— Может погуляем? — Марийка присела рядом, и я неохотно отвернулась от окна.
— Не хочу.
— Ты уже три часа здесь сидишь.
— Ну и что? — я равнодушно пожала плечами.
— Мама волнуется.
Я вновь уставилась в окно. Кусты роз, укутанные в зиму садовником и припорошенные снегом, сугробами высились во дворе. Как надгробия.
— Скажи маме, что я выйду завтра.
— Ты говорила это вчера! — Марийка чуть повысила голос.
— Не помню.
Сестра замолчала, и несколько минут мы сидели в тишине.
— К тебе Степан приходил, — наконец произнесла Марийка. — И почти сразу ушел. Почему?
— Он справляется, я ему доверяю.
— Летом ты проводила с ним больше времени, чем со мной!
Я вздохнула и с сожалением оторвалась от снежного пейзажа — безмятежного и чистого.
— Чего ты хочешь, Маша?
Марийка поджала губы, потом выдохнула:
— Ты мне обещала! Обещала, что если Ян тебя предаст, ты не сломаешься! Ты же сильная, Лиска! Прийди наконец в себя! Ты же эту седьмицу провела как будто во сне!
Сестра все повышала голос и накал, но я ее почти не слышала. Сидела, пытаясь втолкнуть в легкие воздух и не могла.
— Лиска?! — Марийка все-таки заметила неладное. — Что с тобой?
Голова кружилась от нехватки воздуха. Паника разрасталась, ослепляя и обездвиживая.
— Бесы! — сестра подскочила, схватила меня за плечи и довольно жестко встряхнула. Мои зубы клацнули, чудом не прихватив кончик языка. Но сознание начало проясняться и паника отступила.
— Ну нельзя так реагировать на имя, — прошептала Марийка с явным отчаянием и еще раз встряхнула меня.
— Отпусти, — хрипло попросила я, и сестра сделала шаг назад.
— Как ты?
— Хорошо.
— Пожалуйста, поешь. Хотя бы фрукты.
— Позже.
Она постояла передо мной еще пару минут, потом ушла, почти убежала. Я развернулась к окну. За время нашего разговора тени немного удлинились. Когда кончик толстой тени от дальнего сугроба коснется основания беседки, начнет темнеть. Сознание вновь погрузилось в мягкую мутную дремоту.
Но спокойствие длилось недолго. Тень успела проползти до беседки только полпути, когда внизу послышались знакомые голоса. Я настороженно ждала. Голоса быстро приближались.
— Вот ты где, затворница! — воскликнула Есения, врываясь в комнату. Увидела меня и остановилась. Резко, словно уткнувшись в невидимую преграду.
— Краше в гроб кладут, — спокойно сообщила вошедшая следом за подругой Вера.
— Рада вас видеть, — сказала я. Попыталась встать и с удивлением поняла, что ноги меня почти не держат. Опустилась обратно на кресло, прикрыла колени пушистым пледом.
— Здесь дышать нечем. Обогреватели сломались? — Вера обошла комнату и остановилась напротив меня. Посмотрела строго и жестко. — Или мозги?
— Вера! — в один голос воскликнули Марийка и Есения.
— Что? — огрызнулась она зло. — Нужно ходить на цыпочках и позволить ей себя угробить?
— Зачем вы приехали? — спросила я. Голос был таким же слабым, как тело.
— Не за чем, а за кем, — все так же жестко сказала Вера, раздраженно тряхнув рыжими кудряшками. — За тобой.
— Я не вернусь в академию. Забирайте с собой Машу.
Мысль о том, что Марийка оставит меня в покое и не будет тревожить мой отдых, показалась весьма привлекательной.
— Я не поеду без тебя, — буркнула сестра.
Я вздохнула.
— Аглая позволила нам гостить сколько нужно, — дерзко заявила Вера. — И великой наставник подписал бумаги. Ты же нас не выгонишь?
Я нахмурилась. Поежилась. Воздух в комнате действительно был спертым от духоты, но я не давала открывать окна. Мне было холодно. Даже сейчас.
— Не поеду, — повторила уверенно. — У меня нет сил.
— О, — подключилась к беседе Есения, — я как раз привезла целый сундук лечебных снадобий. Поставлю тебя на ноги еще до вечера!
Я перевела укоризненный взгляд на Машу. Девушки стояли передо мной, поэтому приходилось смотреть снизу вверх.
— Я не справлялась, — правильно поняла она укоризну. — И поэтому написала письмо.
— А мы собрались в дорогу сразу, как его получили, — подтвердила Еся.
— Подъем! — скомандовала Вера, взяла меня за предплечье и попыталась вытащить из кресла, но я уперлась с неожиданно для самой себя силой.
— Куда ты ее тащишь? — всполошилась Марийка.
— Мыться, — постановила Вера. — Маша, прикажи нагреть ванну. Есения, добавь моего настоя.
— Сделай погорячее, — негромко попросила я, вдруг ощутив огромное желание окунуться в душистую горячую ванну.
«Сколько я не мылась? Неужели всю седьмицу?»
Через час мы все вместе пили чай. Даже Аглая рискнула присоединиться. Мачеху до жути пугало мое состояние, и она привычно переложила сложности на чужие плечи. В этот раз на Машины.
Чай был очень горячим. А еще пряным и бодрящим. Сама не заметила, как проснулся аппетит и куда-то исчезли булочки с протертой ягодой.
— Тебе нужно вернуться в академию, — сказала Вера. Жесткость ушла из голоса подруги, осталась лишь уверенность.
— Я не смогу, — во мне тоже не было первоначального яростного отторжения. — Чувствую себя до безумия уставшей.
— Мы поможем, — мягко и просяще сказал Еся. — Нам без тебя плохо.
— Это такая дурость погубить свою жизни из-за какого-то… — Вера виновато взглянула на Аглаю и продолжила явно не так, как хотела, — негодяя. Он…
— Не стоит, — с нажимом произнесла Марийка.
— Это неправильно. Василиса не может вечно бежать от себя.
— Не надо, — попросила уже я, чувствуя, как возвращается озноб и головокружение.
— Я же говорила! — быстро произнесла Маша. — У нее начинаются приступы при одном упоминании!
— Нарыв нужно вскрыть, — вдруг тихо произнесла Есения. И продолжила громко, — Ян предал тебя, но он не единственное, что у тебя есть. Мы здесь, чтобы помочь! И не уйдем… Лисса!
Я упала на пол, потянув за собой скатерть. Маслёнка приземлилась рядом, чудом разминувшись с моей головой. Меня выкручивало от боли. Страдала душа, а болело тело.
То, что я сдерживала всю седьмицу прорвалось. То ли приезд подруг проделал трещину в моей броне, то ли горячая ванна ее растопила, но оказалась, что мне нечем защититься от нахлынувших воспоминаний.
«Я пытался соблазнить вашу сестру… Мне жаль».
Вот так просто рушатся миры.
Я пыталась вспомнить выражение глаз Демьяна. Что в них было? Сожаление, раскаяние и, кажется, даже боль. Словно он действительно винил себя в том, что произошло. Но, боги, зачем?! Зачем это все? Зачем ему моя любовь, моя жизнь? Какой прок было пройтись по мне тяжелым гладильным утюгом, а потом выбросить за ненадобностью?
Я не понимала. Билась в судорогах, слыша отдаленные испуганные крики, и по-прежнему не понимала.
Внезапно хлынули слезы. Много. Они заливались в рот, уши, текли по шее. Дышать стало легче. В какой-то момент я осознала, что меня подняли общими усилиями и усадили на диван.
Теперь я просто плакала. Долго, горько. Но боль нашла выход, она выплескивалась из меня горячей лавой, тугим фонтаном. Ее было очень много, но всему наступает конец.
Этой ночью я спала. Пусть и наглотавшись Есиных снадобий, но почти умиротворенная.
Я смогу жить без этого мужчины. Забуду осень, вычеркну ее из жизни вместе с ним. В конце концов я обещала сестре, что справлюсь. И я справлюсь.