Судьба Лилиан Хорн

28

Фрау Штурм была очень удивлена, что ее сын так рано пришел домой.

– Мне весьма жаль, я не ждала тебя, – сказал она, – я ухожу к своей приятельнице. Тебе придется в виде исключения довольствоваться содержимым холодильника.

– Ничего, мама.

Она уже надевала маленькую шляпку и улыбалась ему, глядя на него в зеркало в прихожей.

– Там всего полно… и твое любимое пиво тоже есть.

– Спасибо, мама.

Она была уверена, что опять что-то произошло, и с трудом сдерживалась, чтобы не спросить, почему он не остался с Евой, как собирался.

Он заметил невысказанный вопрос в ее взгляде.

– Тебе вовсе не обязательно сдерживать свое любопытство, мама. Я не из чего не делаю секрета. Ева разорвала нашу помолвку.

Фрау Штурм стоило большого труда скрыть свою радость по поводу такого сюрприза.

– Ну, значит, ты ее здорово разозлил, – сказала она.

– Все может быть, – согласился он.

Она поднялась на цыпочки и чмокнула его в щеку на прощание.

– Не переживай, Михаэль, если захочешь, наверняка сможешь вернуть все на круги своя. – Она улыбнулась ему еще раз, прежде чем вышла из квартиры.

Он был рад остаться один – у него не было желания еще раз вступать в дискуссию по делу Лилиан Хорн, по крайней мере, до тех пор, пока он не будет во всем уверен. Ему вдруг пришло в голову, что сенсационный снимок мог оказаться обыкновенной фальшивкой – реконструированное по описаниям место убийства – или просто ловким монтажом. Он купил тот журнал и попробовал теперь еще раз изучить фото при ярком свете своей рабочей лампы и с хорошей лупой. Но он не обнаружил никаких признаков, указывавших бы на то, что это фальсификация.

Тем не менее, он не хотел ничего предпринимать, не удостоверившись сначала в подлинности снимка. Он посмотрел выходные данные – журнал делался в Мюнхене. Художественным редактором значился Дагоберт Кройцер.

Имя было настолько известным, что Михаэлю удалось, даже не зная домашнего адреса художника, получит в телефонной справочной службе его номер. И ему повезло еще раз. Когда он набрал нужный номер, к аппарату подошел сам Кройцер.

Михаэль Штурм извинился, что беспокоит господина Кройцера субботним вечером, назвав из предосторожности не свою фамилию, и задал вопрос: подлинным ли было фото в статье о процессе Лилиан Хорн.

– Само собой разумеется, почтеннейший, – ответил художественный редактор, – как вам могла прийти в голову такая странная идея, что мы работаем с фальшивками.

– Видите ли, я очень внимательно следил за этим делом и абсолютно уверен, что этот снимок никогда не появлялся в прессе.

– Совершенно верно, дорогой следопыт! И я могу вам даже сказать почему: он плохого качества. Потому что самое главное на нем – труп – почти не разглядеть. Мы в свое время купили снимок только потому, что он был сделан непосредственно на месте преступления и к тому же еще до того, как прибыла полиция.

– Да, очень похоже на то, – подтвердил Михаэль Штурм.

– Что значит, похоже? Это действительно так – можете дать голову на отсечение.

– Лучше не надо, – сказал Михаэль Штурм, – мне жизнь еще не надоела. – Он поблагодарил и положил трубку. Конечно, он мог воспользоваться случаем и спросить фамилию и адрес фоторепортера. Но он посчитал, что время терпит, это всегда успеется, если ему удастся раскрутить дело заново.

Решающим был тот факт, что снимок – подлинный и сделан непосредственно на месте преступления еще до прибытия полиции.

Если бы он сам нашел комнату в таком виде, ему наверняка бы бросились в глаза капли крови на ковре и на шкуре овцы, расстеленной на нем. Но какой-то умник запихнул шкуру под кровать, изменив тем самым подлинную картину места преступления. Такое, конечно, могло случиться, но для него это все равно было слабым утешением.

Он твердо решил признаться в ошибке профессору Фаберу, хотя предвидел, что разговор будет не из легких.

Уик-энд прошел спокойно, без новых уголовных преступлений, так что молодой человек увиделся с шефом только в понедельник утром.

Разговор состоялся в кабинете профессора Фабера.

Седовласый профессор выслушал его, ни на секунду не теряя самообладания. Он сидел, полуприкрыв глаза, за письменным столом, опершись на него локтями и задумчиво касаясь кончиками пальцев тонких губ.

Михаэль Штурм не мог спокойно усидеть на месте – он шагал по большому кабинету взад-вперед и энергично жестикулировал в такт своим словам.

– Да, мой дорогой коллега, – произнес, наконец, профессор Фабер, – конечно, очень, даже очень неприятная история, и я отлично понимаю, что она вас беспокоит, но… – он откинулся назад, – прошлого не вернешь, изменить сейчас ничего уже нельзя и поэтому я думаю…

Михаэль Штурм прервал его.

– Нет! Кое-что можно сделать! Исследовать пятна на шкуре степной овцы!

– Смотрите, не обожгитесь! – предостерег его профессор.

Штурм не обратил внимания на его слова.

– В свое время я распорядился приобщить шкуру к вещественным доказательствам, поскольку ее собирались использовать в качестве улики для доказательства вины. По всей вероятности, она до сих пор хранится в Управлении полиции среди других вещественных доказательств по уголовным делам.

– И там, мой дорогой, – вежливо, но решительно изрек профессор Фабер, – она и останется.

Михаэль Штурм уставился на него, не веря своим ушам.

– Вы не можете говорить такое серьезно! Нам достаточно только провести экспертизу капель крови на шкуре и установить, идентична ли их группа с группой крови Лилиан Хорн, чтобы с уверенностью утверждать действительно ли она убийца.

– Мы и сегодня это знаем. Лилиан Хорн осуждена с соблюдением требований закона.

– Но осуждена только потому, что мы допустили логическую ошибку! – Михаэль Штурм почти выкрикнул эти слова.

– Вы, мой дорогой, а не мы, – поправил его профессор холодно, – надеюсь, вы помните, что именно вы составляли заключение! Вы в свое время так гордились этим, и вам очень хотелось лично обнародовать его на процессе.

– Чему вы сумели воспрепятствовать, профессор! И посему разделяете со мной ответственность!

– Вы совершенно справедливо оцениваете ситуацию, мой дорогой, – сказал профессор Фабер, и на его тонких губах заиграла слабая улыбка, – а теперь давайте внесем полную ясность; я не подумаю подставлять свою голову ради ваших глупостей. Вы ведь скоро сами станете руководителем одного из Институтов судебной медицины. Вот тогда и поступайте, как сочтете нужным, – пишите заключение, опровергайте его, если вам так угодно. Боюсь только, что, действуя подобным образом, вы не задержитесь надолго на своем посту с подобающим тому достоинством и честью!

– Пусть вас не тревожит моя карьера! Речь идет о другом: о конкретном деле, о судьбе человека!

Профессор Фабер слегка покачал головой.

– Не только. Речь идет о пагубном влиянии ваших признаний на авторитет судебной медицины как науки, а для меня как служителя этой науки нет ничего более важного на свете.

– Не пудрите мне мозги. – Михаэль Штурм так разозлился, что больше не выбирал слов. – На самом деле для вас важно только одно – ваша собственная репутация! – Он сам испугался, выпалив это.

Профессор Фабер молча выслушал его дерзкую тираду.

– Я не отказываюсь от этого, мой дорогой. Было бы противоестественно, если бы я вел себя иначе. Всю жизнь я работал, исследовал, брал на себя ответственность ради того, чтобы сделать себе имя. Вы не можете ожидать от меня, чтобы я сам уничтожил его своими руками ради ваших безумных идей!

– Нет! Это неправда! – Михаэль Штурм уперся кулаками в крышку стола, нависая над профессором Фабером. – Невозможно, чтобы вы были начисто лишены совести! Вы обманываете себя, профессор! Вы не сможете спать ни одной ночи спокойно, если будете постоянно думать о том, что кто-то невинный сидит пожизненно в каторжной тюрьме только из-за того, что вы струсили сознаться в допущенной ошибке!

Профессор Фабер вздохнул.

– Ни вы, ни я… мы не отвечаем за приговор, мой дорогой, – пояснил он терпеливо, – а исключительно суд. Трое профессиональных судей и шестеро присяжных вынесли обвинительный приговор.

– Но только потому, что мы ошиблись!

– Не только. Тут сошлось много других моментов – плохое впечатление, произведенное в суде Лилиан Хорн, фальшивое алиби, которое она себе состряпала, чрезвычайно убедительный мотив преступления. Мы же составили свое заключение добросовестно и честно. Мы выполнили свой долг и больше не несем никаких обязательств. И все так и останется без изменений в этом вопросе, какие бы сомнения ни одолевали вас в данный момент.

Михаэль Штурм сделал глубокий вдох, чтобы не утратить самообладания и не оскорбить ненароком профессора Фабера, – он только хотел убедить его в необходимости исправить ошибку следствия.

– Это больше чем сомнения. Я установил, что существует возможность доказать виновность или невиновность Лилиан Хорн, ведь в конце концов суд остался в долгу – он так и не добыл доказательств ее вины. Согласен, все улики были против нее, но этого недостаточно.

Профессор Фабер поднялся.

– Вот это как раз и есть то, о чем я говорил. Я так и знал, что мы придем к единому мнению. Обвинительный приговор не был достаточно подкреплен вещественными доказательствами – частично он даже явился следствием предубежденности суда, но за это нельзя возлагать ответственность на судебную медицину!

– Нельзя? Теперь я вообще ничего не понимаю!

– Ах, прошу вас. – Профессор Фабер положил ему руку на плечо. – Вы упрекаете себя, что не подумали о том, что и убийца могла оставить там следы своей крови. Но разве вы были там единственным, кто должен был сделать такое логическое заключение? Да, да, я знаю, и я в ваших глазах был не на высоте. А что же тогда сказать про защитника Лилиан Хорн? Разве не он должен был поднять этот вопрос? Он задумывался об этом также мало, как и мы. И ни один из трех судей не обратил на это внимания, и даже прокурор, и тот нет. Так что ни вам, ни мне – нет, нет! – определенно не грозят бессонные ночи.

– Господин профессор, разрешите мне затребовать шкуру степной овцы…

– Нет!

– А вдруг выяснится, что капли крови действительно принадлежат Лилиан Хорн! Тогда вовсе не обязательно будет кому-то даже знать об этом, но с нашей совести груз спадет!

– Не беспокойтесь о моей совести. Я себя хорошо знаю, а также то, что я могу на себя взять, а что нет. Но для вас, мой юный коллега, это хороший урок. Будьте в будущем более внимательны при составлении ваших заключений, чем до сих пор. Вы сейчас приобрели новый жизненный опыт и знаете теперь, что может случиться, когда делаешь поспешные выводы. – Он открыл дверь в коридор, выпроваживая его.

Михаэль Штурм, стоя в дверях, предпринял последнюю попытку добиться своего.

– Очень жаль, господин профессор, что мне не удалось убедить вас. Однако прошу вас – помогите мне! Иначе вы вынудите меня действовать по собственному усмотрению!

Но его последние слова только окончательно испортили дело.

– Хорошо, что вы меня предупредили, – холодно произнес профессор Фабер, – я немедленно распоряжусь, чтобы вам ни в коем случае не выдавали шкуры степной овцы!

И он захлопнул дверь перед носом своего ассистента.