Соблазнить герцогиню

Глава 16

«Игра удалась, — думал Филипп, стоя у пруда. — Но все-таки ужасно холодно…»

Обернувшись, он крикнул:

— А ведь мы должны плавать вместе, разве не так?

Шарлотта со смехом покачала головой:

— Нет-нет, ничего подобного! Я просто сказала, что это будет купание голышом. Но я вовсе не говорила, что составлю тебе компанию.

Оглянувшись на жену, герцог невесело улыбнулся. Затем шагнул к воде и сунул в нее ногу.

— Ледяная, — сообщил он, снова оглянувшись.

— Поверь, она станет теплее, как только ты весь окунешься, — откликнулась Шарлотта. А ей, напротив, было очень жарко — она словно в огне горела, так что хотелось даже скинуть платье.

Шарлотта то и дело порывалась отвернуться, чтобы не смотреть на голого мужа, однако она понимала, что не следует этого делать — ведь Филипп-то не знал, что она впервые за три года видела мужчину без одежды, не знал, что только его она видела обнаженным.

«Смотри же, смотри как ни в чем не бывало, — говорила она себе. — Он ни в коем случае не должен ни о чем догадаться».

Но притворяться перед самой собой — это было выше ее сил, и, глядя на обнаженного Филиппа, Шарлотта чувствовала, как по телу ее одна за другой пробегали горячие волны, и как бешено колотилось сердце в груди. Ей вдруг представилось, как она, тоже обнаженная, крепко прижимается к мужу и ласкает его, а он…

— Нет-нет, такого просто быть не может, — со вздохом прошептала Шарлотта. — Филипп никогда этого не сделает. Да он и в воду, наверное, не станет сейчас заходить…

Однако муж снова удивил ее. Шаг за шагом он все дальше уходил от берега и все глубже погружался в воду, хотя, конечно же, прекрасно понимал, что сейчас его, возможно, видел кто-то из слуг. Не исключено даже, что его могла заметить Джоанна, совершавшая прогулку…

Тут Филипп вдруг обернулся и со смехом прокричал:

— Но ты ведь понимаешь, что моя месть будет ужасной?! — Он сделал еще несколько шагов и, погрузившись в воду по пояс, вздрогнул, поежился и что-то пробормотал, очевидно, выругался. В очередной раз обернувшись, крикнул: — Может, тоже хочешь зайти?!

Шарлотта помотала головой.

— Нет, ни за что! — Она не могла отвести глаз от его широких плеч и от мускулистой груди, покрытой курчавыми волосками — они полоской протянулись к животу… и еще ниже.

— А если я утону? — Филипп снова улыбнулся.

«О, как же он красив!» — мысленно воскликнула Шарлотта.

— Когда утонешь, я приведу Фэллона! — Она заставила себя рассмеяться.

— А плакать не будешь?

— Пролью потоки слез!

Филипп тоже засмеялся и тут же опять поежился.

— Что, очень холодно?! — крикнула Шарлотта.

Он пожал плечами:

— А как ты думаешь?

Отвесив ей поклон, он нырнул. Вынырнув через несколько секунд, быстро поплыл к противоположному берегу.

Шарлотта тихонько вздохнула. Впервые после долгих трех лет она призналась самой себе в том, что страстно желала Филиппа.

Более того, она любила его. Любила все это время, все три года.

И вместе с тем ненавидела. По крайней мере, должна была ненавидеть.

Однако любовь и желание были гораздо сильнее, и ей очень хотелось забыть его предательство, забыть о той боли, которую он ей причинил. И если бы Филипп действительно ее любил… О, тогда она, возможно, сумела бы забыть все плохое. И тогда ей, конечно же, не потребовался бы развод.

У противоположного берега Филипп снова нырнул, и в тот же миг Шарлотту охватило чувство одиночества — как будто она уже ни минуты не могла прожить без мужа, как будто ей требовалось постоянно видеть его и ощущать его присутствие.

Но почему же она ему не доверяет? Почему снова не может поверить ему?

Ведь очень может быть, что на сей раз Филипп не лжет… И если так, если он действительно ее любит…

О, тогда бы вся её жизнь изменилась. И тогда бы они были по-настоящему счастливы.

Но где же он? Шарлотта окинула взглядом пруд. Ведь только что он был у противоположного берега…

Господи, что с ним?! Шарлотта бросилась к воде.

— Нет, нет, нет… — бормотала она, задыхаясь.

Снова осмотрев поверхность пруда, она громко закричала:

— Филипп, где ты?! Отзовись!

Проклятие, где же он?! Черт бы его побрал! Она убьет его, если он разыгрывает ее. Непременно убьет, если он еще не умер.

— Филипп, где ты?! — снова закричала Шарлотта. Она в панике заметалась по берегу.

Тут где-то в центре пруда на поверхности воды появилась зыбь. Шарлотта вздрогнула и затаила дыхание. Но через несколько секунд поверхность пруда снова стала гладкой.

— О Господи… — прошептала Шарлотта в отчаянии. Она скинула туфли, затем попыталась расстегнуть платье. Но пуговицы находились на спине, и добраться до них было не так-то просто.

Шарлотта в отчаянии вертела головой, пытаясь увидеть проклятые пуговицы. И в какой-то момент вдруг увидела мужа, шагавшего к ней по берегу.

— Было слишком холодно, и мне не захотелось плыть обратно, — сказал он с виноватой улыбкой.

Шарлотта молча уставилась на него, она не знала, как реагировать. А Филипп, увидев ее туфли, лежавшие на берегу, снова улыбнулся, на сей раз насмешливо:

— Ты решила, что я утонул, да? И собралась спасать меня?

Он подходил к ней все ближе, и от близости его обнаженного тела ей снова стало жарко.

— Нет, я просто решила искупаться, — заявила Шарлотта.

Филипп весело рассмеялся:

— Лгунья!

— Но я действительно хотела искупаться. Мне казалось, ты получал удовольствие, и я тоже захотела… Что ты делаешь?! — закричала она, когда муж взял ее за руку. — Ведь ты ужасно холод… — Шарлотта в изумлении умолкла. Как ни странно, рука Филиппа оказалась такой же теплой, как всегда.

Тут он поднес ее пальцы к губам и прошептал:

— Спасибо тебе, Шарлотта. — Он заглянул ей в глаза. — Мысль о том, что ты не желаешь моей смерти, очень меня согревает.

— Гм… — Шарлотта пожала плечами. Почувствовав, что ей ужасно хочется броситься в объятия Филиппа, она заставила себя нахмуриться и проворчала: — Думаю, тебе следует одеться.

Он снова поцеловал ее руку, затем переплел свои пальцы с ее пальцами. И почему-то этот его жест ужасно смутил Шарлотту. Густо покраснев, она отвернулась. Однако не сделала попытки высвободить руку.

— Боишься, что не сможешь контролироваться себя? — спросил он, когда они зашагали к дереву, под которым лежала его одежда.

— Ужасно боюсь! — Шарлотта фыркнула, как бы давая мужу понять, что он сказал глупость. — Пойдем быстрее. Тебе необходимо одеться, иначе простудишься.

— Ты беспокоишься за меня? — спросил Филипп с улыбкой. Шарлотта промолчала, а он вдруг заявил: — Между прочим, нам с тобой надо кое-что обсудить…

Шарлотта и на сей раз промолчала. Филипп же, с усмешкой взглянув на нее, проговорил:

— Так вот, мне показалось, что ты жульничала при игре в карты. Но я, как истинный джентльмен, конечно же, не мог тебе об этом сказать во время игры. Но зато теперь я могу заявить о своих подозрениях… Видишь ли, мне показалось, что у тебя в какой-то момент вдруг появилась трефовая дама… Что ты на это скажешь?

«Проклятие, какие же у него соблазнительные губы…» — думала Шарлотта. Мысленно выругавшись, она отвернулась — только бы не видеть этих губ!

— Что же ты молчишь, Шарлотта? Я спросил про даму. Как она у тебя появилась?

Не глядя на мужа, Шарлотта пробурчала:

— На стуле… У меня под юбкой… Она случайно там оказалась, когда карты упали. Не могла же я прерывать игру из-за этой находки. Но я вовсе не собиралась жульничать.

Мгновение тишины.

Филипп немного помолчал, потом кивнул:

— Что ж, понятно.

Тут они наконец-то подошли к дереву, и Шарлотта, посмотрев на аккуратную стопку одежды, невольно вздохнула. Галстук, сюртук, рубашка, жилет, башмаки… Сколько же всего надевать!..

Ведь Филиппу потребуется целая вечность, чтобы одеться! Во всяком случае, минут пять. А она этого просто не выдержит…

Решив, что отправится домой одна, Шарлотта помахала мужу рукой и заявила:

— Что ж, я пойду. До встречи за ужином. Видишь ли, я только что вспомнила, что сейчас должна…

В следующее мгновение Филипп прижал ее спиной к дубу. Заглянув ей в глаза, прошептал:

— Полагаю, ты должна мне поцелуй. — Две-три капли воды упали с его мокрых волос и скатились по ее шее. Шарлотта невольно вздрогнула, а он добавил: — Прости, я не хотел, так получилось… — Филипп смахнул с ее шеи капельки влаги и, глядя ей в глаза, так же тихо продолжал: — Поверь, Шарлотта, я люблю тебя. И всегда буду любить. Ты должна мне поверить, понимаешь? — Он нежно поцеловал ее в висок. Снова заглянув в глаза, спросил: — Дорогая, ты ведь веришь мне?

Шарлота молчала. Молчала вовсе не потому, что не хотела отвечать. Просто она точно знала: если сейчас заговорит, то непременно расплачется.

Тихонько вздохнув, она закрыла глаза и сказала себе: «Да, верю. Потому что мне очень хочется в это верить…»

Весь следующий день, до самого ужина, они почти не разговаривали, но им не требовались слова — казалось, они и так прекрасно друг друга понимали.

За ужином же они наконец разговорились, и Филипп расспрашивал ее обо всем на свете, например, что она думала об индустриализации, предпочитала ли шоколад с ванилью или без, и нравились ли ей произведения Остен и творчество Шелли.

Филипп то и дело убеждал ее в том, что Уильям Макреди более талантливый актер, чем Эдмунд Кин, а Шарлотта вдруг заявила, что терпеть не может не только театр, но и оперу. Муж уставился на нее с искренним удивлением. Шарлотта же весело рассмеялась, а потом попросила его, чтобы он поучил ее итальянским ругательствам.

Все это напомнило ей те разговоры, которые они вели когда-то до свадьбы — тогда Филипп тайком уводил ее из родительского дома, и они прогуливалась по лесу, разделяющему их поместья. Разговоры их то и дело прерывались поцелуями и жаркими объятиями, и в такие минуты Шарлотте казалось, что так будет всегда. Когда же они беседовали, Филипп слушал ее очень внимательно — так, кроме него, умел слушать только Итан.

После десерта Шарлотта объявила о своем намерении удалиться к себе в спальню, и Филипп проводил ее к лестнице.

Осталось девять дней, — сказал он, когда она начала подниматься по ступеням.

Шарлотта остановилась и повернулась к нему.

Муж стоял, заложив руки за спину, и пристально смотрел на нее; казалось, он ждал ответа. Но что он хотел от нее услышать? И что она могла сказать ему сейчас? Может, рассказать ему о боли и отчаянии, с которыми она жила эти три года? Нет, едва ли стоило об этом рассказывать. Но не молчать же… Ведь надо хоть что-то сказать…

Лукаво улыбнувшись, Шарлотта проговорила:

— Мужайтесь, ваша светлость. Всего лишь несколько недель назад я бы с удовольствием понаблюдала, как вы тонете. А сегодня очень за вас испугалась.

Он тоже улыбнулся и тихо сказал:

— Выходит, я достиг серьезных успехов, не так ли?

Она кивнула:

— Похоже, что так.

— Но все-таки ты вчера далеко не сразу решила, что должна спасти меня, — с ухмылкой заметил Филипп. — У меня хватило времени на то, чтобы вернуться к тебе, шагая вдоль берега, — а ты только успела снять туфли.

Шарлотта выразительно пожала плечами, и от этого движения грудь ее приподнялась. Заметив, как вспыхнули серебристые глаза мужа, она отчитала себя за то, что невольно провоцировала его. Ей следовало понимать, что она играет в опасную игру…

Подхватив одной рукой юбки, а другой держась за перила, Шарлотта продолжила подниматься по лестнице. Обернувшись, со смехом она заявила:

— Если честно, то все дело в платье.

Филипп нахмурился; он был явно озадачен, ее словами.

— В платье? Что ты имеешь в виду?

Добравшись до лестничной площадки, Шарлотта снова обернулась и с невиннейшим видом ответила:

— Я имею в виду платье из зеленого муслина. То, что ты купил для меня, с него было бы невозможно удалить пятна грязи. А испортить такое платье это ужасное расточительство…

Филипп весело рассмеялся, и в тот же миг Шарлотта исчезла за углом. Она с улыбкой зашла в свою спальню и, закрыв за собой дверь, прислонилась к ней.

Какое-то время она стояла, затаив дыхание и напряженно прислушиваясь, ей ужасно хотелось услышать шаги мужа, хотелось, чтобы он сейчас вошел следом за ней. О, как же ее тянуло к нему… С каждым мгновением все сильнее и сильнее…

Но Филипп-то об этом не знал. Пока не знал. Когда же он раскусит ее и поймет, что она до сих пор любит его, что никогда не переставала любить, что всегда любила лишь его одного… О, тогда она окажется совершенно беззащитной!

Но может быть, это к лучшему? Действительно, зачем ей защищаться от Филиппа?

Если он изменился, то, конечно же, к лучшему. Тогда ей не придется от него защищаться.

Но ведь Филипп и три года назад признавался ей в любви, и она тогда поверила ему. Да, она поверила, а он, как потом выяснилось, обманул ее и предал. Именно поэтому ее сейчас одолевали сомнения…

Шарлотта со вздохом прикрыла глаза. Она ужасно устала от всех этих раздумий и сомнений. Хотя, казалось бы, ситуация была предельно простой…

Да-да, все очень просто. Она не могла отказаться от любви к Филиппу, не могла изгнать его из своего сердца, — так что с этим ей придется смириться. Но отдать ему по доброй воле власть над ней?.. О, это было бы глупо и непростительно. И этого ни в коем случае нельзя допустить.

Невольно вздохнув, Шарлотта отошла от двери. Филипп не пришел, и ей, наверное, следовало радоваться…

Она прошлась по комнате и вдруг замерла, уставившись на стену; она не верила собственным глазам.

— Нет-нет, все верно, действительно исчез… — пробормотала Шарлотта, тихо рассмеявшись.

Оказалось, что на стене справа от нее зияла пустота — портрет восьмого герцога Радерфорда, дедушки Филиппа, куда-то исчез. То есть, конечно же, было ясно: его убрали по приказанию Филиппа. Но почему он вдруг решил это сделать?

Осмотревшись, Шарлотта снова рассмеялась, увидев на своей кровати чулки и шарфы, когда-то служившие весьма неприличными украшениями портрета герцога. А на чулках лежал свернутый листок бумаги — очевидно, записка.

Каким же непредсказуемым стал ее муж… Он, должно быть, приказал, чтобы портрет сняли, пока они будут ужинать.

Шарлотта направилась к кровати и тут вдруг сообразила, что идет на цыпочках — как будто записка была адресована вовсе не ей и ее в любой момент могли забрать. Нервно рассмеявшись, она дрожащими руками развернула листок.

«Я бы хотел, чтобы ты надела что-нибудь из этого. Лучше всего — красные чулки с кружевом. Филипп».

Прижав записку к губам, Шарлотта опустилась на кровать. Было ясно, что это — вызов, вернее — намек. Намек был тонкий, но вместе с тем — совершенно очевидный.

Но как же ей реагировать? Сделать то, что ей ужасно хотелось, или все-таки сдержаться?

Шарлотта протянула руку к чулкам и отыскала красные с кружевом. Эти чулки ей всегда очень нравились, так как были весьма легкомысленными. И она частенько надевала их назло Филиппу — ведь ему они, наверное, не должны были нравиться. То есть не должны были нравиться на его жене, герцогине Радерфорд. Так почему же он сейчас просил ее надеть именно красные чулки?

«Нет-нет, не об этом мне сейчас надо думать, — сказала себе Шарлотта. — Гораздо важнее другое: хочу ли я их надеть? Вернее — смогу ли не надеть?»

Записка выпала из ее руки, но Шарлотта не заметила этого. Она еще долго сидела на кровати, и сердце ее гулко колотилось, а грудь бурно вздымалась и опускалась.

«Хочу ли я этого, хочу ли?!» — раз за разом спрашивала она себя.

Филипп вздохнул и запустил пятерню в волосы, уже и без того растрепанные. При этом он пристально смотрел на лист бумаги, лежавший перед ним на столе.

Как он ни старался, ему не удавалось подобрать слова, точно выражавшие его мысли и чувства.

Проклятие, у него ничего не получалось, хотя мусорная корзина рядом с его стулом была уже до краев заполнена его поэтическими стараниями.

— Может, «мягкий от света» заменить на «мягкий как ночь»? — пробормотал Филипп. — А впрочем, нет, нельзя. — Он вдруг заметил, что уже употребил это сравнение в самом начале стихотворения.

Откинувшись на спинку стула, Филипп выругался сквозь зубы и, сломав перо, отбросил его в сторону.

— Вот так-то лучше, — пробурчал он. — И пусть Байрон отправляется к дьяволу.

Он понимал, что ему следовало отказаться от этой затеи. Арфа прекрасно сделала свое дело, так что не было необходимости терзать себя поэтическими упражнениями. Но очень уж ему хотелось написать стихи для Шарлотты. К тому же он знал, что у него, в конце концов, получится — надо было лишь как следует постараться и набраться терпения.

Прошло два месяца с тех пор, как он нашел томик Байрона в гостиной их лондонского дома. Шарлотта скорее всего не читала его, так как страницы не сохранили аромата ее духов. Но Филипп, раскрыв книгу, вдруг представил, что видит, как она читает вслух стихи, и видит, как лучатся ярко-синим светом ее чудесные сапфировые глаза. Филипп быстро пролистал книгу, и ему казалось, что на него с каждой страницы смотрели глаза Шарлотты.

Именно тогда он и решил, что должен написать стихи. И почему-то вбил себе в голову, что Шарлотта снова полюбит его, если у него получится. Это походило на наваждение, но он никак не мог отказаться от своей безумной идеи. Филипп сжег свою первую стихотворную попытку, но раз за разом снова пытался хоть что-то написать. В конце концов, он решил: пусть стихотворение будет ужасным, главное — написать его. Возможно, Шарлотта, прочитав то, что он напишет, поверит в его любовь.

Но если неоднократные попытки написать стихи и научили его чему-либо, то лишь одному, оказывается, одурманенный любовью глупец мог страдать из-за того, что единственным английским словом, рифмующимся со словом «благородный», было явно лишенное романтизма «дородный».

Взглянув на свои руки, Филипп проворчал:

— Проклятые чернила… — И, вытащив из кармана носовой платок, стал вытирать чернила с пальцев.

Настроение у него было отвратительное, хотя ему следовало бы радоваться. Ведь день прошел весьма успешно, и было очевидно, что Шарлотта стала относиться к нему гораздо лучше. Теперь, когда она разговаривала с ним, в голосе ее проскальзывали даже нотки нежности, чего прежде он, конечно же, не замечал. Да и смотрела она на него совсем иначе — во взгляде ее были смущение и неуверенность, хотя она и пыталась делать вид, что ее совершенно ничего не волнует. Но он-то видел, что Шарлотта очень волновалась. И было ясно, что именно он — причина этого волнения.

Разумеется, и сам он сильно изменился, но в этом не было ничего удивительного. Ведь не мог же человек любить Шарлотту так, как любил ее он, оставаясь прежним.

Однако приходилось признать, что раньше, все эти последние три года, он и впрямь относился к ней ужасно — в этом Шарлотта была права. Более того, он и сейчас был не до конца искренним с ней — этого также нельзя было отрицать. Но Филипп ничего не мог с собой поделать… Он хотел завоевать ее любовь, и был убежден, что эта цель оправдывает средства.

К сожалению, Шарлотта, даже несмотря на изменившееся отношение к нему, по-прежнему стремилась к разводу и постоянно об этом напоминала.

Но не мог же он и впрямь с ней развестись… Ведь он же не собирался ее отпускать.

С другой стороны, если он ее не отпустит, если не сдержит слово и нарушит их договор… О, тогда она по-настоящему его возненавидит! И тогда ненависть, которую он чувствовал все эти три года, покажется ему всего лишь легкой неприязнью. Ведь получится, что он в очередной раз обманет ее, не так ли?

О Господи, какой же он, Филипп, эгоист. Ведь он и сейчас думает только о себе…

Да, он думал о себе, но только потому, что не мог без Шарлотты. Он хотел постоянно видеть ее, хотел слышать ее голос всю оставшуюся жизнь, — пусть даже она никогда его не полюбит. А вот если с ней расстаться… О Боже, он не сможет жить без нее.

Филипп со вздохом отбросил платок и уставился на свою руку, вернее — на обручальное кольцо, к которому когда-то относился с пренебрежением. Пальцы его все еще были в чернилах, и поэтому казалось, что кольцо блестит гораздо ярче.

«Нет-нет, все у меня получится, — успокоил себя Филипп. — Она непременно меня полюбит». И действительно, ведь он же видел, что сопротивление Шарлотты слабело, разве не так?

Подобрав сломанное перо и испорченный носовой платок, он бросил их в корзину для бумаг. Корзина же, до краев наполненная листками, казалось, насмехалась над его творческими муками.

Немного помедлив, герцог выдвинул ящик стола и достал еще один лист бумаги, а также новое перо. Обмакнув перо в чернильницу и склонившись над листком, он пробормотал:

— Ее душа… Впрочем, нет, не годится. Яркий свет ее души…

Тут раздался стук в дверь, и Филипп, решив, что стучит дворецкий, прокричал:

— Заходи же! — снова склонившись над столом, он продолжал: — И свет ее неистовый влечет меня…

— Я всегда задавалась вопросом: чем ты тут занимаешься? — послышался вдруг голос Шарлотты.

Филипп вздрогнул и поднял голову. Перед ним действительно стояла Шарлотта. Но почему?.. Ведь она же никогда сюда не заходила…

Придав своему лицу бесстрастное выражение, герцог ответил:

— Видишь ли, дорогая, хозяйственные дела требуют… — Он умолк, в изумлении уставившись на жену.

Шарлотта же, облаченная в красный атласный халат, медленно пересекла комнату, чуть покачивая бедрами. Остановившись неподалеку от стола, вскинула руки и начала вытаскивать из волос заколки.

Филипп смотрел на нее, словно загипнотизированный, смотрел, затаив дыхание. Шпильки же одна задругой падали на ковер…

Наконец волосы волнами рассыпались по ее плечам, а несколько прядей упали ей на грудь. Эти чудесные волнистые волосы могли бы сами по себе соблазнить его, — но ведь было еще все остальное!..

— Ты снова назвал меня «дорогая»? — Шарлотта взглянула на него с упреком.

— Да, конечно. Но почему…

— Кажется, ты забыл, — с улыбкой перебила Шарлотта. — Как ты обещал меня называть?

Филипп тоже улыбнулся.

— Шарлотта. Только Шарлотта. Теперь вспомнил. Но скажи, почему ты… — Он судорожно сглотнул. — Что ты тут делаешь?

Жена пристально смотрела на него. Пальцы же теребили поясок халата, и казалось, что ее что-то очень смущало.

Молчание затягивалось, и Филипп уже собрался повторить вопрос, но тут она вдруг спросила:

— Ты любишь меня?

Сердце Филиппа болезненно сжалось. «Похоже, она так никогда и не простит меня», — промелькнуло у него.

Он со вздохом кивнул:

— Да, конечно…

Шарлотта покачала головой:

— Если любишь, то скажи об этом.

Филипп на мгновение потупился, взглянув на перо, которое все еще держал в руке. Затем, глядя жене прямо в глаза, отчетливо проговорил:

— Я люблю тебя, Шарлотта.

Она вдруг тихонько всхлипнула и отвернулась на несколько секунд. Потом снова на него посмотрела, и теперь уже на губах ее играла чарующая улыбка.

Немного озадаченный этим преображением, Филипп спрашивал себя: «Что же с ней происходит? То она робкая и неуверенная, а потом вдруг — манящая сирена. Так какой же из этих образов — маска?» Вопрос был далеко не праздный, ибо, не ответив на него, он не мог ничего предпринять, не знал, как себя вести.

Шарлотта молчала, и он снова спросил:

— Так почему же ты пришла сюда? Может, ты уже заметила, что я приказал убрать со стены твоей спальни портрет старого герцога? Да, а твои шарфы и чулки…

— Я нашла твою записку, Филипп. — Тут глаза ее вдруг потемнели, а руки внезапно обрели уверенность, когда она стала развязывать пояс халата.

Через несколько секунд полы халата разошлись в стороны, и Филипп, невольно вздрогнув, услышал треск пера, переломившегося в его пальцах. Но он даже не взглянул на перо, которое тут же отбросил в сторону. Затаив дыхание, он смотрел на стоявшую перед ним Шарлотту и не верил собственным глазам; ему казалось, что он все это видит во сне.

Но нет, это был вовсе не сон! Он отчетливо видел, как Шарлотта расстегнула верхние пуговицы белой ночной рубашки, обнажив холмики ее груди. И видел черные подвязки, державшие красные кружевные чулки — она надела их по его просьбе!

Шумно выдохнув, Филипп приподнялся и, схватившись за край стола, пробормотал:

— О Боже, Шарлотта…

А она, шагнув к столу, наклонилась и, упершись ладонями в столешницу, пристально посмотрела ему в глаза:

— Я пришла отдать тебе твой приз, Филипп. Пришла, чтобы поцеловать тебя.