Судьба Лилиан Хорн

29

После произошедшего конфликта Михаэль Штурм не мог заниматься своими повседневными делами. Он был настолько взвинчен, что это обязательно бросилось бы в глаза коллегам, и, кроме того, ему не хотелось общаться с Джо Кулике.

Убедившись, что ключи от машины лежат в кармане пиджака, он покинул Институт, даже не зайдя в свой кабинет и не отмечаясь в журнале, как предписывала инструкция.

Он наивно полагал, что профессор Фабер с распростертыми объятиями примет его признание и сделает все, чтобы вернуть дело для нового рассмотрения. А вместо этого он вообще ничего не добился, напротив, закрыл сам себе дорогу, поскольку полицейские чиновники, работавшие в отделе, где хранились вещественные доказательства, ни за что бы не выдали ему шкуру степной овцы, нарушив категорический запрет профессора Фабера.

Но, может, есть и другая возможность исследовать сомнительные капли – ведь они попали и на ковер, на котором лежала шкура. Комнату наверняка тщательно убрали, но он хорошо знал, как трудно выводятся пятна крови, особенно если она впиталась в ткань. Может, ему немного повезет, и он сможет соскрести остатки засохших капель и отправить их на анализ.

Михаэль Штурм сел в свой «фольксваген» и поехал на Рейналле 127.

Внешне ничего не изменилось. Уютной и приветливой казалась белая двухэтажная вилла среди ухоженного сада. Для цветущих роз было еще рано в этом году. Они цвели вовсю, когда он приезжал на место преступления, а сейчас клумбы пестрели тюльпанами всех цветов, и оттенков, изящными и стройными на своих высоких ножках, с еще наполовину закрытыми чашечками. Газон был такой же ухоженный, коротко подстриженный, каким он и остался в его воспоминании.

Калитка в сад была заперта, но Михаэль Штурм обнаружил домофон, появившийся здесь уже после его последнего визита. Он позвонил и только теперь задумался, как объяснить причину своего прихода на виллу. Представляться судебно-медицинским экспертом показалось ему нецелесообразным – ведь у него не было никаких оснований для официального визита.

– Да, слушаю вас, – послышался в маленьком динамике женский голос.

– Телефонный узел, – объявил он и быстренько сдернул с себя галстук, засунул его в медицинский саквояж, который, как всегда, был с ним, и расстегнул верхнюю пуговицу голубой рубашки.

Загудел зуммер, и он толкнул калитку. Пока он шел к дому, дверь уже открыли, и на ступеньках появилась молоденькая девушка в простом синем передничке.

– Добрый день, фройляйн, – сказал он, подойдя к ней, – я с телефонной станции.

– А что такое? У нас все в порядке.

– Это мы сейчас проверим.

Напористость Михаэля Штурма имела успех. Девушка, вероятно, горничная, впустила его в дом.

Он уверенно прошел прямо через прихожую и открыл дверь в комнату, где умерла Ирена Кайзер. Он остановился на пороге, пораженный. Если бы он не знал, где находится, то никогда не узнал бы этой комнаты. Только дверь на террасу да вид в прекрасный сад остались прежними – все остальное полностью изменилось.

Пол был выложен каменными плитками кирпичного цвета, место серванта из белого клена занимал теперь массивный белый буфет с золотыми разводами в стиле рококо. Кровать – как он и предполагал – исчезла, а изящная стилизованная мебель, покрытая белым лаком, придавала комнате совершенно иной облик.

Прежним остался только телефон, и, вспомнив, под каким предлогом он проник сюда, Михаэль направился к аппарату.

– Здесь все было по-другому, – сказал он.

Девушка стояла рядом.

– А вы бывали здесь и раньше? – поинтересовалась она лишь из любопытства, чтобы поддержать разговор с симпатичным молодым человеком.

– Да. Когда еще фрау Кайзер была жива.

– Это было до меня.

– Я знаю. – Он приветливо улыбнулся. – Иначе я обязательно бы помнил вас. У меня отличная память. Особенно на таких хорошеньких девушек.

– Ну, вы даете! – Горничная попыталась состроить сердитое и одновременно смущенное личико, но не сумела скрыть, насколько ей приятен его комплимент.

– А куда делась отсюда вся обстановка? Среди прочего барахла здесь была парочка прелестных вещиц, – сказал он. – Или это случилось тоже до вас, и вы не в курсе, куда все убрали?

– Точно. Но я знаю, что они с этим сделали. Господин директор распорядился сжечь все, что здесь было, все до последней нитки. Можно, конечно, понять его, после того, что здесь произошло… да и денег у него достаточно, чтобы позволить себе такое.

Михаэль Штурм почувствовал, что она не прочь поболтать с ним об убийстве, но он предпочел избежать этой темы. С трубкой в руке он нагнулся, посмотрел номер телефона на аппарате, а затем набрал свой собственный номер.

– Алло! – ответила его мать по привычке, которую он терпеть не мог, пытался отучить ее от этого, но сейчас эта привычка была ему на руку.

– Говорит Штурм, – сказал он быстро, – номер пять два один восемь семь три… линия, похоже, в полном порядке… Направляюсь в соседний дом. Конец связи! – Прежде чем его мать успела что-то сказать или хотя бы понять, что происходит, он положил трубку.

– Простите за вторжение, фройляйн, – сказал он с улыбкой, – на сей раз, это доставило мне особое удовольствие.

– У нас есть еще один аппарат. В спальне. – Девушке, по всему, не хотелось так быстро лишать себя удовольствия побыть в мужском обществе. – Раньше он стоял в кабинете.

– Да, я знаю. Отводная трубка не может быть причиной поломки.

На тумбочке около кровати стояло большое цветное фото в серебряной рамке, изображавшее изящную молодую женщину, – он невольно протянул руку.

– Не надо! – попросила горничная. – Пожалуйста, не трогайте… а то мне придется заново чистить серебро.

– Это ваша хозяйка?

Девушка состроила гримасу.

– Ей ужасно хочется стать ею. Но еще далеко не известно, будет так или нет. Они постоянно цапаются – она и господин директор.

– Недурна, – сказал он с видом знатока.

– Да, этого у нее не отнять. Но, кроме внешности, больше ничего нет. Холодная такая, как снежная королева, если вас интересует мое мнение.

И тут до него дошло, что потрясло его в облике молодой женщины на фото – конечно, глаза зеленые, а белокурые волосы уложены по-старомодному, не так, как тогда у Лилиан Хорн, однако сходство было поразительное. У обеих женщин одинаково высокие скулы, узкое лицо и слегка раскосые глаза. Их можно было бы легко спутать, особенно на некотором расстоянии.

– По ней заметно, – произнес он, – что она уже давненько вышла из детского возраста…

– Ей двадцать четыре.

– Так я и думал… уже не для меня. – Он многозначительно улыбнулся девушке.

– Меня зовут Кете.

– А меня Вилли. Может, зайду как-нибудь. Вечерком. Я только что поссорился со своей невестой, так что если не наладится…

– Вы помолвлены? – спросила она разочарованно.

– В данный момент мы в ссоре, я же сказал, моя невеста швырнула мне кольцо в голову. Как вам это нравится?

– Значит, у нее были на то причины.

Он взял ее за подбородок и заглянул в глаза.

– Вы бы такого никогда не сделали, а?

– Кто знает.

– Ну, тогда, значит, я попаду с вами из огня да в полымя? Пока, Кете, мне надо идти. Мне уже давно пора снова выходить на связь. – И он заторопился к выходу.

Она не отставала от него.

– Но мы еще увидимся?

– Все может быть.

Идя к калитке, он обернулся. Как он и ожидал, она стояла в дверях и смотрела ему вслед.

Все еще чувствуя спиной ее взгляд, он открыл дверцу «фольксвагена», и вдруг почувствовал, как его прошиб холодный пот, – машина у него была синяя, а не желтая, как полагалось для работников связи.

Но он быстро успокоился. Кете была не слишком сообразительной девушкой и вряд ли догадается, что тут что-то не так. Но она наверняка ни слова не скажет о его визите ни господину Кайзеру, ни его подружке, чтобы не вызвать их недовольства.

И вообще нет причин для волнений. Если директор Кайзер узнает, что какой-то незнакомец задавал его горничной странные вопросы, то это заставит его, возможно, немножко понервничать, да и то лишь, если совесть у него нечиста. А тогда это ему не повредит.

Хуже было то, что своим посещением виллы Кайзеров он ничего не добился. Только выяснилось, что без шкуры степной овцы ему не обойтись, как бы трудно это ни было.

Если Кете утверждает, что старый ковер сожжен, это наверняка так и есть. У него не было повода сомневаться в ее словах.