Ушло некоторое время, чтобы свернуть лагерь и подготовить войско к маршу, но все же нам удалось выступить до того, как солнце поднялось высоко.
Лошадей на всех не хватало, но, к моему удивлению, Грайне отыскала меня в толпе и пригласила на свою боевую колесницу, которую переправила через Проливы, не смотря на все трудности и опасности. Я не стала отнекиваться и с радостью приняла ее предложение. Та поездка на колеснице стала для меня первой и последней, поскольку ни малейшего удовольствия не доставила. Колесница подпрыгивала и кренилась на ухабистой дороге так, что стучали зубы. Но даже нещадная тряска не помешала мне поразиться мастерством, с которым Грайне правила упряжкой: ноги напряжены, поводья в одной руке, а другая свободна, чтобы при необходимости быстро схватить копье или меч. Большая часть армии маршировала вдоль Рейна; из всей флотилии прихватили всего несколько кораблей. Непросто было выгребать против течения, но гребцы упрямо работали веслами, а ветер ровно дул в спину, надувая паруса.
Так мы и продвигались: пешком и верхом, на колесницах и на кораблях, словно могучей косой проходясь по прибрежным землям. В нескольких деревнях, которые случилось миновать, аззалианские крестьяне разглядывали нас с подозрением – видимо, боясь круитов, но из гордости не выказывая свой страх открыто. С помощью Жослена и Квинтилия Русса я по возможности успокаивала местных, хотя, наверное, их ввергали в еще большее замешательство учтивые словеса, лившиеся с губ куртизанки со Двора Ночи, путешествующей в компании разрисованных синим варваров.
Но крестьяне были понаслышаны о войне и делились с нами новостями; в каждой деревне имелось народное ополчение – крепкие мужики, вооруженные кто чем, зорко следили за рекой, высматривая, не появятся ли на том берегу скальды и не попытаются ли наладить переправу. А на вопрос об армии Аззали, нам указывали на восток.
Два с половиной дня мы шли, и шли, и шли, по ночам забываясь беспробудным сном. А посреди третьего дня вернулись гонцы Русса. Парни Федры примчались сломя голову, приняв от ангелийцев свежих лошадей, но отказавшись смениться.
Признаюсь, сердце мое затрепетало, когда вдали показались всадники с развевающимися на ветру флагами: лебедем Дома Курселей и моим собственным курьезным гербом – стрелой Кушиэля. Я вцепилась в руку Грайне, и та направила колесницу навстречу конникам. Квинтилий Русс подоспел в авангард как раз вовремя, чтобы встретить гонцов.
– Милорд адмирал! – выкрикнул командир маленького отряда хриплым голосом. – Флот идет за нами!
Он указал на реку, где из-за широкой излучины Рейна один за другим выходили корабли – к нам спешил королевский флот с поднятыми флагами, и на каждом красовался лебедь. Гребцы работали столь усердно, что всадники едва опередили наше подкрепление.
Тогда я поняла, что, должно быть, чувствовали круиты, увидев наш одинокий флагман у своих берегов. Разразившись восторженными выкриками, солдаты поспешили на берег, где принялись ловить брошенные с судов тросы.
На подмогу прибыло больше тридцати боевых кораблей, над рекой закачался лес мачт. Радостный Квинтилий Русс выкрикивал приказы на чудовищной мешанине языков, руководя погрузкой армии. Когда все воины взошли на суда, те заметно осели. Гребцам пришлось потрудиться, чтобы развернуться и двинуться против течения, но удача нас не оставляла: попутный ветер надувал паруса, помогая налегавшим на весла.
«Хозяин Проливов держит слово», – думала я, стоя на носу и глядя на реку.
Устроив лошадей и разместив свою колесницу, Грайне ко мне присоединилась. Мы плыли на адмиральском флагмане. С соседнего корабля что-то прокричал Имонн, привлекая наше внимание. Грайне громко ответила своему близнецу, смеясь и посылая воздушные поцелуи. Глядя на них, я невольно улыбалась.
– Нам никогда не удастся в полной мере отблагодарить далриад за все, что вы сделали, – сказала я Грайне.
Та посмотрела на Друстана, внимательно слушавшего Квинтилия Русса.
– Вы помогли нам занять место в истории, о которой барды будут петь детям наших детей, – возразила Грайне, кладя руку себе на живот и загадочно улыбаясь. – Такова заветная мечта всех далриад. Даже Имонн глубоко в душе мечтает о том же. – Она обняла меня. – Мы слышали о том, какая судьба постигла твоего друга. Сочувствую. Он был смел и весел.
– Спасибо, – тихо отозвалась я, глаза вновь обожгли слезы. Ах, Гиацинт.
Никогда не забуду проявленную Грайне доброту. Многим людям неловко видеть чужое горе, они сторонятся несчастного, боясь сказать что-то невпопад. Могу заверить, что утешение никогда не бывает неуместным. Доброе слово, рука поддержки… всегда принимаются с благодарностью. Грайне-то об этом хорошо знала, поскольку ее проницательность и доброта даровали ей понимание того, в чем нуждаются сердца окружающих.
Даже при попутном ветре на перегруженных кораблях мы тащились еще целый день, но желающие грести не переводились, и поэтому никто не валился с ног от усталости. Сигои из Тауру Кро ворочали веслами долгие часы, видимо, стремясь искупить вину за случившееся в Проливах, их руки пузырились кровавыми мозолями. Вскоре об этом узнал Друстан, поговорил с солдатами, вызвавшими гнев Повелителя Вод, и дал им понять, что ни в чем их не винит.
Круарх был справедлив и великодушен; сама же я часть ответственности возлагала на себя, потому что не удосужилась предупредить ангелийских моряков об уговоре между островитянами и Хозяином Проливов. Но, честно говоря, он попросту слукавил, хитро расставив ловушку так, чтобы мы в любом случае в нее угодили.
Всадники Русса отыскали адмиральский флот под началом Гислена де Сомервилля, который возглавлял половину войск Аззали, о чем незамедлительно нам донесли. Второй половиной аззалийской армии дальше на юго-востоке командовал Марк де Тревальон. Вместе они обороняли длинный отрезок границы и четыре полуразрушенных моста через Рейн. Мы собирались добраться лишь до первого моста, поскольку дальше по неглубокому фарватеру океанским кораблям Русса ходу не было. Флоту надлежало защищать отрезок реки от моста до моря. Гонцы застали все суда собравшимися у моста только потому, что сильный отряд в полторы тысячи скальдов, по слухам, собирался этот мост захватить.
Не думаю, чтобы переправа через реку играла какую-то ключевую роль в плане вторжения; из того, что мы видели в волшебной чаше, основные полчища варваров хлынули в Землю Ангелов через камлахский Северный проход. Но если Селигу удастся прорваться в Аззалию, он получит обширный плацдарм для нападений по всей нашей стране и намертво закрепится в прибрежных землях. А даже если захват не удастся, силами всего лишь горстки людей – а для Вальдемара Селига несколько тысяч это не более чем горстка – он удержит в глухой обороне целую провинцию, тем самым обезопасив свои полчища от нападения аззалийских войск с тыла.
Воистину, вождь, умеющий мыслить. Гонзаго д’Эскобар не ошибся.
Заслышав шум битвы – вопли и лязг железа, – я поняла, что наша цель уже где-то рядом. Мы, на флагманском корабле, увидели картину сражения первыми. Среди скальдов отыскались умельцы, которые в отсутствие флота Русса предприняли попытку навести понтонную переправу. Варвары пользовались тиберийской тактикой: выкопали на берегу окопы и построили перемещаемые стены-щиты, чтобы прикрывать строителей.
Однако тиберийские солдаты не допустили бы в своих рядах недисциплинированности, тогда как скальды действовали разрозненно, продвигались по грубо сколоченным плотам вдоль полузатопленных опор моста малочисленными группками. Только несколько сотен добрались до ангелийской земли, остальные пока мешкали на своем берегу. Люди Гислена маневрировали, укрываясь от скальдийских копий. Под командованием молодого де Сомервилля сражались всего семь сотен воинов, а позже я узнала, что его лучники за последние два дня остались совсем без стрел, стараясь удержать скальдов до нашего прибытия. И им это удалось.
Хотя мы едва не опоздали.
Когда наша флотилия двинулась к мосту, скальды замерли. Смею предположить, два дня назад, приступая к переправе, они выставили наблюдательный пост на случай возвращения кораблей, но здравая мысль в их головах долго не продержалась. Сердце заледенело при виде таких знакомых воинов-скальдов с железными мускулами и яростью в глазах.
Как хорошо, что ангелийские женщины не должны сражаться. Квинтилий Русс, тот не сробел и не стал колебаться. Его матросы были приучены без раздумий выполнять приказы, и адмирал принялся громогласно выкрикивать какие-то команды, понятные только морякам.
Скальды же начали скандировать имя Вальдемара Селига.
Друстан маб Нектхана быстро понял замысел Русса; несмотря на косолапость, он ловко забрался на нос флагманского корабля и воззвал к своим солдатам. На обращенном к вражескому берегу борту каждого судна выстроились альбанские лучники, защищая матросов, которые как обезьяны спустились по тросам в воду и принялись подтаскивать корабли на мелководье.
Отряды скальдов, скопившиеся у моста в ожидании переправы, бросились врассыпную. Те же, что уже переправились и оказались в ловушке на ангелийской земле, как и подобает храбрецам, не оглядывались в поисках спасения, а начали слагать баллады о смерти. Я слышала доносившиеся оттуда яростные и жестокие строки, и по спине шел холодок. Не сомневаюсь, что солдаты Аззали чувствовали то же самое.
Корабли заползли на мелководье; с грохотом спустили трапы – какие-то дотянулись до суши, другие угодили в воду. Друстан в развевающемся алом плаще продолжал выкрикивать приказы. Матросы навели скаты и вывели из трюмов напуганных лошадей, круиты и далриады взяли оружие наизготовку.
Да, зрелище было незабываемое: целая армия хлынула с судов по сходням и ринулась на берег, взметая со дна ил. Мне стало понятно, почему поэты слагают стихи о подобных эпизодах.
А потом началось сражение.
Оно не продлилось долго. При всей своей одержимой отваге скальды все же люди, а значит, получив рану, истекают кровью и умирают. Готовя своих воинов, Вальдемар Селиг явно не предвидел битву с дикой армией Друстана. Синелицые круиты, сбежав с кораблей, сражались с безжалостной яростью, не уступающей скальдийской.
Могу лишь догадываться, что Селиг рассказывал своим бойцам об ангелийцах, но если скальды, зажатые между рекой и людьми Гислена, рассчитывали встретить противника слабого и изнеженного, им пришлось убедиться в обратном. Солдаты Аззали сражались с суровой самоотверженностью – неохота служить потомку Анаэля, казалось, испарилась после возвращения в родную вотчину Марка де Тревальона, принявшего Гислена в зятья.
Я смотрела на битву с палубы, находясь под охраной Жослена и нескольких Парней Федры; после того, что случилось у стен Брин Горридам, Квинтилий Русс не собирался рисковать моей безопасностью.
Рассеяв врага, круиты Друстана вернулись покрытые кровью и с победным блеском в глазах. Они почти не понесли потерь. Повелители далриад громко сокрушались, что не успели вывести колесницы. А корабли прочно сели на мель. Больше пятидесяти человек потребовалось, чтобы сдвинуть один только флагман; Русс поручил Жану Маршану столкнуть на воду остальные суда, и гребцы налегли на весла, ведя нас к ангелийскому берегу.
Солдаты Аззали безжалостно зачищали поле боя. Раз увидев такое, никогда не забудешь – картина оставляет в памяти неизгладимый рубец. Небольшой командой мы сошли на берег: Русс, Жослен, я, двое Парней Федры, Друстан, Имонн, Грайне и несколько человек почетной гвардии из круитов и далриад.
Синие лица круитов больше не казались мне непривычными, но ангелийские солдаты вовсю на них таращились, указывая нам путь к Гислену де Сомервиллю. Думаю, Друстан понял, о чем они шептались; он быстро учился и во время путешествия успел поднатореть в нашем языке. Но лицо его сохраняло полную невозмутимость. А вот не понимавший по-ангелийски Имонн нахмурился; хотя на его лице татуировок не было, но гребень из волос, скрепленных известью, так или иначе выдавал в нем варвара. Грайне же, окруженная ангелийцами, улыбалась им и выглядела польщенной вниманием.
Мы застали Гислена де Сомервилля, когда он распоряжался захоронением убитых скальдов. Даже зная, что его называют «человеком дела», я бы никогда не подумала, что передо мной сын лорда, если бы не знаменосец по правую руку. Коренастый здоровяк, Гислен был одет в поношенную кирасу из железных пластин и промасленной кожи. Когда мы приблизились, он снял шлем и провел закованной в наруч рукой по потным светлым волосам.
– Я не поверил рассказам ваших людей, лорд адмирал, – выпалил он, обойдясь без приветствия. Глаза его были бледно-голубыми, как у отца, а черты лица – крупными, как у ланьясского крестьянина.
Квинтилий Русс и Жослен поклонились, я присела в реверансе. Друстан и его люди стояли столбом, не испытывая пиетета перед ангелийской знатью.
– Милорд де Сомервилль, – сказал Русс, – позвольте вам представить Друстана маб Нектхану, круарха Альбы. И Имонна и Грайне мак Конор, повелителей далриад.
Я перевела его слова на круитский, и только тогда альбанские гости поклонились, вернее, вежливо кивнули. Гислен де Сомервилль уставился на них почти восторженно.
– Вы действительно это сделали, адмирал, прошли через Проливы и привезли нам подмогу, – восхищенно прошептал он и торопливо отвесил поклон. – Ваши величества.
– Не я, – возразил Русс и, положив руку мне на плечо, вытолкнул меня вперед. – Это сделала Федра но Делоне, посланница Исандры.
– Королевы Земли Ангелов, – привычно продолжил Гислен и тут же вытаращил глаза: – Шлюха Делоне?!
Вряд ли он хотел меня обидеть; я познакомилась с его отцом, графом Перси де Сомервиллем, после ознакомительного визита в Дом Валерианы в тот самый день, когда прежний круарх Альбы встречался с Ганелоном де ла Курселем. Помню, Делоне поручил Алкуину сопровождать королевского главнокомандующего. Полагаю, тем самым был скреплен союз во благо страны: пусть Делоне и не во всем доверял де Сомервиллю, он не сомневался, что граф достойный и верный короне человек. Но мы с Алкуином для Перси де Сомервилля были именно шлюхами Делоне. Неудивительно, что его сын ничего другого о нас не знал.
Так что Гислена наверняка удивили пара выскользнувших из ножен кассилианских кинжалов, неодобрительный ропот моряков Русса, короткий взрык круарха Альбы и с полдюжины круитских мечей, приставленных к горлу. Я угадала: Друстан уже неплохо понимал ангелийский.
Де Сомервилль растерянно моргнул.
– Милорд, – спокойно заговорила я, – действительно, я родилась и воспитывалась во Дворе Ночи, училась у Сесиль Лаво-Перрин из Дома Кактуса и завершила свой туар, служа Анафиэлю Делоне де Монрев. Вас что-то не устраивает? Моя родословная или заслуги на поприще служения Наамах?
– Ни в коем случае. – Гислен покраснел, и в воздухе разнесся аромат яблок – верный признак потомков Анаэля. – Но служители Наамах обычно не спошествуют Дворцу в… в таких делах.
Квинтилий Русс кашлянул. Друстан вопросительно изогнул брови. С блеском в глазах Жослен перевел слова Гислена на каэрдианский, а Друстан уже на круитский для своих людей. Имонн неожиданно ухмыльнулся, а Грайне расхохоталась и, дружелюбно обняв Гислена за плечи, сказала на диалекте Эйре:
– А надо бы как раз для таких дел их и привлекать. Почему же еще, как думаете, далриады согласились за вас сражаться?
Да уж, на берега Земли Ангелов никогда не высаживалась более странная союзническая армия.
Я сжалилась над Гисленом:
– Милорд, нам многое нужно вам поведать, но если коротко: мы по приказу королевы доставили на подмогу войска с Альбы и теперь срочно нуждаемся в вашем руководстве. Нам известно, что королевская армия осаждена в Трой-ле-Моне и еще кое-что, но далеко не все. Окажете ли вы нам гостеприимство и расскажете ли последние новости? Провиант у нас свой, обещаю, мы не объедим ваших солдат.
– Шутите? – Гислен встряхнулся и осторожно высвободился из объятий Грайне. – Вы же спасли наши шкуры. Не сомневайтесь, мы с радостью поделимся с вами всем, что имеем. Пусть ваши люди высаживаются на берег, мы всех радушно примем! – Он пошел прочь, на ходу выкрикивая приказы, которые аззалианцы спешно кинулись выполнять.
– От него пахнет яблоками, – задумчиво произнесла Грайне.
– О да, – согласилась я. – Пахнет.