Содержанка

17

Алексей проснулся в полной темноте. Вокруг поскрипывало дерево, были слышны и удары волн о нос лодки.

— Константин!

В каюте послышалось какое-то движение.

— Что? Подожди, сейчас спички найду.

Вспыхнуло маленькое пламя, зашипела лампа. Щурясь на желтый свет, Алексей увидел Константина, который лежал на расстеленных на полу одеялах, и понял, что занимает его кровать. Рыбак был полностью раздет. Мускулистая спина, светлые курчавые волосы на бедрах. Он повернулся и посмотрел на Алексея, совершенно не стесняясь своей наготы. Голубые глаза его были еще затуманены сном.

— Что случилось? Кошмары снятся?

— Нет. Где мой пояс с деньгами?

Константин похлопал белесыми ресницами.

— Пояс с деньгами? Какой еще пояс?

— На мне был пояс, когда…

— Мой друг, я не вор.

— Я тебя и не обвиняю.

— А мне показалось, именно это ты и делаешь. — Он развел руками, как будто показывая, что ничего не прячет. — Ты бы себя видел, когда я вытащил тебя из воды. Весь в крови, одежда порвана и порезана в клочья, но никакого пояса на тебе не было, это точно. — Он негромко усмехнулся. — Думаешь, я бы не заметил?

Алексей повалился на подушку и закрыл глаза.

— Извини. Давай спать.

Свет тут же погас. В темноте Алексей услышал, как по половицам прошлепали ноги его соседа, и почувствовал прикосновение к волосам, потом рука скользнула по щеке.

— Тебе сколько лет, Алексей? — шепотом спросил Константин.

— Двадцать шесть.

— Такой молодой. И такой… чистый.

Тишина, черная и вязкая, как смола, разделила двух мужчин. Алексей лег на бок, повернувшись спиной к рыбаку, так, чтобы сбросить руку.

— Спокойной ночи.

Шаги тихо удалились.

Пропало все. Деньги, драгоценности — все, что он прятал от посторонних глаз. Наверное, они смеялись над его наивностью.

Алексей почувствовал, как злость комком подступает к горлу. Он- то знал, что причиной того, что произошло, была вовсе не наивность, а его слепая самонадеянность. Он знал, чего ожидать, догадывался, чем может грозить встреча с Михаилом Вышневым на мосту в ту морозную ночь. Но не сомневался, что сумеет справиться со всем, что мог придумать этот чертов лагерный аппаратчик, и получить от него нужные сведения.

Как же он ошибался! Какой непростительной была ошибка!

Он заставил себя закрыть глаза. Но образы не покинули его, они точно кислотой жгли мозг. Все, что имело ценность, пропало. Все.

Тонкие лучики солнечного света проникли в тесную каюту через ряд отверстий в занавеске на иллюминаторе. Яркие слезы раскаяния — вот чем показались они Алексею, когда он открыл глаза и увидел дорожку светлых пятнышек на своем одеяле и дальше, на столе. Солнце только-только поднялось над горизонтом, и рассвет лениво растекся по поверхности реки. Ему спешить было некуда.

А мне есть куда. Я должен как можно скорее вернуться в Фелянку.

Алексей откинул одеяло и свесил ноги с кровати. Когда он оттолкнулся и встал, его голова чуть не раскололась от боли, к горлу подступила тошнота. Из легких вырвалось несвежее лихорадочное дыхание. Он выругался. Опасно раскачиваясь, Алексей попытался перевести дух и в эту секунду увидел Константина, который, лежа на полу в своем гнездышке из одеял, молча смотрел на него.

— Ты еще совсем слаб, — сказал рыбак. — Куда собрался?

— Мне пора.

— Нет. — Это короткое слово прозвучало, как тихий стон. — Еще рано. Ты еще не поправился.

— Мне нужно идти.

Алексей распрямил спину. Ему было холодно стоять босыми ногами на голом полу. Он поискал взглядом свои ботинки. Они стояли в углу у ведра и были начищены. С трудом он подошел к ним и натянул на ноги. Это отняло почти все силы. Константин безмолвно наблюдал.

— Моя одежда? — спросил Алексей.

— Я тебе говорил, она вся была изорвана, поэтому я выбросил ее. Можешь оставить себе мою, а пальто твое — в том шкафчике.

Алексей достал пальто. Плотная материя спереди была вспорота, но разрез был тщательно зашит.

— Как мне отблагодарить тебя?

Константин закутался в одеяло.

— Хлеб и холодная свинина в…

— Нет. Но все равно спасибо. Ты и так слишком много для меня сделал.

— Я бы дал тебе денег, но у меня нет.

— Мне нужен только нож.

Рыбак качнул головой в сторону одного из шкафов. Алексей выбрал нож с самым острым и тонким лезвием, потом подошел к своему спасителю и протянул ему на прощание руку.

— Спасибо, Константин. Ты — настоящий друг. — Ему вдруг захотелось сказать больше, чем просто «спасибо». — Я так благодарен, что не знаю, как и…

— Похоже, не так уж и благодарен. — Голубые глаза закрылись. — Иди.

Алексей наклонился, сжал его плечо и вышел из каюты.

Попков обругал ее. Это потрясло Лиду.

Он начал проклинать ее с той секунды, когда она вышла из поезда в Фелянке. Она бросилась к нему по обледеневшей платформе, но он не сделал в ее сторону ни шагу, лишь громогласно поносил ее. Сверкая единственным черным глазом, он возвышался над всеми, разъяренный медведь, вставший на задние лапы, так что остальные пассажиры в страхе обходили его стороной. Он был без шапки, и длинные жирные волосы торчали во все стороны, грязная глазная повязка съехала набок.

Сколько он дожидался ее здесь?

Сколько поездов встретил?

Сколько часов провел под снегом и дождем?

— Лев! — крикнула она и побежала, путаясь ногами в полах пальто.

Казак сдвинул густые брови, и взгляд его сделался еще злее. Он выглядел так, будто был готов в эту секунду убить кого-нибудь. Подбежав к Попкову, в холодном воздухе Лида ясно услышала яростные слова:

— Сука! Ты где была? Какого черта ты уехала без меня? Почему? Дура безмозглая, девчонка, да ты уже могла валяться в дерьме, в какой-нибудь грязной канаве…

Лида остановилась перед ним.

— Тише, — негромко произнесла она. — Тише, — повторила она и с широкой нежной улыбкой посмотрела ему в лицо.

Черный глаз опалил ее огнем.

— Будь ты проклята, — бросил он.

— Я знаю.

— Иди к черту.

— Наверное, я туда и пойду.

— Глупая маленькая дура. — Его лапа опустилась ей на плечо, чуть не свалив с ног.

Никогда еще не было такого случая, чтобы он назвал ее плохим словом. Ни разу. Вот, значит, как тяжело ему пришлось.

— Извини, — сказала она, и почти одновременно, выпустив из трубы дым, оглушительно вздохнул паровоз, едва не заглушив ее слова.

Она подошла к Попкову, обвила руками могучую грудь и прижалась щекой к его грязному, вонючему пальто. Жесткие волосы у него на подбородке кольнули ее кожу, когда он поцеловал ее в лоб. Обхватив Лиду огромными руками, он до того сильно прижал к ребрам хрупкое тело, что она чуть не задохнулась. Она услышала, как он сглотнул. Потом еще и еще.

— А ну отойди от него, — раздался из-за спины насмешливый женский голос. — Хватит жаться. Этот казак мой.

То была Елена.

Алексей воткнул кончик ножа в подошву ботинка и повернул. Ничего не произошло.

Черт! У него не хватает сил даже оторвать каблук от подошвы. Он выронил нож и облегченно опустился на мокрую от дождя траву, не обращая внимания на холод и влагу, просачивающуюся через одежду. Сойдя с лодки, он отправился на север через равнинную местность вдоль русла реки, заставляя ноги безостановочно двигаться часами. Только сейчас он позволил себе упасть на берегу.

Несмотря на то что с реки срывался колючий ветер, все тело Алексея было покрыто потом. Кристаллики льда в воздухе секли кожу, как крошечные сабли. Во рту было сухо, руки тряслись. Впереди показалась деревня. Деревянные домики выдыхали через металлические трубы завитки дыма, в воздухе чувствовался запах жареного мяса. Ему были нужны деньги. Без денег он далеко не уйдет. Этим и объяснялось то, что он сейчас кромсал ботинок, пытаясь оторвать каблук.

Под стальным небом он прижался щекой к траве, чтобы остудить огонь, который бушевал у него под кожей. Ох, Лида. Только дождись. Черт возьми, потерпи еще немного. Я вернусь, обещаю. На него снова неожиданно нахлынуло чувство стыда. Ведь он подвел ее. Алексей с трудом поднялся и снова взялся за нож. Его пояс с деньгами забрала эта сволочь в Фелянке, но в каблуке каждого ботинка было спрятано несколько сложенных рублей. Может, их было не так много, но этого хватит, чтобы добраться до Фелянки и…

Каблук отскочил и повис на подошве на одном гвоздике. В выемке, которую он сам проделал, было пусто. Алексей какое-то время изумленно смотрел на пустое пространство, потом потряс ботинок, как будто деньги могли выпасть из какого-нибудь другого отверстия. После этого схватил второй ботинок, одним яростным рывком оторвал каблук. Пусто. На этот раз он даже не стал трясти его.

Холодное отчаяние кольнуло в сердце. Он попытался собраться с мыслями. Пальто? Он вывернул пальто наизнанку, надрезал подкладку, воротник, манжеты. Все пусто. Не осталось ничего. Ни рублей, ни серебряных долларов. Ни надежды купить отцовскую свободу.

Он отклонился в сторону, и его вырвало вчерашней рыбой.

— Эх, Константин! Вор, чертов ублюдок…

Ярость лишила его слов. Он понял, что все кончено. Алексей поднял нож, без колебаний взрезал ткань на брюках и вонзил лезвие себе в бедро, в то место, где уже был грубый шрам. Из раны по бледной коже хлынула кровь и собралась лужей на траве. Кончиком ножа Алексей извлек что-то маленькое и твердое из своей плоти и положил это в рот. На ладонь он выплюнул чистый алмаз. Слишком маленький, чтобы стоить дорого, тем более в такой собачьей дыре. Оставалось лишь надеяться, что этого хватит, чтобы добраться до Фелянки.

Это было последнее, что у него осталось. Алексей отрезал длинный кусок от повязки на боку и перевязал бедро. Кровь все еще сочилась, но он не обращал на это внимания. Теперь каждый шаг причинял ему боль, но он был рад этому, потому что она приглушала другую боль. Боль в груди, которая едва не поглотила его, когда он, прихрамывая, вошел в деревню.

— 1908?

— Да, там так было написано. Вернее, выложено из камней. «Нет» и «1908». — Лида нахмурилась и повернулась к Елене. — Я не понимаю, что это значит. Что случилось в 1908 году?

В поезде, всю дорогу до Фелянки, она пыталась понять значение числа 1908, но, даже воскресив в памяти все, что ей было известно о российской истории, Лида не смогла докопаться до смысла этого загадочного послания.

— 1908? — снова спросила Елена. — Ты уверена, что это было не 1905? В 1905-м Кровавое воскресенье случилось. С него в Санкт- Петербурге первая революция началась. Может быть, они хотели сказать тебе, что он в Санкт-Петербурге?

— Нет, это точно была не пятерка, а восьмерка.

Со станции они отправились домой пешком и остановились у палатки, торговавшей пирожками. Пока пирожки жарились, Лида протянула руки к горячей печке и посмотрела на широкую спину Попкова, который неприветливо отвернулся в ожидании. После того как они вышли из вокзала, он не сказал ей ни слова. Стоя на утоптанном снегу, она переминалась с ноги на ногу, расстроенная его молчанием и тем, что им никак не удается разгадать послание. Лида энергично потерла руки в перчатках одну о другую, чтобы согреть пальцы, и повернулась к Елене.

— А не в 1908-м на Тунгуску метеорит упал?

— Да, но я не вижу связи.

— Я тоже. Единственное, что взрывом там повалило миллионы деревьев, а заключенные тоже деревья валят. — Лида посмотрела на женщину. — Я надеялась, что ты что-нибудь придумаешь…

Елена с сожалением покачала головой.

— Хотя это должно быть что-то очевидное, иначе бы они не стали писать. Может, это как-то связано с тобой?

— Нет, я родилась позже на четыре года.

— А твои родители?

— Они тогда еще не были женаты. Но оба жили в Петербурге. Ты думаешь, это может быть как-то связано с чем-то, что в этом году произошло в Петербурге?

— Например?

Они посмотрели друг на друга и молча покачали головами.

Попков откусил кусок пирожка и, обдав женщин горячим дыханием, вручил по пирожку каждой.

— Это не год, — прорычал он и повернулся к продавщице за добавкой.

— Что? — удивилась Лида.

— Ты слышала.

Она толкнула его в спину.

— Что значит: это не год?

Он сунул в рот очередной горячий пирожок. Как он себе язык не обжигает?

— Откуда ты знаешь, что это не год?

Попков медленно повернулся к ней, и она увидела, что казак все еще сердится на нее. Злость щетинилась с его одежды, пряталась в его густой косматой бороде. Ей и хотелось извиниться, пообещать, что больше такого не будет, но она не могла себя заставить.

— Скажи, Лев, — мягко произнесла она, — если 1908 — это не год, тогда что же это?

Он посмотрел на нее и поправил грязным пальцем глазную повязку.

— Когда охранники напиваются, они болтают разное. От некоторых я слышал, что есть такие важные места, которые для секретности называют цифрами. 1908 — это какое-то место. Я слышал, это число упоминалось.

— Что же это за место?

— Секретная тюрьма.

— Секретная тюрьма? — Холод точно проник внутрь Лиды, добрался до самых костей.

— Да. Я слышал, что это где-то в Москве, но, где именно, понятия не имею.

Лида взялась за отвороты его пальто.

— Значит, туда мы и поедем. В Москву.