Мэгги Слейд легко сбежала по ступенькам, прикидывая в уме, кому бы позвонить в первую очередь. Ее дочке Лиззи через неделю исполнится три годика, и Мэгги обдумывала, кто из гостей приведет своих детей и согласится устроить праздник вскладчину.
Навстречу ей вышла ее компаньонка и подруга Сандра. На ее лице было написано волнение. Тоном человека, которого распирает от радости, Сандра шепнула:
– Мэг, у нас покупатель!
Вот уже два месяца в галерее не было ни одного покупателя. Люди приходили провести время, переждать дождь или просто поглазеть на картины, и никто ничего не покупал. Поэтому неудивительно, что Мэгги вслед за растерянностью, захватившей ее в первый момент, ощутила прилив ребяческой радости.
– Он сказал, как его зовут? – тихо спросила Мэгги.
– Да. Поторопись. Такие клиенты не любят ждать. – Смеясь, Сандра ободряюще ткнула Мэгги кулачком в бок.
– Ты не сказала мне его имени.
Сандра одними губами произнесла два коротких слова:
– Мейсен Торн.
Это было всего лишь имя, но сердце Мэгги, едва она его услышала, провалилось в какую-то ледяную непроглядную бездну и начало медленно стыть от ненависти. Мейсен Торн, Мейсен Торн, застучало в висках. Она еще помнила его холодное жесткое лицо, когда он, заклятый враг ее отца, явился на его похороны и с фальшивым состраданием в голосе произнес пространную речь о редких достоинствах покойного Фрэнка Тидвелла.
Как и тогда, Мэгги захотелось взять швабру и взашей погнать этого надутого самодовольного мистера прочь. Как он посмел сунуть свой длинный нос в галерею после того, как обошелся с ее матерью после смерти отца!
В ожидании хозяйки галереи, которой, по его мнению, осталось совсем недолго здесь хозяйничать, Торн слонялся по залу и разглядывал развешанные по стенам полотна. Обладая весьма ограниченными познаниями в живописи, он переводил скучающий взгляд с одной картины на другую, не пленяясь ни пейзажами, ни портретами.
В галерее, которую Торн твердо намеревался выкупить у Мэгги, причем по самой низкой цене, его более всего интересовало ее местоположение. Огромная площадь в центре престижного района – это лакомый кусочек для любого, кто знает толк в бизнесе. Торн всегда знал: только мужчина может преуспеть в бизнесе и никогда – женщина.
Торн увидел Мэгги, и глаза его сузились от раздражения. У нее были великолепные высокие скулы, а гладкая матовая кожа дышала здоровьем. Но более всего на ее лице привлекали глаза. Окаймленные длинными загнутыми ресницами, они были поразительно яркого зеленого цвета. Даже теперь, когда она осталась без поддержки отца и почти совсем без денег, ее осанка не утратила величавой грации, а маленький подбородок был по-прежнему упрямо поднят вверх. Мэгги была по уши в долгах, в которых с каждым днем запутывалась все больше, но тем не менее продолжала ходить с высоко поднятой головой.
Поначалу Торн намеревался проявить отеческую заботу и, притворившись, что не знает о свалившихся на Мэгги финансовых проблемах, расспросить ее о семейной жизни и о здоровье детей. Мэгги никогда не стала бы жаловаться и просить помощи у кого бы то ни было, но в разговоре он мог вытянуть из ее гордой души нечаянное признание.
Но, ударившись взглядом о непроницаемое лицо Мэгги, такой же непримиримой, каким был ее отец, Торн отказался от своей хитроумной задумки. Приветственно кивнув, Торн растянул губы в улыбке и медленно произнес:
– Рад, Мэгги, что ты так же прекрасна, как и прежде.
– Чем обязана, мистер Торн? – не ответила на приветствие Мэгги.
Мейсену Торну было чуть больше шестидесяти, но его голова оставалась иссиня-смоляной, а длинные густые баки облегали крупные выхоленные щеки. В пору детства Мэгги, когда Торна еще принимали в их доме, он любил заводить с ней философские беседы. И в те моменты, когда он склонялся к ней с очередным глупым умозаключением, его лицо казалось Мэгги похожим на картонную маску. И она спорила с ним до хрипоты, приводя нелепые доводы, чтобы разозлить и заставить наморщить лоб и растопырить крылья носа. Он состроит рожу, и воск рассекут десятки трещин. То-то папочка будет смеяться! – рассчитывала малышка Мэгги.
– Я пришел к тебе, чтобы обсудить нашу сделку. – Его лицо перекосило разочарованно-кислое выражение. – Ты кругом должна, а я готов избавить тебя от всех долгов и перекупить галерею.
– Перекупить галерею?! – ахнула Мэгги, настолько потрясенная, что непробиваемая стена ее спокойствия рухнула.
На мгновение Мэгги почувствовала себя ребенком, испуганным и беспомощным, как в день ухода ее нежно любимого отца.
– Не нужно сцен. – Торн сделал предупредительный жест, давая понять, что менее всего теперь склонен к сантиментам. – Твое бедственное положение ни для кого не секрет.
Не дожидаясь приглашения, он прошел к дивану и сел, вольготно откинувшись на спинку.
– Я знаю, насколько плохи твои дела. Кредиторы посещают вас чаще, чем покупатели. Заметь, Мэгги, только потому, что хорошо знаю твою семью и дружил с твоим отцом, я не лишил тебя шанса продать галерею по хорошей цене и прежде, чем прийти к тебе, предложил ее всем своим друзьям. Но…
Торн развел руками, чтобы Мэгги почувствовала себя по-настоящему униженной. Никто не заплатит за ее любимый салон больше, чем готов выложить он сам.
Мэгги сжала кулачки так сильно, что коротко стриженные ногти больно впились в кожу. Зал со всеми полотнами поплыл перед ее глазами.
– Хотите сказать, – сказала она захлебывающимся от гнева шепотом, – что вы без моего ведома искали покупателя на мою галерею?
– Вот именно! – просиял гость, довольный своим благородством.
Осознав всю глубину нанесенного ей оскорбления, Мэгги отошла от Торна и тупо уставилась на стену за его спиной.
– Я не могу поверить, что вы пришли ко мне с таким предложением, – сказала она сорвавшимся голосом.
– Продать галерею отца еще не значит его предать, – назидательно изрек Торн.
– Вам виднее. Во всем, что касается предательства, вам нет равных.
Торн побагровел. Удар ладонью по журнальному столику прозвучал громовым раскатом.
– Значит, ты твердо решила разориться и оставить своих детей нищими, – сказал он, в душе желая разорвать нахальную девчонку на части.
Увидев, как ожесточилось его лицо, Мэгги вздернула подбородок, собрала остатки гордости и ледяным тоном проговорила:
– Мне очень жаль, мистер Торн, вы ошиблись. Я не собираюсь продавать галерею никому и ни при каких обстоятельствах. И вам в особенности.
Испытующий взгляд Торна обжег ее лицо. Торн знал, что она, несомненно, блефует, но глаза ее не выражали ни колебания, ни страха. Явно разочарованный ее поведением, Торн раздраженно закончил:
– Ты поступаешь неразумно. И я сочувствую твоей самонадеянности. Никто в этом городе не даст больше, чем я. Советую тебе хорошенько подумать. Ты найдешь меня по этому телефону в ближайшие три дня. Потом я уеду. Но мой мобильный будет включен. – Торн обронил на столик визитку, на которой золотом было вытеснено его имя.
Напоследок Торн еще раз обернулся к Мэгги и, заметив, что она удерживает маску равнодушия из последних сил, нанес последний, сокрушительной силы удар.
– Но имей в виду, я так или иначе куплю твою галерею, – повторил он высоким голосом, в котором слышались и ярость, и насмешка. – Из твоих рук или на аукционе.
Сжавшись в комок, Мэгги собиралась промолчать, но, услышав слова Торна, не поборола себя.
– Спасибо за предупреждение, мистер Торн, – сказала Мэгги, сопроводив благодарность ослепительной улыбкой. – Ваша репутация падальщика давно известна в обществе. Но с вашей стороны было очень любезно еще раз напомнить мне о ваших деловых качествах.
Рассвирепев, он как ошпаренный выскочил на улицу, с размаху захлопнув стеклянную дверь.
Мэгги взяла визитку Торна и медленно изорвала на множество крохотных кусочков. Потом позвала Сандру и, когда ты пришла, попросила:
– Найди книгу, куда мы заносим имя нежеланных посетителей, с которыми никогда не станем иметь дел.
– Ты ею ни разу не пользовалась. – Сандра удивленно посмотрела на подругу. – Там нет ни одного имени. И я, по правде говоря, даже не знаю, где она лежит.
– Так найди ее, Сандра. И запиши имя самого бесцеремонного клиента. Напиши крупными буквами, чтобы случайно не пропустить его в галерею дальше порога.
– Хорошо, – кивнула Сандра. – Мэг, кто успел тебе так насолить после ухода мистера Торна? Или… ты о нем сейчас говорила?
– Я передумала, дорогая, припишем его имя к табличке «вход воспрещен» и повесим снаружи на дверь. Чтобы больше ноги его тут не было.
Мэгги кипела от негодования, и Сандра, чтобы не испытывать терпение своей подруги и работодательницы, отказалась от мысли расспросить ее о подробностях беседы с Торном.
– Торн хотел купить мою галерею, – сказала Мэгги.
Она подошла к большому окну, выходящему на улицу. Никто из редких прохожих не задерживал взгляда на их вывеске. Они вообще не смотрели по сторонам.
Мэгги знала, что Торн не стал бы предлагать ей такую сделку, если бы не был уверен, что добьется своего. Как знала и то, что он прав и скоро скопившиеся долги вынудят ее продать галерею по самой низкой цене.
– Должен быть выход, Сандра, – говорила Мэгги, провожая взглядом прохожих, – я не могу просто взять и сдаться.
Сандра подошла сзади и положила руку ей на плечо.
– Мэг, ты очень сильная, но не всесильная. Наши долги слишком велики. Картины перестали покупать, налоги растут, и если в ближайшее время мы не продадим по меньшей мере пять полотен, мы погибли.
– В прошлом месяце я заняла деньги у всех своих знакомых, даже у нашей няни, и никому не вернула. Больше мне не дадут.
Мэгги умела мгновенно складывать и умножать в уме любые цифры. Из-за долгов она научилась отлично считать и великолепно торговалась с художниками и их агентами за проценты от продаж. Аргументы, с помощью которых Мэгги сбивала цену, были настолько убедительными и в то же время запутанными, что собеседники Мэгги скребли в затылке и, стараясь не показать, что ход ее мыслей для них слишком сложен, изображали понимание и соглашались на ее условия.
– Может, попросишь Эрика? – деликатно предложила Сандра, зная, как Мэгги относится к этой теме.
Эрик, муж Мэгги, постоянно выказывал недовольство ее занятостью в галерее и не раз в припадке обиды призывал земные и небесные силы, чтобы «чертова галерея поскорее загнулась». Эрик был вторым человеком после Торна, у которого Мэгги не стала бы просить помощи, чтобы расплатиться с долгами.
Вопрос не рассердил Мэгги. Она находилась в совершенном отчаянии и отнеслась к словам Сандры как к хорошему совету.
– Денег, которые он зарабатывает, едва хватает на оплату дома и няню для детей. Временами мне кажется, что Эрику наплевать на нас. Он живет только своей музыкой. Я даже не знаю, любит ли он меня, как раньше.
– А ты, Мэг, ты любишь его? – неожиданно спросила Сандра.
По тому, как Мэгги и Эрик держались на людях, было непонятно, связывает ли их что-то большее, чем долгие годы знакомства. Те, кто не знали об их супружестве, не сразу верили, что у этих двух абсолютно разных людей могут быть интимные отношения и, как результат их, двое прекрасных детей.
– Я боюсь задаваться этим вопросом, – призналась Мэгги. Сейчас, когда Сандра ее спросила, она вдруг почувствовала, как сильно ей хочется облегчить душу. – Для меня Эрик был скорее соседом, компаньоном, с которым мы делили квартирные расходы, приятелем, изредка неплохим любовником.
– Неплохим? – ехидно переспросила Сандра, словно желая заступиться за Эрика.
– Ты права, я чересчур жестока. Как ты думаешь, если бы я его любила, решилась бы тебе солгать? Только прошу тебя: не жалей меня. Я себя никогда не жалею. Дети очень любят Эрика. Когда становишься матерью, в душе постепенно атрофируется собственное «хочу». Взамен ему приходит «хочу» твоего ребенка.
Когда Мэгги закончила монолог и обратила внимание на Сандру, та стояла перед ней, скрестив на груди руки и уставившись на нее ошеломленным немигающим взглядом. Мэгги улыбнулась и лениво расправила плечи:
– Не слушай меня. Далеко не всем женам приходится имитировать оргазм. Есть и влюбленные.
Сандра не понимала Мэгги. Ее муж Эрик, высокий мускулистый мужчина с атлетическим торсом и длинными ногами, был для Сандры воплощением красоты и силы. Когда он выходил из машины или, наоборот, садился за руль, девушки жадными взглядами провожали его огромный мощный внедорожник.
Но Мэгги, как это присуще многим женам, считала его плохим мужем, невнимательным отцом и заурядным любовником.
Мэг, ты слепа! – хотелось крикнуть Сандре, но она молчала. Каждому суждено потерять то, что он не заслужил.