Стальной подснежник

Глава 4 БЕЛЫЙ ШЕЛК И ЧЕРНЫЕ РОЗЫ

Вот уже четвертый день Ло пребывала в состоянии тихого холодного бешенства. Его величество Криспин, долгих ему дней жизни и умертвие каждую ночь под одеяло, явно не считал возможным отправить подданному жабу, не завернув ее в подарочную обертку.

Поэтому в отведенных Ло комнатах дневали и ночевали модистки, кружевницы, чулочницы и башмачники. Хвала Пресветлому Воину, хоть от парикмахеров удалось отвертеться: за полторы недели пути к Драконьему Зубу рассыпалась бы любая прическа, да и соорудить ее из коротких прядей было более чем затруднительно. Пожилой мастер только сокрушенно пощелкал ножницами и покачал головой, сообщая Ло, что изрядная часть волос у нее не белая, а седая — и это в цвете блистательной юности!

Ло пожала плечами: никакой особой разницы она даже в зеркале не видела — белые и белые. Ну, может, стали еще сильнее отливать металлом, да и то надо присмотреться и помнить, какими они были раньше.

От модисток так просто было не спастись. Они никак не желали понимать, что леди Ревенгар едет не в загородный замок или хотя бы приличный провинциальный городок, где три-четыре раза в год устраивают балы, а в крепость. На границе! Да, в горах, где холодно, ветрено и никто не оценит турнюр на драгоценном китовом усе. Уже потому не оценит, что Ло его наденет исключительно под угрозой смертной казни, да и то подумает.

Когда удалось вбить это в головы швей, дело пошло веселее. Ей сшили несколько вполне удобных платьев из тонкой шерсти и льна, отыгравшись за простоту фасона на отделке: столько кружева, расшитых золотом и серебром вставок, пуговиц и меховой оторочки Ло не видела на своей одежде никогда. Глядя в зеркало при очередной примерке, она с отвращением убеждалась, что видит перед собой именно то, от чего всю сознательную жизнь пряталась сначала за мантией адептки, потом за армейским мундиром: не слишком красивую и совершенно бесцветную девицу. Скуластую, остроносую, прозрачно-бледную… Блекло-серые глаза, прямые светлые волосы — с какой только дури Маркус прозвал ее Подснежником? Девица в зеркале, несмотря на все ухищрения модисток, больше напоминала выжженный солнцем сорняк, который рачительный садовник выдирал-выдирал, да так и бросил, не справившись с цепкой дрянью.

— Миледи нужно носить темно-синее, — почтительно подсказала девочка-швея, ползая вокруг Ло и что-то приметывая к подолу ее юбки. — А еще королевскую вишню и аквамарин…

При мысли о королевской вишне — густой вишневый цвет негласно считался принадлежащим монарху, его семье и фавориткам — Ло передернуло. Вишневый она бы надела разве что на собственные похороны. Ну, или на королевские — на такой знак внимания к усопшему Ло согласилась бы с удовольствием.

— Готово, миледи. Можно снимать, — прощебетала девица и добавила с благоговением: — Время мерить свадебное платье, миледи…

Ло стиснула зубы: свадебное платье было последним бастионом королевских модисток, на котором они решили погибнуть, но отправить невесту, сосватанную его величеством, к жениху во всеоружии. Женском всеоружии, разумеется!

Спору нет, платье было… красивым. Если кто-то мечтает утонуть в ворохе нежнейшего серебристого шелка, таких же серебряных кружев и лент, расшитых мелким жемчугом. Дивное платье! Изящное, небрежно-величественное, прекрасное каждым стежком и линией… Ло чувствовала себя в нем драгоценной фарфоровой куклой, которую страшно взять в руки, чтобы не испачкать или не сломать. То есть абсолютно, отвратительно бесполезной вещью!

Ее трясло от ненависти к этому платью, а приходилось делать вид, что оно ей нравится, — не обижать же модисток, которые со всем старанием сотворили действительно чудесную вещь. Утешало только то, что в крепости ее в этом не увидит никто, кроме гарнизона да ненавистного супруга. И если не к ночи упомянутый супруг не сумеет выковырять новобрачную из наряда, не запутавшись в шнуровках и юбках, то, может, по-солдатски победит портновский шедевр с помощью ножа? Ло вот нисколько бы не расстроилась!

— Вчера же мерили, — с трудом сдерживаясь, напомнила она. — И позавчера. И третьего дня.

— Но мы же на полпальца заузили корсаж, — захлопала ресницами девчонка в неподдельном удивлении, и Ло возвела глаза к потолку.

Увы, на потолке, расписанном нимфами и кувшинками, не нашлось никаких подсказок, как обычно. Ло вздохнула.

— Последний раз, — предупредила она. — И больше никаких переделок. Иначе пойду к алтарю в мундире. Имею право, между прочим! Как отставной офицер!

Швея поперхнулась воздухом, набранным для очередных уверений, что леди Ревенгар прекрасна и все такое. Хитро-наивные глаза наполнились искренним ужасом. Ло торжествующе улыбнулась, хоть и не была уверена, что данный пункт Устава касается женщин. Прецедентов с невестами в армейской форме она что-то среди высшего света не помнила…

— Мы можем померить чуть позже. Наверное, миледи хочет отдохнуть?

Ло подумала, что девочка далеко пойдет в своем ремесле: явно не дурочка и знает, когда надо сделать реверанс и исчезнуть. Вот и сейчас заторопилась, собирая обрезки лент и лоскутки шелка, белого, как на платье, но узорчатого. Из него и нежнейшего прозрачного батиста для Ло шили шапочку с фатой, усыпанную крошечными кремовыми розочками. «Выходить замуж в цветах невинности — какое лицемерие, — усмехнулась она про себя. — Если наряд выражает суть невесты, то мое платье должно быть пропитано кровью и запятнано гарью от воротника до подола».

Модистка тихонько испарилась, и Ло осталась одна, досадуя, что едва не сорвалась на девчонку. А все бессонница. После госпиталя сон восстановился, но, как оказалось, ненадолго. Напрасно, конечно, она отказалась от королевского лекаря, по полночи ворочаясь в удобных прохладных просторах постели. Бессонница не отпускала, а когда удавалось забыться, сны приходили тревожные и тяжелые.

Ло обняла себя руками за плечи, хотя в комнате было тепло, почти душно. Начало ранней осени в столице выдалось ласково-мягким, а во дворце вдобавок уже давно протапливали небольшие печи, нарядно обложенные изразцами. Но ее знобило изнутри, словно вокруг все еще были каменные, вечно стылые стены Руденхольмского Гвоздя. Холод и сырость из крошечной крепости над горной рекой не уходили даже летом. А теперь и подавно не уйдут — ибо спать Руденхольму до скончания веков под злыми водами Рудена…

Она встряхнула головой, отгоняя внезапную слабость и гадостное чувство беспомощности, недоуменно посмотрела на собственные пальцы, сложенные в аркане набора силы. Тело никак не хотело смириться с тем, что магия, текущая через него столько лет, вдруг исчезла. Тело хотело привычной мощи и защиты… Ло закусила губу — и тут в дверь постучали.

— Войдите! — позволила она, пряча руки в складки платья — пальцы все никак не хотели слушаться, им было так легко и уютно в привычном положении.

— Цветы для миледи!

Мальчишка-паж внес небольшую корзинку, заученно поклонился, и Ло радостно вскинулась: Маркус! Пора бы уже другу и объявиться. Конечно, она сама ему написала, чтобы не беспокоился, но все-таки скучала. Маркус Бастельеро был единственным человеком, которого она действительно хотела видеть. И просто поговорить, и чтобы все-таки расспросить некроманта о том проклятом дне.

— Благодарю, милый, — улыбнулась она, и мальчишка, снова поклонившись, убежал.

Ло шагнула к поставленной на стол корзинке и вдруг замерла. Что-то было неправильно с букетом, но она слишком отвыкла от придворного этикета подарков и прочих глупостей вроде языка цветов. Ах, георгин означает утонченность, а бузина — сочувствие… Лет в четырнадцать и под присмотром строгих дуэний это, разумеется, бесценно, да только дуэньи знают такие хитрости лучше самих подопечных. Ло же в четырнадцать лет, как и несколькими годами раньше или позже, до темноты в глазах зубрила гримуары и растягивала пальцы, чтобы бросить аркан на полмгновения раньше соперника. И уж совсем идиотским на языке цветов выглядело собственное прозвище, когда Подснежник еще и близко не именовался Стальным, а был всего лишь Подснежничком — и то лишь для Маркуса и пары друзей-адептов. Аконит или лишайник — еще бы куда ни шло. Но боевому магу именоваться воплощением чистоты и невинности?

Она скривилась, осторожно делая шаг к корзине. Дурацкая шутка. Слишком дурацкая и мерзкая для Бастельеро — некромант никогда не прислал бы ей подобного. Не подснежники, вовсе нет. Розы. Роскошные черные розы, обвитые белыми шелковыми лентами, совсем как те, что норовили пришить на каждый дюйм ее свадебных уборов модистки.

Ло протянула руку, почти дотронулась до бархатных черных лепестков — и отдернула пальцы. Магическое чутье, которое раньше предупредило бы об опасности, молчало. Она беззащитна, как обычный человек, — пришлось напомнить себе в очередной раз. И если к розам прицеплена черномагическая дрянь, Ло и пискнуть не успеет, как свалится в корчах. Уж работы Маркуса она насмотрелась до кошмаров.

Но кто? Черные розы — смерть, прощание, ненависть… Кто может ненавидеть ее настолько сильно? За что?

Ло судорожно вздохнула, мучительно раздумывая: послать за дворцовым магом или плюнуть на приказ короля, вылезти в окно и рвануть в особняк Маркуса. Розы устроились в корзинке уютно, словно гадюка на солнцепеке, — жирные, полностью распустившиеся, бессовестно и порочно роскошные. Вот пышные венчики шевельнулись… Ло отпрыгнула! Хотела закричать, выбежать из комнаты — и не успела! Сотни тугих черных лепестков взлетели вверх, кружась, словно жуткие мотыльки, и опустились на свадебное платье, растянутое рядом со столом на вешалке.

Ло, задохнувшись, замерев, как перед разъяренной змеей, смотрела, как лепестки оседают на корсаж, рукава и юбку, исчезая, словно бесследно впитываясь, не оставляя ни пятнышка на холодной невинной белизне шелка… Иллюзия! Хвала Пресветлому, всего лишь обманка… Ло глянула, переведя дух, — в корзине торчали сухие венчики совершенно обычных роз, темно-красных, кажется. Из-под ломких серо-бурых листьев виднелся конверт.

Несколько мгновений поколебавшись, она взяла письмо. Если бы действительно хотели убить, то навели бы чары на цветы — чего уж проще. От проклятья на розах она бы уклониться не успела, а теперь-то что? Может, кстати, и не успела?

Распечатывая конверт, Ло тоскливо прислушалась к себе. Нет, никаких признаков магического поражения, доступных не-магу, она не чувствовала. Неизвестный ублюдок ограничился пугающим намеком — и посланием. Простой белый листочек, ничем не надушенный, обычные темно-синие чернила, размашистый легкий почерк. Ло прочла послание, затем медленно перечитала, и еще раз…

Три строчки издевательски шептали вкрадчивым незнакомым голосом:

Не ехать на север к будущему супругу? Ло яростно стиснула в пальцах бумагу, едва замечая, что комкает ее. Она и сама смертельно хотела бы остаться в Дорвенне, но… теперь слово «смертельно» приобретало несколько иной смысл, зловещий и тем более заманчивый. Кто-то очень не хочет, чтобы она отправилась к коменданту как-его-там? Отлично! Она поедет! Поедет, и пусть хоть сам Баргот с его тридцатью тремя демонами встанет у нее на дороге — им же хуже! Если только… — Ло нахмурилась и бережно расправила листочек — это не ловушка, чтобы заставить ее как раз уехать. Боги, как же ей нужен хороший совет!

Убрав листок обратно в конверт, а конверт — в поясную сумочку, Ло дернула за шнурок колокольчика, вызывая прислугу. Плевать на мнение короля, ей срочно нужен Маркус. Здесь дело посерьезнее, чем выбор бюстье для соблазнения коменданта.

Ни Лестер, ни Тибо так и не смогли посоветовать ничего дельного. Выслушали в полном ошеломлении, Лестер задумчиво подергал себя за короткую седую бородку, Тибо, у которого в каморке собрались подальше от любопытных глаз и ушей, покачал головой и вытащил из личных запасов бутылку карвейна. Карвейн был не просто крепким, но и хорошим, уже по одному этому можно было понять, насколько близко к сердцу Тибальд принял беду своего капитана.

— А может, обойдется? — сказал он сочувственно, протирая края стаканов рукавом. — Ну, жена, и что? Не тебя ж замуж выдают, а ее.

Эйнар мрачно глянул, едва не подавившись куском ветчины, но Тибо продолжил:

— Ей, поди, и самой неохота будет сидеть в нашей крепости. Постоите у алтаря, брачную ночь перебедуете, да и разбежитесь. Ты здесь останешься, она опять в столицу укатит, только и дела, что кольцо на пальце.

— И зачем мне такая жена? — хмуро поинтересовался Эйнар. — И я ей зачем?

Но от сердца слегка отлегло. И правда, если ему от неизвестной леди нужен только титул, да и то не для себя, а для дочери, значит, ей тоже что-то нужно. Хотя вот вопрос — что?

Этим вопросом он и поделился, закусив скользнувший в горло жидким огнем карвейн.

— А чего тут долго думать? — хмыкнул Тибо. — Под венец за первого встречного бегут, когда грех прикрыть надо. Кроме честного имени, с тебя и взять-то нечего. Э, капитан… Ты чего! Стакан поставь!

— Шлюха, значит? — процедил Эйнар, которому такое — прав Тибо, считающий его честным дурнем, — в голову не пришло. — Ну-ну…

Он глянул на стакан, который едва не пронес мимо бутылки, зацепив ее рукавом, поставил его на стол.

— Да может, и нет! — тут же осадил назад Тибо. — Мало ли… Сирота, может, вот и пристроил его величество девку. То есть леди…

— Это бывает, — подтвердил Лестер. — По королевскому сватовству невесте приданое положено, для некоторых сирот это за счастье. Ты сначала поговори с ней, Эйнар. Расспроси, что да как, добром… Думаешь, ей сладко в нашу глухомань да неизвестно к кому? Как зовут ее — знаешь хоть?

— Ревенгар, — буркнут Эйнар. — Имени не помню, оно пышное такое: Лови… Лаве… Нет, не помню.

— Ревенгар… — протянул Лестер. — Что-то знакомое… А напишу-ка я паре знакомцев в столицу! Глядишь, хоть узнаем, с чего она за тебя пойти согласилась. Ревенгар… Вот так и вертится! А что — не помню.

— Зато я, кажись, помню, — проговорил Тибальд голосом, которого Эйнар у него давненько не слышал и очень не любил. — Ревенгар, значит? Ох, барготова мать нас побери!

Маркус примчался так быстро, словно сидел дома и ждал ее письма с просьбой о помощи. Возможно, действительно ждал, свободного времени у него было сейчас много. Получив почетную отставку, лорд Бастельеро найти новое место службы не соизволил, пробавляясь частными заказами, которых у некромантов всегда предостаточно. Удивительно, сколько человек хочет выяснить судьбу потерянных семейных ценностей или раскрыть давние тайны. Ло всегда полагала, что тревожить покой мертвых допустимо только по очень веским причинам. Узнать имя убийцы, например. Но нет… Маркус как-то рассказал, что самой выгодной клиенткой в его практике была некая вдова, шесть раз выходившая замуж и неизменно всякий раз сообщавшая об этом первому покойному мужу, «чтобы знал, скотина, какой прекрасной женщине портил жизнь».

Но это все были шуточки, а сейчас Маркус выглядел убийственно серьезным. Молча собрав сухие стебли, он отнес их зачем-то к окну и пару минут, стоя спиной к Ло, работал с уликой. Потом вернулся и пожал плечами:

— Никакого следа тьмы, никаких вредных чар. Даже если делал маг-малефик, злого умысла не было. Погоди, я еще платье гляну. Красивое, кстати…

— Если при экспертизе оно случайно сгорит, я не обижусь, — сообщила Ло, сидя на диване и наблюдая за работой некроманта со стороны. — И кто это может быть?

— Подснежничек, — вздохнул Маркус, добросовестно исследовав свадебный наряд и признав его невинным и безопасным, — ну как же я тебе скажу? Вот если бы чары были темные, то по почерку мага я бы что-нибудь сообразил. А иллюзию, сама знаешь, любой адепт Академии наведет, кроме совсем уж бесталанных. Ты сама что думаешь? Кому настолько сильно наступила на ногу?

Развалившись в кресле, он дотянулся до очередной чашки с травяным отваром, сиротливо тоскующей на столе, понюхал содержимое, попробовал и, скривившись, вернул лекарство на место.

— Кому угодно, — мрачно призналась Ло. — Вот никаких мыслей. Маркус, меня три года не было в Дорвенне. Старые проказы давно забылись, да и не делали мы ничего такого… Достойного пожелания сдохнуть. Ненавидеть меня должны вольфгардцы, но они точно не пришлют черные розы. У них клановый кодекс чести, а по этому кодексу мы достойные враги. Разве что на дуэль могут вызвать, да и то после перемирия с этим непросто.

— Верно… — рассеянно подтвердил Маркус. — Ло, это не старые долги. Это что-то новое. Других странностей не было?

— Сколько угодно. Моя свадьба — это нормально, по-твоему?

Ло широким взмахом руки обвела вешалки с платьями и короба с прочим приданым, занимающие большую часть комнаты. Маркус невозмутимо пожал плечами.

— Свадьба — это вообще ненормально, — изрек он, но шутливый тон не вязался с тревогой в глазах. — Ло, ты так ничего и не вспомнила?

— Ох, не начинай снова. Хватило мне королевского дознавателя.

Ло поморщилась, взяла со стола ромашковый отвар и одним махом выпила, остро осознавая бесполезность этого действия: такие безобидные травки ей давно уже не помогали успокоиться. Еще и остыло…

— Нет, я ничего не вспомнила, — проговорила она, сплетая пальцы на колене. — Я бы даже эти барготовы кошмары потерпела, если бы в них снилось что-то дельное, а то ведь сплошная бессвязная дрянь.

— Какая дрянь?

Ло мученически возвела очи к уже знакомой наизусть росписи на потолке.

— Бессвязная, говорю же. То последний штурм Гвоздя, то я тону в Рудене, то вообще просто темнота и звезды разноцветные. Большие такие звезды, яркие…

— Звезды… И это все?

Кого-то другого она бы давно послала на аудиенцию к Барготу и его матушке, но Маркус имел право спрашивать. Потому что это он, не дождавшись возвращения боевых магов, рванул вопреки всем приказам в портал и вытащил полумертвую Ло. К башне Гвоздя уже подступала вода, ледяная злая вода Рудена…

— Все, — буркнула Ло. — Маркус, ну не помню я. Силой своей… то есть чем угодно клянусь, — болезненно скривившись, поправилась она. — Вспышку помню, когда нас накрыло. Арчибальд закричал, тонко так, истошно… Я первой сознание потеряла, а они…

Ло содрогнулась, но упрямо продолжила, уставившись на колено:

— Они горели изнутри, выгорали дотла, понимаешь? Если бы… если бы я не слила резерв накануне…

— Ты ни в чем не виновата, — тихо и очень убежденно сказал Маркус. — Ло, ты не виновата, что осталась жива. Никто не мог знать, что вольфгардцы применят такое. Они же никогда не использовали боевую магию. Ведьмачью — да, но не наши боевые арканы.

— Ждали момента, значит, — невесело усмехнулась Ло. — Все эти разговоры о воинской чести, о клановой доблести… Они выждали момент — и ударили. А я нарушила устав, потому и спаслась. Случайно…

— Ты нарушила устав, чтобы спасти человека, — напомнил Маркус. — Ло, милая, мы стольких убили на этой войне. Ты имела право спасти хотя бы одного. Ты никого не предала тем, что выжила.

— Я нарушила Устав, — упрямо повторила Ло. — Мы должны были держать резерв на максимуме во избежание непредвиденных случайностей. Чтобы защитить взрыватель и активировать его в нужный момент. А я слила большую часть резерва на спасение этого мальчишки. Маркус, я ведь даже не видела его потом. Я даже не знаю, наш он был или вольфгардец, понимаешь? Он так обгорел… Форма почернела и влеклась в тело… Пресветлый, он обгорел совсем, как Этьен, только Этьен — сразу, мгновенно, а этот был жив и кричал, пока еще кричать мог…

Она склонилась еще ниже, почти уткнувшись лицом в колени, и Маркус пересел к ней, обнял за плечи, погладил по голове, как маленькую.

— Ло, милая моя, девочка… Ну прости, родная. Я не хотел бередить…

— Я ничего не помню, — измученно сказала Ло, — а ведь хочу вспомнить больше всего на свете. Нет, больше всего я хочу вернуть свою магию. А потом найти тех, кто убил Арчи с Колином, и убить их тоже. Маркус, это безумие?

— Для боевого мага? Для мага вообще? Или для простого человека? Ло, ты права во всех трех случаях.

Он обнимал ее так крепко и вместе с тем нежно, от него пахло хорошими мужскими духами, алхимическим кисло-горьким дымом и, совсем немного, самим Маркусом, здоровым молодым мужчиной. Значит, ее письмо выдернуло некроманта прямо из-за работы, и он кинулся сюда, даже не приняв ванну и не сменив рубашку. Ее Маркус, верный, заботливый, всегда готовый примчаться и спасти. Только вот теперь он ровным счетом ничего не может сделать.

— Я виновата в том, что нарушила устав, — тихо продолжила Ло. — У целителей дежурил совсем еще мальчик-адепт, ему не хватало сил. Он плакал, глядя на этих, последних… Я слила ему свой резерв досуха и сидела рядом, пока один мальчишка лечил другого. Будь она проклята, эта война… Я думала, что успею восстановиться, и вообще, нас же было трое! Трое дежурных магов, как и положено. Никто даже не узнал бы, что я такое вытворила. А они ударили! И волна не сожгла меня, как остальных, а только выжгла каналы…

— И поэтому ты очнулась и смогла активировать взрыватель! — рявкнул Маркус. — И выполнить приказ! Хватит, Ло! Хватит выедать себе душу, слышишь? Если б ты погибла вместе со всеми, вольфгардцы вошли бы в Руденхольм! Тебе надо благодарить Пресветлого, что ты слила резерв, поняла? Иначе…

— Нет, Маркус, — устало покачала головой Ло. — Благодарить — не могу. Да, я его взорвала. Но как? Дознаватель спрашивал, а я сама не могла ничего ему сказать. Как я активировала проклятый взрыватель, если на это нужна была магия? Я же… я просто не могла! У меня не было ни капли силы…

— Значит, немного осталось. Всегда остаются какие-то крохи, даже если полностью выкладываешься. Ло, ключ от взрывателя был у тебя в ладони. Ты лежала рядом с передатчиком. Я сам тебя вытаскивал, тут не ошибешься. Больше некому было, понимаешь?

Ло глубоко вздохнула, собираясь с мыслями. Все, что говорил Маркус, было абсолютно логично и потому правильно. Никто не мог воспользоваться ключом, кроме тех трех, на кого он был настроен, — команды боевых магов Ордена. Даже любой другой маг. Ключ привязывали трижды: на кровь, на магию и на индивидуальный отпечаток души — во избежание предательства или ошибки. Арчибальд Леруазен, Колин Вестфален и Лавиния Ревенгар — лучшие из лучших…

— Но кто-то же ударил меня ножом, — еле слышно сказала она. — Маркус, кто это был? Арчи и Колин погибли, у караула внизу вообще не было доступа в башню, а я… Ладно, пусть я очнулась и каким-то чудом выполнила приказ… Но кто ударил меня ножом?

Резко и мучительно остро заныла спина. Шрам под лопаткой, совсем узкий, почти незаметный… Ло знала, что болеть у нее ничего не может — рана давно зажила, даже оставшийся внутри осколок притаился, ничем себя не выдавая до поры. Старик Эверард, лучший целитель Ордена и Избранник Милосердной Сестры, утешал, что маленькая стальная смерть может уснуть навсегда, затянувшись плотью, врасти в тело и стать безопасной. Повезло же Лавинии Ревенгар, герою Руденхольма, выжить после такого ранения? Может повезти и во второй раз по воле Благих Богов. Главное — беречься от потрясений, как физических, так и душевных.

— Не знаю, Ло, — эхом отозвался Маркус, на мгновение прижимая ее крепче, с какой-то исступленной тоской или виной. — Если бы я тогда пришел раньше…

— Ты и так пришел, хотя не должен был. Ладно, хватит… поминок. Просто…

Ло мягко высвободилась из его объятий и продолжила:

— Это не вольфгардцы, я уверена. Зачем бы им писать про моего жениха, в конце концов?

— Чтобы ты осталась в столице, и до тебя было легче добраться? — предположил Маркус, поправляя кружевные манжеты.

— Нет, это местный стиль. Наш, столичный. Язык цветов, иллюзия, даже письмо это. Думаешь, вольфгардец назвал бы себя моим другом? У них ведь как? Произнесенное или написанное слово получает силу клятвы. Это не они.

— Да, пожалуй, — задумчиво согласился Маркус. — И что ты решила?

— Не знаю. Меня мучает мысль, что этим письмом от меня чего-то добиваются. Только вот чего?

— А что, если тебе и вправду остаться?

Маркус был очень серьезен и сосредоточен, как перед тяжелым заклинанием или дракой.

— Я ведь не шутил, Подснежничек. Я глава своего рода, ты тоже. Если поженимся, нам никто ничего не может сделать. Даже королю придется смириться. Ну, отлучит от двора, это мы переживем. А ты уедешь в мое поместье под Дорвенной, пока я с этим разберусь.

— То есть спрячусь за тебя? — прошипела Ло. — Считаешь меня настолько беспомощной? Раз я лишилась силы, то ни на что больше не годна?

Слезы, так долго сдерживаемые, навернулись на глаза. От кого-кого, а от Маркуса она не ожидала. Он запрет ее в поместье под охраной, а сам начнет искать неведомо кого…

— Ло!

Она вскочила и заметалась по комнате — рвущаяся наружу ярость требовала хоть какого-то выплеска.

— Нет уж! — остановившись, выплюнула она. — Никакого поместья! И никакой женитьбы! То есть нашей… Этот ублюдок не хочет, чтоб я ехала на север? Прекрасно! Правда это или нет, но я поеду! И тогда ему придется сделать очередной ход. А ты… ты…

— Ради Темной Госпожи, Лавиния… — простонал Маркус, от отчаяния называя Ло полным именем, что делал крайне редко, когда сам злился. — Не сходи с ума!

— Ты поможешь мне собраться? — в упор глянула она на друга. — Маркус, я не могу заказать лейб-аптекарю те лекарства, которые мне нужны.

— Хорошо, Подснежничек, — сдался, как всегда, Бастельеро: — Все, что пожелаешь…