Содержанка

35

В тусклом солнечном свете Лида стояла на ступенях храма Христа Спасителя. Мимо нее несла свои воды Москва-река. Лодки бились боками в ее расплавленном серебре, и Лида за то время, пока стояла, насчитала их двадцать две.

— Алексей, — тихонько прошептала она. — Я не могу дольше ждать.

Она в самом деле поверила, что это произойдет сегодня. Что именно сегодня он придет. Когда она сказала Льву: «Брат придет», его раздавшийся в ответ громкий смех впервые не рассердил ее, потому что теперь она знала наверняка, что Алексей получил письмо, которое она оставила для него в Фелянке, и что он хочет снова ее увидеть. Это известие сняло с ее сердца камень, такой же твердый и холодный, как могильные плиты в крипте храма. Кроме нее, на этих широких ступенях не было никого. Никто не слонялся без дела и не замедлял шаг, проходя мимо. Все, кто попал в поле ее зрения, похоже, были заняты привычными делами: пожилой мужчина, прогуливающийся с раскормленной собакой на поводке, молодая женщина с авоськой и маленьким ребенком. Лида обвела улицу внимательным взглядом. Трудно было стряхнуть с себя ощущение, что за ней постоянно наблюдают.

Спустя двадцать минут она убедила себя, что никто за ней не следит, и все равно возвращаться решила обходными путями. Сначала она поехала на извозчике (на голове лошади все еще красовалась летняя шляпа, и уши животного торчали из плетеной соломки, чем-то напоминая двух любопытных ласок), потом на трамвае, после этого прошла через несколько магазинов, затем — снова на трамвае, еще через один магазин, наконец отчаянная пробежка через пару кварталов на своих двоих. Наконец парк. Все это она продумала заранее.

Лида промчалась по дорожке последний отрезок пути. Сердце ее уже выпрыгивало из груди. Все вокруг было настолько ярким, что ей пришлось щуриться от солнца. По обе стороны расстилались нетронутые газоны, укрытые кружевным снежным покровом. Рваные края указывали границы между тропинками, как будто черная земля, точно заспанный крот, выглядывала из-под белого одеяла, чтобы проверить температуру воздуха. Лида ускорила шаги. Чана она не видела.

В парк она вошла со стороны Крымского моста, но Чан Аньло вполне мог прийти с другой стороны. Она осмотрелась, надеясь увидеть его фигуру. Несколько лет назад на этом месте была огромная свалка старого железа, где по ночам бродили собиратели мусора и жили стаи бродячих собак. Потом землю расчистили и разровняли. Сначала для выставки сельского хозяйства, а потом, в 1928-м, здесь устроили Центральный парк культуры и отдыха.

Никаких признаков культуры здесь, правда, заметно не было, но горожане действительно приходили сюда отдохнуть. Проглянувшее солнышко выманило людей на свежий морозный воздух, они прогуливались по парку, вокруг, как котята, резвились дети, вырвавшиеся из четырех стен. Атлетического сложения мужчина гонял мяч с пятью мальчишками в пионерских галстуках, ярко горящих, как снегири на снегу. Такая обычная картина, отец, играющий с детьми, вызвала у Лиды острый приступ зависти, и она тут же разозлилась на себя за это.

Шагая через парк, мимо электрических ламп-ландышей, она теряла уверенность с каждым шагом. Все было не так. Этот парк был совсем не тем местом, каким оно представлялось ей, когда она назначала здесь встречу. Она уже готова была проклинать себя за собственное невежество. Она думала, здесь будут деревья и густые кусты, в которых двое людей могут укрыться от посторонних глаз. Но Центральный парк культуры был еще совсем новым, с широкими пустыми газонами и клумбами, скрытыми под снегом, и недавно высаженными деревьями ростом не выше ее самой. Очень быстро Лиде стало понятно, что Чан Аньло здесь нет.

Эта мысль впилась ей в мозг ледяным клинком. Она закрыла глаза, почувствовав на веках прикосновение теплых пальцев солнца.

Где ты, любимый мой?

Она глубоко вздохнула, отпуская мысли, и, когда что-то развязалось у нее в голове, поняла, что до сих пор искала не то, что нужно. Медленно она пошла в обратном направлении, на этот раз глядя не на отдыхающих москвичей, а на землю. Дойдя до того места, где вошла в парк, она увидела знак. Лида улыбнулась и почувствовала, как легкий ветерок всколыхнул ее волосы. Это была небольшая кучка камней, маленькая, почти незаметная. Но Лида поняла, что это. Поняла мгновенно, без колебаний. Когда в Китае им с Чаном пришлось разлучиться, они оставляли друг другу послания в месте, которое называлось бухта Ящерицы. Они прятали записки в маленьком кувшине, который оставляли под небольшой пирамидкой из камней. Это, поняла она, была ее новая бухта Ящерицы.

Она присела и порылась в камнях. Крошечная пирамидка была сложена на углу одной из клумб, где земля была не так сильно спрессована ледяной кожей. Она быстро расступилась, и пальцы Лиды нащупали небольшой сложенный кусочек кожи. Внутри лежал лист бумаги. Аккуратным почерком черными чернилами на нем было написано: «В конце улицы Семенова». Четыре слова, которые перевернули ее мир.

Она быстро оглянулась, но вокруг ничего не изменилось. Молодая женщина едет на велосипеде, престарелая пара бросает крошки, точно конфетти, стайке птиц, которые поблескивают своими смоляными крыльями на солнце. Лида снова сложила камни в пирамидку, поднялась, вытерла пальцы о пальто и, сжав записку в кулаке, сунула руку поглубже в карман. Девушка неторопливо направилась по дорожке, но ноги отказывались ее слушаться, они двигались все быстрее и быстрее, набирали скорость, шагали шире и, прежде чем она успела остановить их, перешли на бег.

Улица Семенова находилась недалеко от реки в южной части города и была совершенно неотличима по виду от тех бесчисленных сельских улиц, на которые Лида насмотрелась из окон поездов за время своего путешествия по России. Простые дома, одноэтажные деревянные постройки, покосившиеся в разные стороны под латаными, заросшими мхом крышами.

Дорога здесь была не более чем полосой грязи, сплошь покрытой рытвинами и ямами, но сегодня она была запружена людьми. Уличный базар заполнил почти всю улицу от края до края. Товары лежали на брошенных прямо на землю тряпках. На одной аккуратным рядком была выстроена поношенная обувь. Каждая пара могла многое рассказать о жизни своего предыдущего владельца. Рядом с башмаками с одной стороны лежали букеты искусственных цветов, с другой — стояли ведра ржавых болтов, гаек и шайб. Ни у одного из продавцов не было разрешения на торговлю. Если бы сюда нагрянула проверка, они бы растаяли быстрее, чем снежинки на языке. Лида была рада базарной суете. Благодаря ей она могла пройти по улице незамеченной.

— Яблочки! Хорошие, чистые яблочки!

— Нет.

Какая-то женщина сунула ей под нос сморщившееся желтое яблоко. Лида посмотрела на него с жадностью, потому что в тот день съела только ложку каши, которую утром сварила для мальчика. Торговка в платке выглядела истощенной и уставшей, впрочем, здесь все так выглядели. Такая здесь была жизнь. В двух плетеных корзинках были яблоки и орехи, обе были накрыты шерстяными платками. Сверху, для того чтобы привлечь взгляд покупателя, были выложены образцы покрасивее.

Не удержавшись, Лида схватила два яблока, выудила из пригоршни монеток у себя в кармане десять копеек и сунула их торговке. После этого поспешила дальше, к концу улицы. За ней начинался поросший кустами пустырь на излучине Москвы-реки. Похоже было, что по весне он, скорее всего, превращается в болото, очевидно, поэтому участок и не был застроен. Сейчас земля здесь была твердой, как железо, и из поблескивающего снега, как пальцы, торчали коричневые острые листья осоки.

Лида вышла на пустырь. Неожиданно она увидела в стороне круглый грязный белый цирковой шатер. Вывешенные вдоль его верхнего края флажки вяло шевелились на ветру. Чуть ниже, ближе к реке, стояла рощица молодых берез и ольхи, окруженная густыми зарослями кустарника. Даже зимой растения представляли собой плотный экран. Чан Аньло девушка не видела. Пока что. Но она была уверена в том, что он там, точно так же, как была уверена в том, что следующий ее выдох, как и все предыдущие, сгустится передней в белое облачко. Тропинок здесь не было, поэтому она двинулась напрямик, через снег и мерзлую болотную траву, захрустевшую под ногами, к березам. Голые ветки торчали, как бледные паучьи лапы, вытянутые в лазурное небо. Лида почувствовала внутреннюю дрожь. Что, если он изменился? Что, если от былого Чан Аньло ничего не осталось? Что, если на этот раз он окажется слишком далек от нее и она не сумеет дотянуться до него? Во рту появился медный привкус. И все же она не смогла сдержать широкую улыбку и жаркий румянец, который расползся по ее щекам, несмотря на холод.

Наконец она вошла в рощицу. Здесь было значительно холоднее, но она почувствовала, что все ее тело загорается огнем. Расстегивая пальто, она обвела глазами заросли, но единственным живым существом, которое она увидела, была галка, дергавшая серой головой вверх-вниз, рассматривая ее. Лида стала углубляться в заросли, направляясь в самый глухой их закуток, где спрятаться от посторонних глаз было проще всего. Через каждые несколько шагов она останавливалась и внимательно прислушивалась, но до ее ушей долетали лишь отдаленный шепот воды да шуршание ветра в ветках.

И вдруг он возник перед ней. Высокий и стройный, как пятнистый ствол березы. Он смотрел на нее. Та же напряженная неподвижность. Ни звука шагов, ни треска кустов ее слух не уловил, зато теперь она слышала его дыхание, видела, как оно слетает с его губ туманом. Дышал он так же часто, как она.

— Лида, — прошептал он.

Она ничего не сказала. Она смотрела на его лицо, на полные губы, прекрасные миндалевидные глаза. На длинную сильную шею и шелковистые черные волосы, зачесанные со лба наверх. Лида вмиг лишилась всех заготовленных слов. Девушка протянула руку. Что, если он — призрак? Ну как все это — всего лишь очередной сон, один из тех, что дразнят и мучают ее каждую ночь? Может быть, она сейчас спит в своей кровати, а за занавеской, как бегемот, зевает Попков?

Он прикоснулся к ее щеке. Его пальцы замерли, и она прильнула, прижалась головой к его ладони. Слабый неясный шепот сорвался с ее уст, тихий вздох, вырвавшийся откуда-то из самой глубины, и вдруг, без предупреждения, его руки обвили Лиду. Он прижал ее к себе так сильно, что они оба не смогли дышать. Он сорвал с нее шапку, бросил на землю, обхватил ладонью ее затылок, запустив пальцы в густые волны волос. Тихий стон исторгся из его легких и скользнул по коже у нее на виске.

Так они и стояли. Без слов. Без поцелуев. Без приветствия. Забыв, где они. Они простояли так долго, что из невидимой в черной земле норки выбралась полевка и юркнула куда-то мимо их ног. Чан Аньло поднял голову и улыбнулся Лиде.

— Любимая, — тихо сказал он, — ты вернула мне душу.

Она поцеловала его. Вдохнула в себя его дыхание, ощутила вкус его языка. Услышала, как он изголодался по ней. Она почувствовала, что кожа ее снова ожила, хотя до этого мгновения даже не понимала, что она была мертва.

Они шли, обняв друг друга, соприкасаясь бедрами, чувствуя костями и мышцами, каково это — быть одним целым, а не двумя половинами. Они шли по испещренной пятнами траве, по утоптанному снегу по направлению к шатру, возле которого толкались толпы народа.

За несколько мгновений до того, как они уселись на расстеленное на земле пальто Чана, испещренное веселыми пятнышками пробивающегося между стволами деревьев солнца, недалеко от них через кусты прошагали мужчина в кожаных брюках и четверо детей, все худые, как веточки. Они собирали валежник. Чумазые ребятишки помогали мужчине укладывать сучья в связку у него за спиной, которая болталась там на кожаном ремне. По их пестрым одеждам и ярким шарфам Лида догадалась, что это циркачи. Чан приложил палец к губам Лиды. От юноши исходил запах чистоты и свежести. Она поцеловала узелок кожи на том месте, где когда-то был мизинец. Мужчина с вязанкой даже не заметил их, но его присутствия оказалось достаточно, чтобы развеять ощущение уединения, поэтому они поднялись, подобрали ее шапку и неохотно покинули свое убежище среди деревьев.

— Ты хорошо выглядишь, Лида. Это радует мое сердце.

— А ты выглядишь живым. — Она незаметно покосилась на него. — Меня это радует.

Он улыбнулся той сдержанной внутренней улыбкой, которую она так хорошо помнила.

— Как продвигается борьба в Китае? — спросила она.

— Есть много чего порассказать, но есть и много вопросов, — уклончиво ответил Чан.

Он крепко прижимал ее к себе, стараясь ступать короче, она же, наоборот, приноравливаясь к его походке, старалась шагать шире.

— Вопросы наподобие того, как ты попал в китайскую делегацию?

— И что было с тобой во время путешествия по русским степям?

— Ничего особенного.

— Лида, любимая, я все вижу в твоих глазах.

Они остановились на небольшом участке, покрытом снегом, и их взгляды пересеклись.

— А Куань? — тихо спросила Лида. — Она здесь ради Китая или ради тебя?

— А советский чиновник с волчьими глазами? Он часть твоего «ничего особенного»?

Они улыбнулись друг другу и выбросили все это из головы. Лида думала, что вспомнила о нем все, но она ошибалась. Забыла она ощущение перемены, которое охватывало ее рядом с ним, когда кровь в ее венах начинала густеть, а ход мыслей замедлялся. Теперь она стала больше походить на человека, которым стремилась быть.

— Никаких вопросов, — сказал он.

Она кивнула.

— Позже.

Он поцеловал ее волосы.

— Это «позже» настанет, обязательно.

Они продолжили путь в сторону цирка, двигаясь в ногу, но оттого, что он счел нужным заверить ее, что «позже» настанет, у нее в душе сразу же возникли сомнения. Горло ее сжалось, и на глаза навернулись слезы. Что могло пойти не так? Она здесь, рядом с Чан Аньло, его рука лежит на ее талии, их грудные клетки расширяются и сужаются одновременно, длинные мускулы его бедра растягиваются и сокращаются рядом с ее бедром, они разговаривают по-английски. Это было все, чего ей так хотелось все эти долгие дни, недели, месяц за месяцем. Но… что-то было не так.

Слова. Это они висели, как мельничные жернова, между ними. Как будто тела их помнили, но языки забыли и теперь были не в состоянии подыскать слова, которыми можно было бы поделиться. Она положила голову ему на плечо, прижалась ухом к его крепкой ровной ключице. Не обращай внимания на слова. Не задавай вопросов. Лучше слушай биение его сердца.

Они подошли к цирку. Край натянутого полотнища шумно хлопал на ветру, издавая звуки, похожие на щелчки хлыста. Из шатра появился мужчина в короткой, подбитой мехом куртке и рваных калошах, с деревянным молотком и пригоршней металлических колышков в руках. Поймав край полотнища, он опустился на колено и принялся приколачивать кольцо на конце троса к скованной льдом земле.

— Здесь животные есть? — спросил Чан по-русски.

— С задней стороны. — Человек из цирка даже не поднял головы.

— Спасибо.

Вопрос Чана удивил Лиду. Она не знала, что ему интересны животные. Дома, в Китае, когда она показала ему своего ручного кролика, он захотел съесть его. Это воспоминание заставило ее улыбнуться. Они перешагнули через натянутые тросы и прошли по утоптанной дорожке вокруг шатра, которая привела их к ряду фургончиков. Они были раскрашены в яркие цвета, и на бортах их красовались изображения цирковых номеров: укротитель львов со скрученным хлыстом, балерина на лошади, стоящая на руках в седле. Большинство фургонов были закрыты, но на некоторых полотнища были отброшены, чтобы было видно стоявшие в них клетки. Примерно в метре от клеток была натянута веревка, чтобы люди не подходили слишком близко к животным.

И Лида поняла почему.

— Смотри, — сказала она. — Львы.

В одной из клеток лениво развалились две львицы. Их массивные квадратные головы покоились на передних лапах, темно-желтые глаза были прикрыты, а шерсть неаккуратно торчала. Перед ними собралась группка людей, но один мальчик тянул отца за руку к следующей клетке. Лида взглянула на Чана. Его внимание также было обращено к следующей клетке, и в черных глазах его появилось выражение, которого раньше девушка не замечала, какая-то застывшая сосредоточенность. Она перевела взгляд на вторую клетку. За прутьями стоял большой самец тигра. Мышцы его были напряжены, желтые глаза дерзко смотрели на людей. Он был великолепен. Тигр рыкнул, обнажив клыки, от вида которых у Лиды все внутри перевернулось. Краем глаза она заметила, что Чан сделал шаг вперед.

— Тебя привлекает опасность, — сказала она.

Юноша замер. — Она увидела это. Как будто он приказал своему сердцу биться медленнее. Он развернулся спиной к животному и посмотрел на девушку. Коснулся ее локона и позволил волосам выскользнуть из пальцев языками пламени.

— Я сую руку в огонь, только когда это нужно, любимая.

— Ты приехал в Москву, — она кивнула на окружавший их пустырь и неказистый шатер, — и сегодня пришел сюда. Мне кажется, ты не только руку, а еще и голову засунул в огонь.

Чан молча покачал головой, потом смоляные очи его опять обратились к тигру и задержались на нем. Лида вдруг почувствовала укол ревности.

— Я приехал, — мягко произнес он, — потому что должен был.

— Потому что Мао Цзэдун приказал?

Не обращай внимания на слова.

Взгляд его метнулся к ней. Скользнул по ее волосам, прошелся по контуру лица, по аккуратному закруглению уха, прикоснулся к полным губам.

— Я приехал, — повторил он, — потому что должен был.

Больше она не спрашивала.

Вместо этого она обхватила пальцами его ладонь.

— Как ты узнал, что я в Москве?

— Я не знал. Мне было известно, что ты находишься в России. Этого было достаточно.

— Но Россия — большая страна, Чан Аньло, — рассмеялась она. — Я могла оказаться где угодно.

— Но не оказалась. Ты оказалась здесь, в Москве. Так же как и я.

— Да.

Она почувствовала, что его рука сжалась сильнее.

— Боги заботятся о тех, кого любят.

Она улыбнулась.

— Да, они действительно позаботились обо мне. — Одна ее бровь поднялась. — И что ты пообещал им за это?

— Ха! Моя Лида! — улыбнулся он. — Ты меня слишком хорошо знаешь. Верно. Я действительно пообещал им за это Землю.

Они вместе рассмеялись. Отдельные звуки, ее легкий смех и его, глухой, но счастливый, слились и зависли между ними единым дыханием. Они расслабились. Лида ощутила, как нечто наподобие напряжения, неуверенности, которая тенью лежала у ее ног, вдруг скомкалось в какое-то бесформенное пятно, и его место заняло что-то яркое. Это мог быть солнечный луч, сияющий и искрящийся. Но Лиде показалось, что это нечто вещественное. Ей показалось, что это счастье.

Держась за руки, как и другие пары, они покинули пустырь и оказались на уличном базаре. Там они стали есть купленные Лидой яблоки.

— А теперь, пожалуйста, расскажи мне, — попросил Чан, — что ты узнала о своем отце.

— Мы договорились не задавать вопросов.

— Я знаю.

Он почувствовал, как по ее телу прошла дрожь, всего лишь трепетание пальцев, лежавших в его ладони, не более. Но он терпеливо ждал.

— Мы нашли лагерь заключенных, — тихо произнесла она, — недалеко от Фелянки, где он содержался, но…

— Мы?

— Да, со мной путешествует Лев Попков, казак. — Она посмотрела на него с той легкой веселой улыбкой, которая затрагивала что-то глубинное в его душе. — Я уверена, что ты помнишь его.

— Конечно. Он здесь, в Москве?

— Да. Он со своей подругой живет со мной в одной комнате. — Она рассмеялась. — Очень удобно.

Чан окинул ее внимательным взглядом, пытаясь понять скрытый смысл ее слов.

— В советской России, — промолвил он, — есть свои трудности. Передай, пожалуйста, привет товарищу Попкову от меня. Надеюсь, его спина все еще широка и сильна, как река Пейхо.

Лида снова засмеялась.

— Да, — промолвила она. — Лев все еще такой же сильный.

Чан встречался с большим казаком всего лишь раз, хотя слово «встречался» в данном случае не совсем подходит. Попков пронес, буквально пронес на руках Чана через весь Цзюньчоу, чтобы Лида могла вдохнуть в него жизнь. Это воспоминание неприятно бередило душу китайца. То, что однажды ему потребовались ноги другого человека, чтобы уйти от опасности, было темным пятном, наполнявшим его стыдом.

— Но отца в том лагере не оказалось, — продолжила Лида. — Его перевели в Москву. С Алексеем мы расстались в Фелянке.

— С Алексеем Серовым?

— С моим братом, — поспешила уточнить она и откусила яблоко.

Она знала, что говорит слишком быстро.

— Алексей Серов тоже здесь?

— Он приехал со мной в Россию, чтобы помочь с поисками. — Лида поставила ногу на клочок нетронутого белого снега, оставив на нем четкий отпечаток, словно хотела оставить след на всем мире. — Иене Фриис — не только мой, но и его отец, вспомни.

Она чуть качнула головой, и несколько локонов закрыли часть лица. Ему захотелось отвести их рукой, увидеть печаль, скрытую в ее глазах. Что она чувствовала по отношению к отцу? Но он остановился, замер, держа ее за руку, и она сразу развернулась к нему лицом, ее губы удивленно приоткрылись. Он привлек ее к себе. На глухих задворках этого безликого города, на освещенном солнцем пятачке грязи они стояли, глядя друг другу в глаза. Одной рукой, легко обвив ее хрупкую талию, он прижал ее к себе так сильно, что тела их слились в одно, ее груди под пальто прильнули к его грудной клетке. Она не сопротивлялась, хотя люди по сторонам начали оглядываться на них, она просто приняла его тело так, словно оно принадлежало ей.

Он постучал пальцем по ее бледному лбу.

— Дорогая моя, любимая, — едва слышно произнес он. — Здесь, — он снова постучал, — ты одинока. Здесь мы все одиноки. Сюда невозможно затолкать отца, которого ты не знаешь, и брата, о существовании которого ты до недавнего времени и не подозревала. Сюда или в сердце. Семья — это не только общая кровь, семья — это еще и те, кому ты доверяешь. В Китае в моей семье есть люди, с которыми меня не связывает общая кровь.

Он увидел, как ее горло сжалось, тонкие ключицы приподнялись и опустились, и у него защемило сердце от печали.

— Я — твоя семья, — тихо промолвил он.

Ее губы исторгли чуть слышный звук, приглушенное бессловесное бормотание, пришедшее откуда-то из самых глубоких недр ее души. Глаза ее начали темнеть, пока цветом не уподобились зимнему дождю, и она положила голову ему на грудь, у основания шеи. Он погладил ее волосы, вдохнул их знакомый запах, локоны ожили под его пальцами.

— Но ты оставил меня, — прошептала она.

На это у него не было ответа.