Содержанка

46

Взошедшая луна нашла лазейку между упрямо висевшими весь день над городом тучами. Она наполнила маленькую тихую комнату серебристым светом, отчего Лиде стало трудно различать действительность и тень. Она сидела, почти не шевелясь.

Чан Аньло лежал на боку, положив голову на ее обнаженные бедра. Спокойного дыхания юноши Лида почти не слышала. Черные глаза были закрыты, и Лида рассматривала его лицо так же внимательно и сосредоточенно, как когда-то в детстве рассматривала снежинки. Как будто, если смотреть достаточно пристально или достаточно долго, можно было понять, в чем именно заключается загадочная и непостижимая красота, чтобы потом, когда она растает, ее можно было вылепить заново.

Каждую его черту она рассмотрела отдельно. Мягкий изгиб глазницы под бровью, которая взлетала вверх, когда он чему-то удивлялся. Кончики густых ресниц. Продолговатые гладкие веки. Интересно, думала она, а сейчас он видит на их внутренней поверхности какие-нибудь образы? В прозрачном свете луны казалось, что его губы сделаны из металла. Для этого он понадобился его богам? Чтобы олицетворить в нем себя? И Китай? Может быть, они и сейчас невидимо витают вокруг ее головы, смеясь над ее предположениями?

Она внимательно прислушалась. Ни звука, ни шепота, ни презрительного смешка, прикрытого ладонью. Ничто не вплыло в комнату невидимкой через щели в окнах, не вползло под дверью. Этой ночью богов не существовало. Только дыхание Чана, мягкое, как сам лунный свет. Как долго ей удастся продержать его у себя? Украв у богов и у его товарищей, умыкнув прямо из-под носа опасности? Она понимала, что так не может продолжаться долго. Страх за него она ощущала каким-то узлом, засевшим внутри. Узел этот с каждым днем затягивался все крепче, и это пугало ее.

— Куань знает, что ты по ночам покидаешь гостиницу?

Чан медленно открыл глаза. Это движение век как будто далось ему с трудом, и Лида тут же пожалела, что заговорила. Взгляд его не был сфокусирован — она не догадалась, что он дремал. Он посоветовал ей больше отдыхать, потому что, когда устаешь, совершаешь больше ошибок. Это относилось и к нему. А теперь она разбудила его.

— Ты хочешь знать, — улыбнувшись, промолвил он, — не ревнует ли меня Куань за то, что я по ночам покидаю гостиницу?

— Нет, конечно!

Он рассмеялся, а Лида наклонилась и поцеловала его в губы.

— Так она знает? — повторила Лида.

— Мне она ничего не говорила, но я уверен, что она догадывается.

— Это не опасно?

— Нет ничего безопасного.

— А сторожевые псы русских не пронюхали?

— Думаю, что нет. Я все делаю тихо. Выхожу через окно в туалете и дальше перебираюсь по крышам.

— Будь осторожнее.

— Я и так осторожен.

— Обещай, что не будешь рисковать.

— Обещаю.

Она положила ладонь на шелковистые черные волосы.

— А теперь спи, — прошептала она. — Тебе нужен отдых.

— Мне нужна ты.

— Я и так твоя.

Она почувствовала у себя на животе его горячее дыхание. Она научила себя в такие минуты прекращать думать, отключаться от всего и просто быть. Сейчас она лишь ощущала манящее тепло его тела и кость его плеча, которая до того удобно лежала на ней, что как будто сделалась частью ее собственного тела.

— Чан Аньло, — произнесла она.

В ответ его губы лениво прикоснулись к ее бедру.

— Что на этот раз тебе пришло в голову?

— Чан Аньло, если я предложу тебе уехать со мной в Америку, ты поедешь?

Все прошло так легко, что Йене едва не рассмеялся. На этот раз дождя не было, лишь звезды, точно кончики игл, поблескивали где-то над прожекторами. Пекарь, как обычно, въехал во двор на своей телеге, и мальчик в шапке принялся как заведенный носиться с подносами и плетеными корзинами между телегой и дверью. Йене был впечатлен. Маленький помощник пекаря рассчитал время безупречно.

Ребенок в очередной раз выскочил с пустым подносом через секунду после того, как его хозяин скрылся в здании с полным. Это означало, что у него появилась ровно минута. Но он не стал торопиться. Раздраженно хмыкнув, мальчик прислонил свой поднос к стенке, плюхнулся на промокшую скамейку, наклонился и принялся завязывать развязавшийся шнурок.

Йене все это время внимательно наблюдал за ним через сетку, причем он точно знал, куда смотреть, и все равно не заметил, когда спрятанное письмо исчезло. Йене засунул письмо в погнутый лист тонкого металла, который заранее подбросил туда. Этот ржавый квадратик выглядел, как упавший с крыши кусок водосточного желоба, и лежал он за одной из ножек скамейки. Со стороны — не более чем сгусток тени на булыжниках.

Йене не заметил, как письмо пропало. Это случилось как по волшебству: вот оно было, а в следующий миг его просто не стало. Он крепко сжимал руки за спиной, чтобы скрыть дрожь, и, лишь когда понурая лошаденка, цокая копытами, вышла за железные ворота, к нему вернулось дыхание.

Когда-нибудь это должно было случиться. Чан был уверен в этом точно так же, как был уверен в том, что солнце встает каждое утро и что каждую зиму чернокрылые чеканы улетают на юг. Но не сейчас. Сейчас это было ни к чему. Он не поднял головы. Вместо этого прикоснулся к кончику заостренного подбородка Лиды и почувствовал едва заметную дрожь.

— В Америку? — улыбнулся он так, будто не произошло ничего необычного. — Почему в Америку?

— Но ты поедешь? Когда все это кончится.

— Поеду ли я с тобой в Америку? — Да.

— А ты позовешь меня?

Лида сглотнула. Он увидел, как трудно ей было дать ответ. На долю секунды ее пальцы сжались у него на волосах, потом разжались, и она убрала руку с его головы. Перестав ощущать ее ладонь, он словно почувствовал себя голым. В ожидании ответа сердце его почти перестало биться.

— Говорят, что Америка — земля больших возможностей, — сказала Лида. Голос ее оживился. — Там есть огромные земли, не занятые никем. Там всем найдется место. Мы бы могли начать там новую жизнь вместе, без всяких правил. В Америке мы были бы свободны.

Он протянул руку и легонько коснулся ее лба.

— Это единственное место, где человек может быть свободен. В голове.

Она улыбнулась.

— Послушать тебя, любимый, так все происходит только в голове.

— А это? Это тоже у меня в голове?

Он поцеловал ее в мягкие губы, потому что они уже произнесли достаточно. Но сверкающие серебром глаза ее не закрылись. К его удивлению, она произнесла:

— Чан Аньло, мне кажется, что это ты бежишь от будущего. От действительности. Это я готовлю нас.

— К чему?

— К тому, что нас ждет.

— Как же ты это делаешь?

Ее широко раскрытые глаза загорелись, и это пламя проникло ему в самое сердце.

— Просто люблю тебя, — прошептала она.

«Доченька, любимая!

Могу ли я передать словами, что я испытал, получив от тебя письмо? Я как будто двенадцать лет жил под землей в какой-то черной отвратительной норе и вдруг выбрался из нее и вдохнул свежий воздух. Это наполнило меня счастьем.

Тут даже мои соседи спрашивают, что со мной случилось, почему это вдруг я так повеселел. Боюсь, что я стал холодным и нелюдимым человеком, замкнутым на себе, на своем жалком существовании и на своих мыслях. Но для меня это был единственный способ выжить. Не позволять внешнему миру откусывать от себя кусочек за кусочком. Я был полностью сосредоточен на себе самом, потому что человек, не имеющий своего «я», в этом жестоком, варварском советском зверинце, спрятанном в глухих сибирских лесах, обречен на смерть. Это был способ остаться самим собой. Когда я избавился от всего человеческого, осталось лишь ядро — моя сухая сущность. Сейчас приятным собеседником меня никто не назовет.

Но теперь появилась ты. Моя дочь. Лида. Моя кровинка. Ты — все то лучшее, что было у меня. А все худшее осталось во мне. Через тебя я могу смеяться, петь, любить, быть тем человеком, которым мне очень хочется опять стать, но стать которым — я знаю это — я уже не смогу никогда. Ты — моя жизнь, Лида. Проживи ее хорошо.

Меня страшно опечалило известие о смерти твоей матери. Как ужасно, что мы оба покинули тебя, оставили одну. Прости нас, доченька. Передай Алексею и этому старому распутнику Попкову привет и благодарность от меня.

Люблю тебя.

Твой счастливый отец».

Лида стояла у окна спиной к Попкову, Елене и мальчику и смотрела на улицу невидящим взглядом. Долгое время она не произносила ни звука, и в эти минуты она скорее рассталась бы с жизнью, чем с письмом, которое было зажато в ее руке. Ей приготовили чай, к которому она так и не притронулась, и накинули на плечи пальто, когда солнце спряталось за крыши и двор внизу погрузился в полутьму.

Наконец Лида повернулась к Попкову и протянула ему письмо.

— Лев, — сказала она, — мы должны его оттуда вытащить.

— Нет.

— Алексей, прошу тебя!

— Нет, Лида. Больше никаких писем.

— Но почему?

— Я уже предупреждал тебя. Риск слишком велик. Все это насторожит начальство тюрьмы и закончится тем, что Иенса в качестве наказания отправят куда-нибудь на рудники. Разве ты не видишь? Ты же делаешь ему только хуже. Ты этого хочешь?

Она покачала головой.

— Значит, тебе нужно немедленно остановиться.

Разговор этот происходил в гостиной Максима Вощинского. Лиде вообще был неприятен этот спор, но оттого, что при нем присутствовал вор в законе, ей сделалось совсем тошно. Тем не менее у нее не было выбора. Пока Алексей еще не подыскал себе отдельное жилье, он ушел из комнаты Лиды, Попкова и Елены и ночевал у Максима. Но, судя по его виду, ему там совсем не спалось. Провалиться бы этому Вощинскому! Лида могла лишь надеяться, что причиной недосыпа был коньяк, игра в карты допоздна и слишком много сигарет, а не что-нибудь более зловещее. При мысли о том, что ее брат влезает в чужие дома через окна и ворует старые часы и подсвечники, душа ее уходила в пятки. Максиму девушка не доверяла. По крайней мере, доверяла ему не больше, чем он ей.

— Алексей, — терпеливым, удивившим даже ее саму тоном, произнесла Елена. — Я благодарна тебе и Максиму, что вы пытаетесь придумать…

— От тебя не требуется благодарности, моя дорогая, — произнес Максим с улыбкой такой гладкой и пустой, что Лиде захотелось размазать ее по его лицу.

— Разумеется, я очень благодарна вам, пахан. Алексей — мой единственный брат, поэтому…

— У воров в законе не может быть сестер или братьев, — заметил Максим.

Не вставая с мягкого кресла, он подался вперед, придерживая складки темно-коричневого халата вокруг грузного тела, и позволил ей заглянуть себе в глаза. Увидеть в них острые кинжалы. Он хотел, чтобы она знала, чтобы в следующий раз не ошиблась. Лида моргнула, но взгляда не отвела.

— Лида, дорогуша, — произнес он приятным тоном, будто предлагал еще чаю, — уйди. Мы с Алексеем сейчас заняты.

Она осталась на месте.

— Если можно, я бы хотела узнать, что вы запланировали, чтобы…

— Когда все будет готово, ты узнаешь.

Она не стала спорить, но и не поверила ему.

— Что вы решили с грузовиком? — спросила она.

— Алексей, — обратился Максим к своему новому сыну, — ей обязательно это рассказывать? — Да.

Наконец-то она узнает хоть что-то. Лида улыбнулась брату, но он словно не заметил этого. Ей захотелось схватить его за руку и увести отсюда.

Продолжая бездушно улыбаться, Максим вздохнул, шевельнул усами и чуть дернул подбородком.

— Мы проследили за грузовиком.

— И куда он ездит?

— Это место находится далеко от Москвы.

— Я хочу увидеть его.

— Нет.

— Я полагаю, оно тщательно охраняется?

— Разумеется.

— Я должна побывать там, Максим. Пожалуйста.

— Нет.

Лида думала недолго. Она решила, что, если ее следующая уловка не сработает, она выцарапает этой сволочи его пустые глаза.

— Брату не хочется, чтобы я надоедала… не меньше, чем вам. Он знает, как сложно бывает со мной. Если вы разрешите мне побывать там, — она мило улыбнулась, — я больше не побеспокою вас. Обещаю.

— Согласен, — не задумываясь, ответил пахан.

Все произошло так быстро!

— Спасибо.

— А теперь уходи, — вежливо произнес вор.

— Письмо отдай, пожалуйста, — обратилась она к Алексею и протянула руку.

Лида подумала, что, если письмо останется у него, он уничтожит драгоценный лист бумаги. Серов так разозлился! Она даже испугалась, что он может прямо сейчас разорвать его.

— Больше никаких писем, — строго произнес Алексей, отдавая ей листок.

Лида взяла письмо и едва сдержалась, чтобы не вздохнуть с облегчением. Сухо кивнув брату, она встала и направилась к двери. Прежде чем выйти, она, преодолев отвращение, улыбнулась Максиму.

— Спасибо, пахан. Надеюсь, скоро увидимся.

В ответ он лишь холодно посмотрел на нее. Алексей проводил ее до выхода, но все равно держался отстраненно. Она понимала, что было тому виной, что расстроило и рассердило его. «Люблю тебя», — отец написал ей в письме, но Алексею он лишь просил передать привет и благодарность. Между этими словами была огромная разница. Лида не хотела, чтобы из-за этого между нею и братом пролегла трещина, потому что боялась соскользнуть в бездонную пустоту.

Она произнесла негромко:

— Алексей, давай пройдемся до угла улицы.

В пальто Алексей был больше похож на себя прежнего. Лиду обрадовало, что это было его старое пальто с порванным воротником, то самое, которое было на нем, когда она в поезде спала, положив голову на его колючее плечо. Вощинский, по крайней мере, не дал ему нового. Пока еще. Обычно в это время на улицах было не протолкнуться от спешащих на работу прохожих, но сейчас брат и сестра почти никого не встретили. В прохладном воздухе стоял запах жженой резины. От этого было такое ощущение в ноздрях, будто изнутри их жалят злые черные пчелы.

Алексей нахмурился.

— Черт, еще один завод сгорел. Несчастное дурачье. Теперь они останутся без работы. Нет работы — нет еды, а зима еще не скоро закончится. В этом месяце — уже второй пожар. Тут постоянно горят какие-то предприятия, и все из-за того, что никто не следит за безопасностью. Обычная халатность и разгильдяйство. Всем на все наплевать. Рабочие курят где попало, даже там, где хранятся химикаты или баллоны с газом, и никто даже замечания им не делает.

— А профсоюзы? Они что, не следят за соблюдением каких-то норм безопасности?

— Пытаются, но кому это надо? У рабочих это уже вошло в привычку. А привычка — такая штука, от которой просто так не отделаешься.

— Да. Не то, что семейные отношения.

— То есть?

— Ты, похоже, стал забывать, что мы — брат и сестра.

— Что за ерунда?

— Ерунда?

— Полная.

— Алексей, пожалуйста, не забывай, что есть еще и отец.

Он крепко сжал ее руку, перевел через дорогу к хлебному магазину и подвел к очереди у входа. Женщины с изможденными лицами, старики с глазами холодными, как металл. Ни на кого не обращая внимания, Алексей направился к двери и вошел в помещение. Через витрину Лида увидела, что стоявшая за прилавком продавщица улыбнулась ему, взяла с полки у себя за спиной серый бумажный пакет и передала Алексею. Денег он ей не дал.

Алексей вышел на улицу к Лиде. Он вынул из пакета два пирожка и с серьезным видом вручил один сестре.

— Вот почему, — сказал он, — твоя забота обо мне совершенно бессмысленна.

В его голосе Лида услышала раздражение.

— Это потому, что ты вор?

— Совершенно верно, — тяжело задышав, ответил он.

Лиде захотелось швырнуть пирожок на землю и растоптать. Какое- то время они смотрели друг на друга. Первой отвернулась Лида.

— Алексей, в этом есть не только преимущества, но и недостатки, не забывай.

К ее удивлению, Алексей рассмеялся. Он обнял ее за плечи, прижал к себе и повел вдоль мрачной очереди. Она сунула пирожок какому-то ребенку с оспинами на лице, который прятался за юбку матери, и сосредоточилась на неожиданном проявлении братской любви.

— Ну хорошо, — сказал он, доведя ее до угла, — так о чем ты хотела поговорить со мной наедине?

— Не верь Максиму.

Он остановился. Повернулся к ней лицом. В глазах его снова загорелись злые огоньки.

— Будь осторожнее, — добавила она. — Я не хочу, чтобы ты…

Тут она запнулась.

— Ты не хочешь, чтобы я что?

— Чтобы ты… пострадал.

Она не смотрела на него. Молчание, разделившее их и начавшее раздуваться, точно воздушный шар, проколол грохот проехавшей мимо телеги. Алексей поцеловал Лиду в щеку, едва коснулся губами ее холодной кожи и быстро, как будто устыдившись проявления чувств, развернулся и зашагал обратно по улице. Когда она подняла глаза и посмотрела ему вслед, он шел, размахивая руками, словно хотел как можно быстрее уйти от нее как можно дальше.

Не поворачивая головы, он крикнул:

— И больше никаких писем, Лида!

Будь ты проклят, Алексей Серов. Пропади ты пропадом!

Своим возвращением Попков не поднял и без того отвратительное настроение Елены. На щеке у него зиял глубокий порез, одна брючина — разодрана до самого колена. На ноге, во всю голень — синяк цвета спелого тернослива. Он ввалился в комнату, что-то бормоча себе под нос, и безвольно повалился на кровать лицом в подушку.

Лида метнулась мимо разделяющей комнату занавески и, присев на край лоскутного одеяла, осторожно похлопала его по спине.

— Лев, — тихо позвала она. — Что с тобой?

Ответа не последовало.

Сидевшая в кресле Елена, опустив шитье, встала и тоже подошла к кровати. Быстрым уверенным движением она проверила его пульс, приложив палец пониже уха, а потом отвесила ему подзатыльник.

— Он пьян, — зло прорычала толстуха. — Посмотри на его рожу расквашенную. Идиот чертов, опять подрался с какой-нибудь компанией придурков и, видать, силы не рассчитал. Я ему тысячу раз говорила, чтобы смотрел, с кем связывается.

Она снова ударила его, на этот раз по ягодицам, и вернулась в кресло. Снова взяла в руки иглу и вонзила ее в ткань с таким видом, будто это был чей-то глаз.

Дождавшись, пока женщина немного утихнет, Лида принесла миску холодной воды и, не переворачивая казака, как могла, протерла раненую щеку. Вода в белой эмалированной посудине окрасилась в розовый цвет. Может быть, рану нужно было зашить? Порез был глубоким. Это напомнило ей, как она зашивала ногу Чану на берегу реки у Цзюньчоу, и вдруг тоска по юноше, которая никогда не покидала Лиду, взыграла с такой силой, что рука ее дрогнула и немного красноватой жидкости пролилось на широкую спину Льва.

— Ты хочешь утопить меня, девочка?

Вода стекла ему на шею и оттуда — за ухо.

— Да. Только что-то у меня не очень хорошо выходит.

— Мужики покрупнее тебя пытались, и то не вышло.

— Не разговаривай, от этого кровь сильнее идет.

— Вот дерьмо! — буркнул он, когда боль дала о себе знать.

Приложив мокрую ткань к щеке Попкова, Лида принялась ждать.

Время уходило тонкой безмолвной струйкой. Постепенно недовольный ропот становился все тише и неразборчивее, пока не стал напоминать кошачье урчанье, но дышал казак с трудом. Когда все звуки неожиданно смолкли, у Лиды екнуло сердце. Она наклонилась к нему ближе и прислушалась. Ткнула кулаком в ребра. Здоровяк не пошевелился. Тогда она ударила его локтем пониже шеи и не успела опомниться, как он, неожиданно вернувшись к жизни, инстинктивным движением отмахнулся. Если бы огромная ручища попала в цель, то могла бы снести ей голову. Но пронесло… Лишь снова стало слышно неразборчивое ворчание, на этот раз тише.

— Хочешь поговорить? — негромко прошептала Лида, опасаясь, что он может умереть во сне.

— Ха!

— Могу поспорить, что остальным сейчас еще хуже. Тем, кто сделал это с тобой.

— Ха!

— Из-за чего вы подрались?

— Ублюдки тупорылые.

— Что они сделали?

— Поджидали снаружи.

— Снаружи чего?

— Снаружи этого твоего места.

Сердце Лиды замерло. Она наклонилась к его уху и еле слышно прошептала:

— На улице Райкова? — Да.

Внезапно Лиде стало очень холодно, у нее застучали зубы.

— Как они узнали? Ведь мы с Чаном вели себя так осторожно. Мы каждый раз запутывали след, чтобы никто не мог обнаружить.

— Ха!

— Сколько их было?

— Четверо.

— Но теперь они сообщат о нас и…

— Нет. — Он повернул голову, отчего черная повязка сползла наверх, обнажив изуродованную пустую глазницу. — Не сообщат, маленькая Лида. Они мертвы. — Его лицо жутко исказилось, губы растянулись, и из раны снова засочилась кровь. — Так что улыбайся, — со злостью прорычал он, — потому что ты и я, мы-то живы.

Девушка прижалась щекой к его щеке, ощущая привычный отвратительный запах и тепло, чувствуя рядом со своим плечом его плечо, больше похожее на нагретый солнцем камень.

— Твоя, Лев Попков, беда в том, что ты слишком хорошо относишься к людям. В следующий раз попытайся быть жестче.

Он засмеялся, отчего его могучие ребра заходили ходуном.

— Мне нужно выпить.

Лида села ровно.

— Схожу куплю тебе самую здоровенную бутылку водки во всей Москве.

Он улыбнулся ей. Одного зуба у него во рту не хватало.

— Лена, — сказала девушка. — Подойди, пожалуйста. Проследи, чтоб ему было тепло. Присмотри за ним, пока меня не будет.

Женщина оставила шитье и внимательно посмотрела на собеседницу. И в этот миг Лида поняла, что Елена вдруг отдалилась от нее, так же четко, как если бы та взяла лежащие у нее на коленях ножницы и перерезала одну из связывающих их нитей. С той секунды их дружба каким-то образом ослабела, и все же Лида не могла злиться. Она понимала, что сама виновата. Опасность тянулась за ней следом так же, как за другими девушками тянется шлейф лент. С грустью в глазах она смотрела на Елену, когда та подошла к кровати, не раздеваясь, легла и прижалась к здоровяку, крепко обхватив его одной рукой за шею и едва не задушив. Не прошло и нескольких секунд, как казак заснул.

Когда Лида надевала пальто, Елена, уткнувшись лицом в его засаленные черные волосы, произнесла:

— Когда-нибудь, Лида Иванова, ты доведешь его до смерти.