я не верила в то, что так бывает, что со мной это может случиться, что все это происходит в жизни. Ты помнишь, как мы познакомились? Ты был такой веселый, живой — король вечеринки, вокруг тебя толпились друзья и девушки, но мы встретились глазами и — все. Ты подошел и, даже не спросив, как меня зовут, увел меня из клуба, а потом мы всю ночь гуляли по Питеру. Помнишь, как мы приехали на Финский залив и занимались любовью на холодном песке, но почувствовали, что промокли, только через два часа?
«А Паша, оказывается, секс-террорист», — неодобрительно заметила я.
А потом не вылезали из постели три дня подряд и поняли, что не выходим из дома столько времени, только когда у нас закончились сигареты и еда?
«Ни фига себе», — удивилась я и вспомнила, как жалко Паша выглядел со мной.
Это же не могло все пройти даром — я же видела, что тебе со мной хорошо, что…
Там еще были четыре страницы — я их, разумеется, прочитала, и не один раз. Я два раза засовывала письмо обратно и снова вынимала — во мне проклюнулся мазохизм: я с упоением повторяла строки про секс и другие увлекательные подробности.
«На Финском заливе! — Я была вне себя. — Шалава!»
Противопоставив свои жалкие шансы Олесиным, я вздрогнула, решительно вставила письмо в дверь и ушла, грохнув дверью подъезда. Я вспомнила все определения падшей женщины и повторяла без конца, адресуя их Олесе.
Только я вошла домой, зазвонил телефон. Не хотелось подходить, но он гудел, гудел, гудел…
— Хм… — кашлянула трубка. — Здравствуйте, можно поговорить с Верой?
— Ее нету, — ответила я.
— Вера, это ты? — спросил приятный мужской голос.
— Ну я, — согласилась я.
— Это Егор, — представился голос. — Я тебя отвлекаю?
— Да нет, — удивилась я.
— У тебя есть на сегодня планы? — поинтересовался он.
— Да. Собираюсь последовать примеру Крылова. Баснописца.
— Это как?
— Обожраться и умереть.
— Ты голодна?
— Невероятно!
— Тогда я тебя приглашаю на ужин.
— Да ладно?
— Почему нет?
— …Хорошо…
Мы так шустро договорились, что я не успела толком понять, а надо ли мне это. На вечер у меня сложился восхитительный план — я Егора не обманывала. Я собиралась разорить супермаркет — накупить всего самого жирного, сладкого, соленого, пряного и мучного и съесть все это в один присест. И когда моя задница перестанет пролезать в дверь, погибнуть в ничтожестве и забвении.
Конечно, можно было перезвонить, но раз уж я дала слово… Да и развеяться было бы неплохо.
Я скинула в ванную годовой запас ароматических шариков, вылила полбанки пены и еще заправила все это эфирным маслом. Усевшись в кипяток, выдержала минуту — выскочила, обернувшись в халат, покурила, нашла заначку «бехеревки», вырвала из журнала «ELLE» фотографии всех женщин, напоминающих Олесю, разорвала и сожгла в раковине.
Как обычно, я досидела в ванной до такого состояния, что мыться уже не было сил. Наскоро побрившись — а вдруг что, — помыв голову и ободрав брови, я выползла на кухню, допила «бехеревку» и полезла в шкаф. Чистых вещей почти не было. Мне только позавчера подключили стиральную машину, и белье лежало в двух баулах, в корзине и полиэтиленовом пакете. У него же, в конце концов, мои вещи! У Паши. Он обязан мне их отдать! Я рванула к телефону, но, догадавшись, что там все равно никого не будет дома, вернулась обратно.
Накрасив губы истошной алой помадой, одевшись и высушив волосы — именно в таком порядке, я накинула дубленку и выскочила на улицу ждать Егора.
Он только приехал и вышел из машины мне навстречу: забавно, но дубленки у нас оказались одного фасона — а-ля тулуп, нежно-коричневые с белым мехом на воротнике и отворотах.
— Давно не виделись. — Он чмокнул меня в щечку.
— Как это ты заметил? — съязвила я.
План у Егора был невероятный: сначала он меня повезет фотографироваться для этой своей выставки — «Женские настроения», потом мы заедем к его другу, а дальше решим.
После съемки я была как финик — высушенная и липкая. Софиты, или как там называется освещение у фотографов, слепили и грели. Оказалось, что идея у Егора не такая уж и плохая — он показывает женщин в экстремальных состояниях: истерика, оргазм, разглядывание собственного зада в зеркале… Меня Егор заставлял изображать ярость, то есть женщину во время скандала. Как раз по мне. Я почувствовала себя Элизабет Тейлор, пришлось вживаться в образ, вспоминать случаи из жизни, орать на Егора — что я делала с большим наслаждением…
У Егора в мастерской был душ, но — нарочно для меня — в этот день из крана текла хилая струйка холодной воды. Вскипятив чайник, я кое-как обмылась, и мы поехали к другу, который, как сказал Егор, дает деньги на проект.
Мы подъехали на Китай-город, к неприметной вывеске «Монако». У входа скучал человек-гора: амбал метра под три, с маленькой головой и таким выражением лица, будто он только что наступил на какашку.
— Твой друг что, здесь живет? — насторожилась я.
— Нет, — усмехнулся Егор. — Это клуб. Закрытый и очень дорогой.
Под неодобрительным взглядом охранника — чем, интересно, можно заслужить его улыбку, прозрачным кейсом со стодолларовыми купюрами? — мы вошли. За стойкой восседала девушка. Ее лицо ничего не выражало, но как только Егор сообщил, что мы приехали в гости к некому Мише, девушка расцвела. Она выбежала из-за стойки, любезно замахала руками: «Ах, дайте я вас провожу!» — и спустилась вместе с нами в ресторан. Клубчик был так себе — синее все, белое… ничто не поражало воображение, кроме мрачного типа, жевавшего кусок мяса в одиночестве. Именно к нему мы и подошли.
— К вам гости, Михаил Яковлевич, — распиналась девушка.
Мужчина окинул нас взглядом. Кажется, он не очень-то был рад нас видеть, но хотя кто знает — может, у него паралич части лица и он просто не может выразить свои чувства? Мы устроились, Егор протянул меню, но я, из опасения его разорить, попросила только «Отвертку». Пока я тянула коктейль, Егор с Мишей обсуждали что-то не особенно интересное про дела и вспоминали общих знакомых, ни одного из которых я не знала.
Миша куда-то вышел — не извинившись, а Егор нашептал, что он, Миша, один из самых богатых людей в России: ему принадлежит… Список был длинный.
— А он всегда такой жизнерадостный? — спросила я.
— Ну-у… — Егор попытался оправдать друга, но я не поверила ни одному слову. Либо человек приятен — либо нет. Деньги на характер не влияют.
— Ты с Вадимом говорил? — спросил Миша, вернувшись.
— Нет еще, — покачал головой Егор.
Миша взял телефон и вызвал «давай быстро» кого-то сюда. Спустя четверть часа — к этому времени я совсем измаялась — прискакал мужчина в клетчатом пиджаке, и они с Егором куда-то умотали, бросив меня наедине с этим людоедом.
Минут пять мы молчали. Я не выдержала первая.
— Я вам чем-то не нравлюсь? — спросила я громко.
— Почему? — спросил он, видимо имея в виду, почему я спросила.
— Вы со мной не разговариваете.
— Ты… э-э… вы тоже.
— Но я-то излучаю приветливость, а вы сидите как бука.
Сказав это, я немного перепугалась: а вдруг самые богатые люди за такое панибратство расстреливают в казематах этого «Монако»? Но он и правда выглядел букой — это было почти неприлично.
— А о чем нам разговаривать? — Он отложил наконец вилку с ножом и откинулся на низкую спинку дивана.
— Ха-ха, — позабавилась я. Из неловкой обстановка превратилась в дурацкую. — Вы уверены, что со мной не о чем поговорить?
— Не в этом смысле. — Он положил локти на спинку дивана. — Ну вообще… — и замялся.
— У вас есть увлечения? Можем, обсудить их? — тараторила я, мечтая поскорее отсюда убраться.
— А вы чем увлекаетесь? — Он убрал локти со спинки, поставил их на стол и подпер голову руками.
— У-у! Я люблю читать, смотреть кино, гулять вечером по бульварам, есть, напиваться в хорошей компании, валяться на пляже с утра до вечера, люблю сидеть в ароматной ванной с журналом, люблю кататься на велосипеде по проселочным дорогам… Еще?
— Да-а… — Он поднял брови. — А-а…
Но тут, к счастью, вернулся Егор и взял беседу на себя. Мы еще немного посидели, Миша познакомился с красивой девушкой в светло-зеленом костюме. Когда Егор шепнул, что это проститутка, я не поверила — она выглядела, как Шарлиз Терон. Тогда Егор сказал мне, сколько она стоит, и сомнения отпали…
Мы все вместе отправились на дискотеку, тоже для самых богатых людей России. Я держалась скромно, вокруг ходил оживший еженедельник «Деловые люди» — уставшие после трудового дня миллионеры, а их дамы вели себя столь сдержанно и церемонно, что не хотелось подставлять Егора. Мы тихо сидели за столиком, и я целеустремленно напивалась.
Когда стало совсем невмоготу, я пнула Егора ногой под столом и показала глазами на дверь. Он незаметно кивнул, и минут через десять мы распрощались с самыми богатыми людьми России и самыми дорогими проститутками Москвы.