Стальной подснежник

Глава 30 УКРОЩЕНИЕ СТРОПТИВЫХ

Второй раз она проснулась поздно вечером. В жарко натопленном лазарете было душно и темно, только у окна теплилась небольшая масляная лампа, и тени от нее метались по стенам, то играя в сказочных чудовищ, то рисуя дворцы и храмы. Ло скинула одеяло, обнаружив, что одета только в сорочку и чулки, но даже этого хватило, чтобы разомлеть и захотеть пить. Где-то рядом наверняка должен обнаружиться кувшин с водой, да и в уборную ее вряд ли выпустят после операции… Лестер, наверное, ушел к себе, а может, вышел ненадолго? Скорее второе, иначе с ней оставили бы кого-нибудь.

Она приподнялась на постели, поморщившись от несильной боли в груди — заклятие уже закончилось, а на новое у целителя наверняка не хватило сил. И замерла, поняв, что в комнате кто-то есть. Нет, тени в углу выглядели всё так же безобидно, однако Ло чувствовала чье-то присутствие столь явно, что мгновенная мысль окатила восторженным холодком: она чуяла! Неужели магия… Нет, конечно. Тени шевельнулись, и Ло поняла, что до этого просто уловила их движение краешком глаза. Осторожность и привычка к вниманию — да, магия — нет.

— Ну и что вам нужно, юная леди? — спросила она хмуро, разглядев, кто сидит в углу тихо, словно в засаде.

На языке так и вертелась ядовитая шутка, что не все начатое следует заканчивать, и, если милое дитя решило окончательно избавиться от мачехи… Ло вздохнула: девчонка слишком юна и уж точно не привыкла к вольной манере общения, шутку она не оценит.

— Я… Я так… зашла… — всхлипнула, судя по звуку Тильда.

Вот это уже было что-то новое. Ло еще выше приподнялась на подушке, вглядываясь в съежившуюся фигурку, растерявшую всю прежнюю дерзость.

— Вижу, что зашли, — сообщила она. — Зачем?

— Прощения попросить, — шмыгая носом, отозвалась девчонка. — Пожа-а-алуйста, ми-ми-миледи…

Говорить дальше ей помешал плач. Изумленная Ло слуша ла сдавленные рыдания с минуту, не меньше, потом рявкнула, как смогла:

— А ну хватит!

И тут же зашипела от кольнувшей между ребрами боли.

— Простите, — всхлипнула Тильда уже членораздельно. — Я не хотела, правда… Я за Нисси… за маминой кошкой… Мама ее любила, а Нисси старая совсем. Я испугалась…

— Что вы спасали кошку, мне уже объяснили, — сказала, осторожно вдохнув и выдохнув, Ло. — Я не сержусь. Это все?

Тильда помотала головой. Она сидела на низкой скамеечке, обняв обтянутые платьем колени и уткнувшись в них подбородком. Худенькая, растрепанная, откровенно жалкая.

— Я думала, вы злая! — выпалила она, подняв к Ло круглое и заметно веснушчатое даже в полумраке личико. — А вы… Вы меня спасли! И Нисси!

— Особенно, конечно, я переживала за Нисси, — не удержалась Ло. — Хватит, Матильда, не ревите. Все обошлось, хвала Благим и мэтру Лестеру.

— Он сказал, вы чуть не у-у-умерли, — снова заплакала девчонка. — Из-за меня-я-я… Потому что вам беспокоиться нельзя было, у вас осколок внутри, а я… я…

— Это он вам такое сказал? — нехорошо удивилась Ло, гадая, не помутилось ли у мудрого Лестера в голове, что он стал откровенничать с девчонкой.

— Нет, папе. А я… подслушала, — призналась Тильда, снова всхлипнув, так что у Ло появилось желание дать ей платок и заставить высморкаться. — Я не знала, правда! Я ду-у-умала…

— Тильда, не ревите! — грозно напомнила Ло. — Значит, Лестер все рассказал вашему отцу?

Тоже не слишком хорошо. Понятно, целитель не имеет права скрывать от мужа правду о здоровье жены, но думать о капитане, который узнал про нее такое, Ло не хотелось до ужаса. Хватит того, что она промолчала о потерянной магии. Возможность в любое время умереть — это еще серьезнее. Это вообще-то основание для расторжения брака! Не такое некрасивое, как у бедняжки Аманды, но если вскроется, что Ло не может иметь детей, тоже весьма веское. И неважно, что они с Рольфсоном все равно не собирались их заводить! Капитан явно не из тех, кто прощает обман.

Тильда опять кивнула.

— Я правда думала, что вы злая, — сказала она чуть спокойнее. — Женщины на кухне говорили, что теперь у папы другие дети будут, а я вам не нужна. И ему не нужна буду! Они потом перестали, — добавила она поспешно. — Не сердитесь! Они про вас не знали ничего… И я не знала. Я вас ненавидела! Это я… платье… испортила!

— Я догадалась, — вздохнула Ло, глядя на маленькую дурочку.

Благие Семеро, ей же всего двенадцать. Да, противная, начальная, дерзкая и упрямая… А ты сама-то какая была в ее возрасте, да и потом, откровенно говоря? Лет до пятнадцати недели не проходило без взыскания, да и потом ты просто научилась лучше прятать следы и не попадаться.

— И сапоги…

Начав каяться, Тильда на полпути не останавливалась, как во всем, что делала.

— Это я их измазала. Нисси всегда в одно место ходит, ей там песок меняю, чтобы не воняло… Вот и набрала-а-а-а… соль в мед я положила! Только я не хотела, чтобы Молли наказали, Молли добрая… И я больше не буду, честно!

— Тильда, а как ты в комнату вошла? — вспомнив про замок, поинтересовалась Ло. — В тот день, когда зелья чуть не наелась.

— Ну… — девчонка замялась, но, видно, решила, что терять ей уже нечего. — У меня ключ есть волшебный, — призналась она. — Его господин комендант потерял, который раньше был. Я его нашла, хотела отдать, но забыла… А потом… — она снова всхлипнула, но справилась с собой и продолжила: — Потом я его папе отдать хотела, но попробовала, а он… он любую дверь открывает. И я не отдала… У папы все равно ключи от всех дверей есть, а у меня…

— А у тебя, — окончательно плюнув на этикет и перейдя на ты, закончила Ло, — появилась волшебная отмычка. Ну понятно, здесь такое творилось — не только ключ потерять можно было.

Как просто, оказывается. У прежнего коменданта имелся служебный ключ-артефакт, открывающий все замки, такая же удобная вещичка, как та, что Маркус подарил самой Ло. В неразберихе осады комендант ключ потерял, потом он покончил с собой, а Рольфсону досталась связка обычных ключей. Девчонка же не справилась с искушением оставить волшебную вещь себе. В ее возрасте чувствовать себя хозяйкой всех дверей в крепости — у-у-ух!

Тильда тихонько всхлипывала, вывалив все разом и даже не прося о снисхождении, что Ло особенно оценила. Ох, дурочка… Мелкая несчастная глупышка, перепуганная болтливыми кухарками, Баргот им языки завяжи. Еще недавно Ло злилась на нее всерьез, слишком далеко девчонка зашла в пакостных проделках, но стоит лишь подумать… Она могла съесть хелайзиль, ее могли порвать собаки, в крепость могла прийти серая гниль… Вот это все — действительно страшно, а испорченное платье пережить можно.

— Ключ верни отцу, — строго велела Ло. — Ему он нужнее.

Дождалась, пока Тильда кивнет, и, смягчившись, пообещала:

— Я тебе другой такой же подарю. Только с условием: в мою комнату, кабинет отца и всякие опасные места не лезть. Учись думать, что делаешь, и отвечать за поступки.

Расчески-отмычки было не жалко. Ло и так может потребовать доступа всюду, куда ей понадобится, а Тильда два года пользовалась артефактом достаточно осмотрительно, если ни разу не попалась. И весь гарнизон наперебой твердит, что девчонка неплоха… Вздорная и ленивая, но это еще можно поправить. Зато она вступилась за Валя. Пирог печь научилась опять же…

Ло опять вздохнула, понимая, что напрасно себя уговаривает. Она простила Тильду уже в тот момент, когда девчонка искренне призналась и попросила прощения. Ну что поделать, не убивать же. И выпороть рука не поднимется. Не потому, что Рольфсон снова наверняка заступится за дочь, просто Ло слишком хорошо помнила, как несколько месяцев ненавидела весь мир, потому что отец с матерью умерли, оставив их с Мелиссой… Это было подло и несправедливо, а главное, безнадежно. Она и с Маркусом отчасти сдружилась, потому что страстно хотела узнать: правда ли мертвецы не могут вернуться? Кому знать такие вещи, как не некроманту? Потом с потерей удалось не то чтобы смириться, но научиться жить, и все-таки Ло ясно помнила ту тоскливую безнадежность.

— Вы не злитесь? — робко и с изрядной долей удивления спросила Тильда, всматриваясь в лицо Ло.

— Злюсь, — честно ответила она. — Тогда злилась очень сильно, сейчас — меньше, но все-таки… Ты сделала много нехорошего, Тильда, и слава Благим, что никто не пострадал. Надеюсь, это будет тебе полезным уроком. Никогда не суди людей только с чужих слов, мало ли кто какую гадость скажет. Но ты не сделала ничего такого, чего нельзя простить, и честно призналась, так что я постараюсь не злиться. Иди сюда.

Встав, девчонка подошла и остановилась у кровати, настороженно глядя на Ло. Две тугие косички с выбившимися прядками, заплаканное лицо и прихваченное все тем же кожаным пояском полосатое платье, из которого Тильда стремительно вырастала…

Дверь за ее спиной бесшумно открылась, в комнату заглянул Лестер и замер на пороге. Ло взяла Тильду за руку и мягко потянула, вынуждая сесть на кровать, а потом поверх ее головы сделала страшные глаза целителю. Тот просиял и исчез, а Ло провела рукой по рыжим волосам девчонки, чувствуя, как горько-сладкое чувство заползает в сердце. Тильда снова всхлипнула, доверчиво прильнув к поднятым коленям Ло, уткнувшись в них носом. Сейчас она казалась еще меньше, чем в углу, неловкая, сжавшаяся в комочек, как озябшая птица…

— Все будет хорошо, — негромко сказала Ло. — Я знаю: когда кто-то очень дорогой уходит навсегда, тебе кажется, что хорошо уже не будет. Что всегда будет только больно, страшно и одиноко. Когда мой отец погиб, мне было столько же, сколько тебе сейчас. А потом умерла мама. Мы остались вдвоем, я и моя маленькая сестра. Помню, она все время плакала, а я даже плакать не могла…

Тильда затихла, едва дыша, и Ло продолжила гладить ее по голове, успокаивая негромким голосом и прикосновениями, как испуганного грозой щенка.

— Но ты не одна, — сказала она мягко. — У тебя есть отец, которому тоже нелегко. Есть люди, которые о тебе заботятся. Есть я. Никто не заменит тебе маму, но этого и не нужно. Ты Просто продолжаешь терпеть боль и жить, а потом вдруг понимаешь, что боль прошла. И можно дышать, смеяться, даже плакать, если хочется. Жизнь идет дальше, и когда-нибудь твои близкие потеряют тебя, но ты ведь не хотела бы, чтобы им было так же больно? Вот и твоя мама не хотела бы этого.

Боги, благословите Маркуса, когда-то нашедшего для Ло слова, которые она сейчас воскрешала в памяти. Некроманты знают толк в утешениях, как целители — в обезболивающем. Тильда дышала все ровнее, только еще всхлипывала и сопела, и Ло поклялась себе, что ее вторым подарком глупой девчонке станет дюжина носовых платков — штука прозаическая, но куда более полезная, чем магическая отмычка. Благие Боги, ведь им же теперь никуда не деться друг от друга, три года так уж точно. И придется приручать эту… козу горную. «Но ты же хотела преподавать? — напомнила себе Ло. — И была уверена, что справишься с адептами Академии — тем еще стадом юного буйного шкодливого зверья. Значит, попробуй управиться с одной-единственной девчонкой, иначе ломаная крона тебе цена как учителю, Ло Ревенгар».

Навещать леди до утра Эйнару строго-настрого запретил Лестер. И хорошо сделал, потому что после того, что целитель рассказал об осколке под сердцем, Эйнару смертельно хотелось ругаться самыми черными словами и кого-нибудь убить. Даже ясно кого. Тварь проклятую, чтоб ему сдохнуть в муках и стать утбурдом, а потом развеяться по всем семи ветрам, памяти о себе не оставив! Чтоб ему…

— Понял я, понял, — процедил он лекарю. — Только утром. Не ругать. Не… Лестер, какого йотуна она не сказала?!

— Вот у нее завтра и спросишь, — невозмутимо сообщил тот. — Но без крика и ругани. Если по твоей милости эта пакость опять с места сдвинется, я вас обоих прибью. Все, пошел я спать.

Выглядел он и правда плохо: посеревший, осунувшийся. Но при этом довольный и будто просветлевший изнутри, как человек, сотворивший трудное, но радостное дело. Эйнар проводил его взглядом и снова зло подумал, что все маги — сумасшедшие! И она тоже. Сколько раз за эти недели она могла умереть?! Да вспомнить только их первую брачную ночь! А потом — ссору из-за хелайзиля, северных гостей, Гарвию… Дура! Высокомерная самоуверенная дура, решившая, что может справиться с чем угодно! А может, ей просто жизнь без этой ее магии не нужна?!

К утру он успокоился ровно настолько, чтобы напомнить себе: ругаться с леди нельзя. Как бы ни хотелось. Несколько часов сна освежили и тело, и мысли, так что Эйнар смог честно признать: молчание об осколке — рыба из того же ручья, что и молчание об утерянной магии. Просто леди ему не доверяет И даже не знает, насколько она права. Сейчас нужно быть особенно осторожным, будто идешь по гнилому мосту, способному в любой миг провалиться под ногами. Еще и гость обещанный…

К лазарету он пришел после завтрака и даже ближе к обеду. Глубоко вдохнув, как перед прыжком в воду, шагнул через порог в жаркую — аж воздух дрожал — комнату, окинул ее взглядом. Все совсем не так, как вчера! Стол с лекарскими коробками и посудой сдвинут к окну, а на его месте красуется другой, маленький и круглый, уставленный чашками и тарелками. В очаге — начищенный медный котелок с водой, а на полу рядом — коробка с порошком для шамьета. Сам Лестер хлопотал над столом, а леди сидела, опираясь на высокие подушки, и встретила Эйнара настороженно-виноватым взглядом.

— О, капитан, ты вовремя! — не оборачиваясь, радостно сообщил целитель. — Как раз перекусишь с нами. У нас с твоей женой любопытный разговор!

— Это не разговор, а растирание воды в ступке, — фыркнула леди. — Мэтр, я понимаю, что вы были очарованы моим почтенным дедушкой, но какая, к Барготу, двойная звезда? Это лженаучная ересь!

— Вот как? Уже ересь? В мое время это было вполне еще гипотезой, — возразил Лестер, а Эйнар вмиг почувствовал себя дикарем и неучем.

Впрочем, его участие в разговоре этим двоим не требовалось, так что он прошел к очагу, пошевелил угли, и через несколько минут вода в котелке пошла пузырьками. Леди и целитель все это время спорили с таким жаром, что Эйнару стало не по себе, но ведь Лестер знает, что делает?

— Двойной звезды не существует! — доказывала магичка. — Да, можно изучить магию другой гильдии, но только на уровне, доступном любому профану! Если я возьмусь за лекарское ремесло, я могу выучить лекарства и болезни, но исцелять-то не выйдет! Даже будь у меня сила…

— А вы пробовали? — азартно парировал Лестер. — Уверяю вас, мэтр Седрик Ревенгар, храни Претемная его душу, владел двумя видами магии. Да, он считался целителем и носил зеленый камень. Но его умения в магии разума выходили далеко за границы того, что возможно освоить профану! Как вы это объясните?

Мудреным словечком «профаны», как понял Эйнар, именовались у магов те, кто магией не владеет. Он старательно занимался котелком, в то же время превратившись в слух: вдруг попадется что-то полезное? Спрашивать напрямую нельзя — клятый маг услышит через перстень-ошейник, — но ведь никто не запрещал Эйнару просто выпить шамьета с собственной женой?

— Не знаю, — буркнула леди. — Допустим, вы не ошибаетесь. Допустим даже, аномалия двойной звезды существует — хотя я не представляю, как это возможно! — и что с того? У меня выжжены каналы и потухла искра, магия для меня невозможна в принципе. Хоть двойной звезды, хоть тройной, простите меня Благие.

— Но ведь магия разума каналы практически не использует, — возразил Лестер, нарезая хлеб и копченое мясо с сыром. — Эйнар, что там с водой?

На людях лекарь всегда именовал его капитаном, но сейчас то ли увлекся, то ли окончательно признал леди входящей в их маленькую компанию.

— Закипает, — отозвался Эйнар.

— Магия разума? — так же насмешливо фыркнула леди. — Ну, мэтр, вы мне еще способности к оперному пению припишите! Какой из меня разумник? Магистр Саттерклиф умер бы от смеха, узнай он вашу идею. И в любом случае проблему с искрой это не решает.

Эйнар наконец сообразил, о чем речь. Лестер доказывал, что можно вернуть леди не ее утраченную магию, а какую-то другую. Лавиния сопротивлялась, то ли не веря ему, то ли не позволяя себе надежду.

— Что такое двойная звезда? — не выдержал он, решив, что некоторое любопытство вполне позволительно, и оборачиваясь от очага.

Оба мага воззрились на него, словно заговорил котелок с водой, потом Лестер улыбнулся:

— Ага, вот и не замутненный догматами ум! Не хмурься, Эйнар, это я в самом лучшем смысле. Двойная звезда, дорогой мой капитан, это прелюбопытнейшая гипотеза — я сказал, гипотеза, миледи, а не ересь! — которая утверждает, что один маг может владеть двумя видами магии. Одним как основным, а вторым — вроде как отблеском. С ней рождаются не все одаренные божественные силой дети, а только часть их. Ну вот как у обычных людей может быть много таланта к ремеслу, а у кого-то еще вдобавок к пению или фехтованию…

— Я понял, — прервал его Эйнар. — И что? Можно ее как-то определить, эту звезду?

— Увидеть, как волшебного зверя Перлюрена, — съязвила леди. — После пятой бутылки. Чтоб вы знали, капитан, способности к магии легко определяются у ребенка лет десяти-двенадцати. Иногда они запаздывают, проявившись позже. Иногда они слишком слабы, чтобы нуждаться в развитии. Но почему тогда никто из проверяющих не видел этот второй отблеск за основным цветом силы?

— Не знали, куда смотреть? — серьезно предположил Лестер. — А еще вернее, что основной цвет затмевает дополнительный, как Солнце — Луну, не позволяя увидеть ее днем. Но Луна все-таки иногда видна и на дневном небосводе.

— Чтобы проверить эту… теорию, — с горечью сказала леди, — нужно много потерявших силу магов. Тех, у кого этот якобы отблеск перестал скрываться за основной магией.

— Именно! — воскликнул Лестер, поднимая бутыль с настойкой жестом победителя. — Маги теряют силу слишком редко и обычно вместе с жизнью. Если процент двойной звезды среди одаренных и так невелик, то среди утерявших силу — еще меньше. Чтобы все условия сошлись, нужно очень редкое стечение обстоятельств! Одаренный, родившийся двойной звездой и утративший первый вид магии!

Он поставил бутыль на стол и подошел к очагу. Эйнар уступил ему место над котелком, а сам подошел к столу. Есть ему не хотелось, но вот выпить горячего было бы кстати. И обязательно дослушать разговор. Как бы отделаться от клятого перстня хоть ненадолго?! Его легко снять, но морок не шутил, угрожая Тильде. Если она забыла все происходящее, то и в самом деле может лишиться рассудка — магу незачем ее жалеть. Думай, капитан, думай…

— Может, Лестер прав? — сказал он магичке, закутанной в одеяло, из-под которого торчали только голова, руки и воротник сорочки. — Если маги с этой двойной звездой существуют, вдруг вам повезет?

— Вы не понимаете, капитан, — вздохнула леди. — Это не гипотеза, а именно ересь, признанная таковой советом магистров лет двадцать тому назад. Магическим даром человека наделяют Благие Семеро, каждый — своим. И нельзя получить два дара, потому что нельзя быть избранником двух богов. Что получится, если Милосердная Сестра велит своему адепту спасти жизнь больного, а Претемная Госпожа — избавить его от мучений?

— Адепту придется думать и решать самому, — ехидно отозвался Лестер от очага. — Конечно, свалить это на богов куда проще. И подумайте вот еще о чем… Представь, капитан, что у твоей дочери — сильный дар боевого мага или некроманта. И слабый — целительницы, скажем. Но развить слабый можно, хоть это и пойдет в ущерб основному. На какой факультет ты ее отдашь, если позволят выбрать?

— Целительский, конечно! — сказал Эйнар не раздумывая и, лишь увидев, как потемнели глаза леди, сообразил, что ляпнул не то.

— То-то и оно, — вздохнул Лестер, поднимаясь и держа котелок, источающий густой запах шамьета. — Мало кто захочет, чтобы его ребенок рисковал жизнью или вызывал у людей страх. Но ведь найдутся и такие отцы, которые запретят мальчику выбрать путь целителя, заставив его стать боевым магом. Куда более мужское дело, верно? А дворянину не совсем прилично возиться с инструментами и колбами, как обычному ремесленнику, пусть он и родился алхимиком или артефактором. И если сейчас у одаренного нет выбора, то двойной звезде очень легко искалечить судьбу, заставив выбрать неправильно. Потом-то переучиваться куда сложнее! Время уходит, тело и разум формируются под силу… Не нужно так смотреть, леди, Эйнар не хотел вас обидеть.

— Я не обиделась, — сообщила леди уже знакомым звенящим голосом. — Но было очень любопытно услышать, что стать боевым магом для женщины мой муж считает… недостойным.

— Не совсем так, миледи, — тяжело уронил Эйнар. — Даром вас наделил Пресветлый, и ему плевать, что я об этом думаю. Хотя, если бы меня спросили, я бы сказал, что война — не женское дело. Не потому, что женщины недостойны, а потому что их дело — дарить жизнь, а не отнимать.

— Увы, для первого я непригодна, — сообщила леди тем же звонким, но неуловимо ломким голосом. — Детей у меня не будет. Не должно быть из-за клятого осколка, — исправилась она, глядя на Эйнара в упор. — Так что как именно я потрачу собственную жизнь — никого не касается.

— Капитан… — предостерегающе окликнул его Лестер, и Эйнар кивнул.

— Я помню, — сказал он. — Лестер, оставь нас, прошу.

— Ох… — покачал головой целитель, ставя котелок на пол у очага и выходя из лазарета.

Магичка молчала, глядя как загнанная в угол рысь — только что шерсть не вздыбила. Глаза у нее так и были темнее обычного, а может, это казалось из-за отблесков очага.

— Как вы потратите свою жизнь, миледи, — сказал он, когда дверь за лекарем закрылась, — касается меня. Потому что я ваш муж, нравится вам это или нет. Я еще могу понять насчет магии, которую вы потеряли… Но о том, что вы так серьезно ранены, я должен был узнать раньше. До того, как случилась… почти случилась беда.

— Согласна, — бросила магичка то ли вызывающе, то ли презрительно. — Можете обижаться на его величество, что подсунул вам порченый товар. Одно утешение: детей мы с вами все равно заводить не собирались.

— Да разве я об этом?! — рявкнул Эйнар, не выдержав. — Вы умереть могли! Вы…

И осекся, испугавшись, — так она побледнела, больше не выглядя ни злой, ни обиженной, только бесконечно уставшей.

— Что — я? Продолжайте, капитан. Впрочем, вы же боитесь, да? Боитесь повысить на меня голос, боитесь расстроить, боитесь сделать что-то не так — вдруг я от этого умру? Так, да?

Она смотрела на него, отвешивая слова, как хлесткие удары, и они сыпались с побелевших губ горько и безжалостно.

— Хотите знать, почему я молчала? Вот поэтому. Отвратительно, когда на тебя смотрят как на неполноценную, потому что ты утратила магию. Но когда в тебе видят беспомощную калеку на краю смерти — это еще хуже. Мне нельзя беспокоиться, так вам сказал мэтр? О да! Мне нельзя радоваться, мне нельзя бояться, мне нельзя ненавидеть, плакать, любить, рожать детей… Чтобы я не умерла, мне нельзя жить, капитан! И знаете что, да идет оно все к Барготу! Зачем мне такая жизнь? Зачем?!

Он сам не понял, как шагнул к ней. Сел рядом, обнял поверх одеяла, не думая ни о чем, кроме тоски в ее глазах и голосе. Острой и стылой, как осколки льда, режущей душу на куски…

— Лавиния…

Собственный голос показался чужим.

— Я просто должен был знать это, — сказал он, ненавидя себя за то, что ничего не может сделать. — Не для того, чтобы упрекнуть, а чтобы помочь, если нужно.

Хватит уже, помог. Упрекал неизвестно в чем, устроил развеселую жизнь, позволял, чтобы ее обидели… И не вернуться назад, не исправить ничего! Да плевать, пусть она относится к нему так, как он заслужил, но ведь он и теперь не может ее защитить! Даже предупредить, что рядом страшный враг, — и того не может! И еще смеет упрекать ее в молчании? Но ведь и она молчит о войне, которую ведет против предателя, не зная, что Эйнар — ее союзник. Боги, как все сложно и мерзко.

— Простите, — вздохнула она, показавшись в его объятиях совсем тонкой и хрупкой, несмотря на толстое одеяло. — Мне действительно стыдно. Перед вами и перед Лестером… Но я… Больше всего я ненавижу, когда меня жалеют, понимаете? Можете злиться, кричать — это все я переживу. Но жалость…

— Я не буду вас жалеть, — сказал Эйнар, вдыхая теплый дурманный запах ее волос. — Леди… Лавиния… — ее имя на языке было свежим и нежным, как глоток родниковой воды после долгого пути. — Не лгите мне больше, прошу. Я ваш муж, и, если вам нужна помощь, это мое дело, йотуны вас…

Тихий смешок снова заставил его замолчать. Эйнар почувствовал, что краснеет — чего с ним полжизни не было! Только бы она сейчас не подняла лицо — увидит же.

— Не надо… йотунов, — даваясь смехом, попросила леди. — Это ведь вроде наших демонов, да? Но звучит очень уж неприлично! Вы должны мне о них потом расска-а-азать!

Она не выдержала и рассмеялась; у Эйнара отлегло от сердца. Смех ведь не может повредить, правда? Пусть смеется, пусть даже кричит, лишь бы с ней все было хорошо. А потом, может, найдется средство ей помочь — должно быть!

Сигнальный колокол с башни ударил один раз, привлекая внимание, а потом еще раз — как и следует, если к крепости подъезжает одинокий всадник.

— Кто-то приехал, — пояснил он леди, поспешно отрываясь от нее и вскакивая. — Я пойду… посмотрю… Вы же понимаете!

— Понимаю, — почему-то снова погрустнев, согласилась она. — А потом возвращайтесь пить шамьет. Я как раз оденусь, уже сил нет валяться в постели.

Одеться — это правильно. Может, тогда она перестанет быть такой невозможно, невыносимо близкой, мягкой, беззащитной…

Эйнар вылетел из лазарета, словно там вдруг разбилось осиное гнездо. Пожалел, что бочка с водой далеко — умыться не помешало бы. Ничего, воздух такой, что охладит и без воды. Ворота нижнего двора раскрылись, впуская одинокого всадника, как и сообщил колокол. Припозднился кто-то в дороге, перевал вот-вот завалит снегом. Хороший конь… Рослый черный жеребец чистых фраганских кровей, просто загляденье. И всадник — щеголь. Длинный темный плащ, не по погоде легкий, широкополая шляпа с пышными белыми перьями, блеснувший на боку эфес. Дворянин. Не королевский курьер, да и не военный, кажется, — мундира из-под плаща не видно… Но повод коня бросил подбежавшему солдату, не сомневаясь, что имеет на это право.

Неизвестный шел через двор, беспечно оглядываясь на ходу, а у Эйнара сердце пропустило удар, потом зачастило, качая кровь, как перед дракой. Размяк, обнимая леди, забыл… дубина невийская! Кто же это — враг? Возможный союзник? Другой игрок в смертельной игре, затеянной мороком?!

Гость шел, сняв шляпу и держа ее в руке, высокий, стройный, с легкой походкой, выдающей то ли умелого танцора, то ли неплохого бойца. Черные кудри рассыпались по плечам, блестя на скупом зимнем солнышке; начищенные сапоги звонко цокали по камням двора подковками. И оглядывался он не просто так, как вдруг понял Эйнар, — искал кого-то взглядом.

— Маркус! — раздался на весь крепостной двор звонкий крик. — Маркус, чтоб тебя!

Щеголь развернулся на голос одним быстрым плавным движением — Эйнар оценил. Пожалуй, все-таки боец. Он закусил губу изнутри, впитывая каждую черточку яркой, словно нарисованной картины. Его леди… его жена! Она стояла на пороге лазарета, еще не одевшись, но закутавшись в одеяло, укрывающее ее с ног до шеи, и на лице было написано такое ясное, отчаянное, искреннее счастье!

«Маркус, значит, — повторил про себя Эйнар. — Вот и встретились».

Щеголь, будто услышав его мысли, бросил в сторону Эйнара холодный цепкий взгляд, заколебался на короткий миг, а потом свернул в сторону лазарета.

— Ло!

Не дойдя до порога каких-то пары шагов, он рассмеялся, разведя руки в стороны, как для объятий, и покачал головой:

— Нет-нет, драгоценная! Я смертельно рад тебя видеть, но что скажет твой муж? В этом одеяле ты слишком прекрасна; пожалей окружающих и смени его на что-нибудь менее… интригующее.

— Маркус, ты мерзавец!

Щеки леди вспыхнули, она посмотрела на Эйнара, так и стоящего в десятке шагов от них, поспешно отступила и захлопнула дверь. Очень вовремя, а то во дворе уже стали появляться зрители.

Сунув шляпу под мышку, гость посмотрел на лазарет и наконец отошел от него, направившись к Эйнару. «Что там говорил морок? Долго визит не продлится? Как бы еще не пришибить этого разряженного хлыща», — подумал Эйнар.

«Или не дать ему пришибить меня, — хмуро поправился он, разглядев на руке гостя, придерживающего ножны с длинной тяжелой шпагой, яркую фиолетовую звезду перстня. — Некромант…»