Судьбы (ЛП)

Глава 17

— О Боже, я не хотела… Просто он там оказался… Я не смогла удержать его. — Коринфия ухватилась рукой за нож. Она не могла поверить в то, что сделала.

Но это не было по-настоящему. Не могло быть.

Он не может умереть. Только не так.

Люк выбрался на берег и свалился на землю. Сейчас нож был скользким от крови. Коринфия опустилась перед ним на колени и протянула ладони к его лицу. Она дрожала так сильно, что была почти в конвульсиях.

— Я не знаю, что делать, — прошептала она. — Это должно было случиться. Но не так. Я…

Люк застонал. Он сделал прерывистый вдох и поднялся на ноги. Коринфия сразу обняла его за талию, помогая удержаться в вертикальном положении. Она чувствовала, как его энергия мерцает, затухает и уходит. Она не могла сплести из него. У него не было достаточно сил, с которых можно было снять излишек.

— Это не реально, — он задыхался. — Это не может быть реальным. Ведь нам просто нужно продолжать движение, верно?

Она кивнула. Он облокотился на неё и они вместе двинулись вперед. Шаг за шагом. Они добрались до дороги прежде, чем силы совсем оставили его. В любом случае, там больше некуда было идти. Он опустился на землю.

Коринфия села рядом и сплела свои пальцы с его, положив его голову себе на колени. Его энергия была едва уловима, как мерцающий огонёк в кромешной темноте. Она была вне себя от паники и напугана, очень. Тошнотворным понимание, что именно это она и должна была сделать, в этом и состояла миссия, которую возложила на неё вселенная.

Люк кашлянул и качнулся у неё на руках. А потом медленно, спокойно стал опускаться туман. Он кружился вокруг них, успокаивая своими холодными длинными пальцами боль в животе.

— Люк! — крикнула она. Видение стало исчезать, и Коринфия почувствовала, как дрожат её руки и ноги. Когда она думала, что ударила его ножом… это было, будто какая-то часть её тоже умерла.

Теперь не было никакого ножа. Никакой раны.

Коринфия слабо всхлипнула от облегчения.

— Прости, — прошептала она. Как она сможет завершить свою последнюю задачу, если сама мысль о его смерти причиняет такую боль?

Он сел:

— Это было не по-настоящему, — сказал он. Затем улыбнулся и коснулся её лица.

Так и будет. Слова душили ее. Коринфия положила руку ему на грудь. Поскольку раньше она могла вытянуть энергию из дерева, теперь она могла ощутить его чувства, вибрирующие под кожей, давление, будто он мог взорваться. Она попыталась сшить немного — чтобы убрать часть злобы, часть отчаяния — даже при том, что это сделало ее опустошенной.

Она чувствовала стук его сердца. Она чувствовала его замешательство, и его желание, и что-то еще…

Как может один человек так сильно повлиять на баланс, если Вселенная такая большая?

Почему Люк не должен жить?

Чему это может повредить?

Никогда прежде у неё не возникало ситуации, когда она была не в состоянии исполнить чью-либо судьбу. Его чёлка упала на глаза, и она заметила, впервые, что его уши имеют идеальную форму раковины с розовым оттенком, и под нижней губой у него небольшой шрам.

Она все смотрела пытаясь понять, что в нём было такого, что так сильно отличало эту её миссию от других. Во время своего изгнания в Хуману она встретила бесчисленное количество людей, жила среди них в течение десяти лет, но никогда их не понимала.

А Люка как-то поняла — без слов, до глубины.

И все же, то, что Люк до сих пор делал, чтобы спасти свою сестру, было без толку. Его желание спасти Жасмин было неистовым и болезненным, и почти маниакальным, проходящим через его сердце, и бьющим наружу, она чувствовала это через прикосновение.

— Твоя сестра, — сказала она автоматически, наконец отнимая руку от его груди. — Ты любишь ее. — Это было скорее утверждение, чем вопрос. Понятие любви было чуждо Коринфии, но она знала, что это очень, очень мощное чувство.

— Конечно люблю, — поднял Люк брови.

Внутри нее созрел вопрос, над которым она никогда прежде как-то не задумывалась. Она сделала глубокий вдох и выпалила:

— А на что похожа любовь?

Когда он посмотрел на неё, его глаза потемнели, изменились, словно внутри них двигалась тень. Она вдруг пожалела, что спросила. Чувствовалось, что вопрос оказался слишком интимным.

— Я имею в виду, ты любишь свою сестру, — поспешно сказала она. — Но в чём это выражается?

Он провел рукой по волосам и нахмурился. Она думает, что он не собирается отвечать, но после минутного молчания он сказал:

— Это как, если ты заботишься о ком-то так сильно, что можешь сделать всё, чтобы сохранить его в безопасности. И даже сама мысль, что он может пострадать, причиняет боль.

— Я люблю Пираллис, — сказала она, понимая, что в некотором роде это была правда. Это была сущность, идея, которая была ей ближе всего в мире.

Он покачал головой:

— Это другое. Ты можешь любить места, но это не так, как любить человека. Иногда это кажется абсолютно неконтролируемым. Будто у тебя нет выбора. Словно зуд под кожей, который ты не можешь почесать, и это сводит с ума, но в хорошем смысле, потому что ты знаешь, что не можешь жить без него. Вроде как… ну… вроде как ты считаешь, что всё это — на самом деле судьба. Примерно так я думаю об этом.

Коринфии стало неловко. Это звучало ужасно похоже на то, что она чувствовала, когда Люк коснулся её. Может быть, эта извивающаяся неопределенность внутри неё — это желание чувствовать, что чувствует Люк — была ещё одним признаком, что она всё больше становится человеком.

— А это чувствуется одинаково по отношению ко всем? Я имею в виду, ты любишь сестру так же, как эту девушку на лодке? — спросила она.

Его глаза вспыхнули. Какую-то секунду он выглядел сердитым. Затем, к ее удивлению, он улыбнулся.

— Нет, это не то же самое. Я думал… Слушай, я не люблю Карен. Я знал, что мы слишком разные, чтобы это могло продолжаться. Я доверял ей, я впустил её, а она играла со мной. Я разозлился. Но я могу жить без Карен, а без моей сестры не могу. Она — всё, что у меня есть. Буквально.

— А как же твой отец? — удивилась она.

В Пираллисе Судьбы просто существовали без начала и конца. У них не было ни родителей, ни семьи. Они называли друг друга сестрами, хотя никаких реальных отношений не было.

— Мой отец давно перестал меня волновать, — сказал Люк, резко поднимаясь на ноги.

Коринфия увидела, как его пальцы сжались в кулаки, и он стиснул зубы, заиграв желваками.

С некоторых пор, ты знаешь. Моя мать. — Он остановился, чтобы прочистить горло. — Он любил ее, наверное. Я привык. Но сейчас… Я не знаю. Любовь меняется, я думаю. Люди меняются. Всё имеет свой конец. — Его голос дрогнул.

— Но как можно жить, с такими мыслями? — спросила она. Конечно, он был прав — люди не живут вечно — но, в то же время, совершенно неправ. В тот момент он казался таким открытым, таким хрупким, что у Коринфии защемило в груди. Вселенная была чудовищно больше, чем Люк мог себе представить, и ей хотелось это как-то до него донести. Это было то, что не имеет конца.

Он покачал головой:

— Всё, что имеет значение, — это здесь и сейчас. Смотри сама, — у тебя есть ещё один день, затем ещё один.

Впервые в жизни Коринфия действительно поняла, как чувствуют себя смертные. И для нее теперь может не быть завтра. Осиный яд ещё ​​работал в её теле. Она умрет, если не сможет вовремя добраться до Пираллиса.

Под ложечкой засосало тяжёлым чувством вины. Да, вины. Потому что, она знала, Люк рассчитывал на неё.

Мысль о том, что она его подведёт, была мучительной.

Они продолжили двигаться вперёд. Стемнело и поднялся ветер, так что туман хлестал по лодыжкам, как холодные и мокрые сорняки. Ветер принёс шёпот, музыку и смех, словно звуки других миров вернулись к ним. Было так темно, что Коринфия не могла ничего разглядеть.

Ветер перешёл в завывание, туман кружился вокруг них, словно метель. Когда же они, наконец, достигнут распутья?

— Люк! — Коринфия внезапно испугалась, что его потеряла.

Её голос слабо прозвучал в кромешной темноте. Она потянулась к нему, он нашёл её руку и сжал.

— С нами всё будет в порядке, — сказал он, но она поняла, что он пытается храбриться ради неё. — Я ничему не позволю с тобой случиться.

Порыв ветра сильнее прежнего прокатился сквозь черноту, пытаясь разъединить их. Коринфия чувствовала, как её пальцы — окоченевшие, жёсткие, и непослушные — выскальзывают из руки Люка. Превратившийся в торнадо ветер разъединял их дюйм за дюймом, замораживая внутренности Коринфии, превращая её в ледышку.

— Я не могу больше держаться! — кричала она Люку.

— Я тебя удержу! — Но случилось иначе. Он попытался крепче схватить её за руку, но было уже слишком поздно. Она почувствовала холод внутри, перестала слышать биение своего сердца. Было больно двигаться, дышать, даже думать. Когда его пальцы плотнее ухватили её руки, она с ужасом увидела, как разрушается её кожа.

Последнее, что она услышала, как Люк выкрикивает её имя.

В течение нескольких секунд её не существовало. Не совсем. Её разорвало на кусочки, она разлетелась на бесчисленное количество частей. Она не чувствовала своего тела. Она была ничем.

Потом медленно через неё прошёл пульс, и вернулась возможность двигаться. Она дрожала, но вновь была целой и снова могла чувствовать свои руки и ноги. Разрушение… оно было иллюзией, но она почувствовала его. Как сама Вселенная, она утратила баланс, стала одновременно и Коринфией и не Коринфией.

Так или иначе, всё это закончилось, и довольно быстро.

Когда она снова вернулась в окружающую реальность, то первым посылом было постараться удержать равновесие. Земля неистово дрожала, и устоять было непросто. Она очутилась на крыше здания. Кажется, это была та самая крыша, где она впервые оказалась, прибыв в Хуману так много лет назад — и где она встретилась с Люком — но она не могла сказать, действительно ли это был Сан-Франциско или просто еще один альтернативный мир.

Пока не увидела бейсболку «Гиганты», которая лежала в углу, где её бросил Люк.

Это был Сан-Франциско.

— Люк? — обернулась в поисках его. Низкий гул снова потряс всё здание. Откуда-то снизу, с улицы, были слышны крики и сирены.

Где Люк?

По крыше побежали трещины и она стала раскалываться. Ей нужно выбраться на улицу, пока здание не развалилось. Выходящая на лестницу красная дверь была заколочена, и Коринфии понадобились все её слабеющие силы, чтобы изогнуть раму.

Следующий, более сильный толчок потряс здание, и Коринфия врезалась во внутреннюю стену лестницы так сильно, что удар скинул её вниз через несколько ступеней. Нога подвернулась и она почувствовала резкую боль в лодыжке. Штукатурка сыпались с потолка, и дым начал заполнять сжатое пространство.

Землетрясение, должно быть. В Сан-Франциско она уже пережила несколько, но не таких суровых.

Девушка стояла держась за железные перила, бегущие вдоль лестничных ступеней, затем перенесла немного веса на лодыжку, проверяя её. Лодыжка держала. Если ступать осторожно, то потихоньку можно идти.

Стиснув зубы, ковыляя, как могла, она шаг за шагом двинулась вперёд. Похоже, лодыжка не была сломана, но эта боль была хуже, чем жжение в глазах и лёгких от едкого дыма. Хромая и кашляя, она заставила себя преодолеть весь спуск и толкнула тяжёлые двойные двери подъезда. Ей показалось, что она попала в один из ночных кошмаров, рассказы о которых она слышала от людей — ужасная картина хаоса.

На улице, люди выскакивали из подъездов, мчались, проталкиваясь мимо неё. Ребенок, повернув голову, широко открытыми глазами глядел, как по её виску сбегает тоненькая струйка крови. Мать рывком потянула его за угол, прежде чем Коринфия успела среагировать. Никто не остановился, чтобы спросить Коринфию, не нужна ли ей помощь, большинство даже не взглянули на неё.

Она огляделась. Останки разрушенных домов лежали посреди улицы грудами бетона и железа. Провода под напряжением свисали, разбрасывая искры в лужах. Столбы дыма вздымались в небо, наполняя воздух сумеречной темнотой.

Это была её ошибка. Она нарушила равновесие Вселенной. Все судьбы переплелись, Вселенная соткана слишком плотно. Потянув за одну нить, она начала распутывать все остальные.

В брошенном на улице автомобиле затрещало радио.

Подтвержденные 7,9.

Обширные разрушения.

Множество жертв.

Раненые люди бродили с ошарашенным видом. В объятиях матери орал ребенок. Человек кричал в мобильник, девочка-подросток плакала, сидя на крыльце дома с рухнувшей крышей.

Улицы были забиты, полны брошенных автомобилей и обломков. Пожарные и полицейские машины петляли, объезжая препятствия и завывая сиренами. Кварталом ниже она увидела языки пламени, вырывавшиеся из окон жилого дома.

Вслепую, прихрамывая, начала пробираться через этот беспорядок. Посреди следующего квартала она споткнулась обо что-то. О ногу, выступавшую из-под груды кирпичей. Нога была босая, но Коринфия знала, что тело принадлежало женщине; она даже смогла различить розовый лак на пальцах ног сквозь тёмный чулок.

У Коринфии скрутило живот. Казалось, её вот-вот стошнит. Раньше смерть никогда не влияла на неё подобным образом, ещё одно свидетельство того, что она становилась похожей на них. Это было неправильно. Весь этот хаос был неправильным.

Её всегда предупреждали, что попытка вмешательства в судьбу приведёт к ужасным последствиям.

Было ли всё это её виной — из-за того, что она всё ещё не завершила её задание? Из-за того, что Люк, человек, путешествовал по Распутью с ней?

Казалось, её язык стал вязким, и потребовалось приложить огромное усилие, чтобы сглотнуть слюну. Миранда. Она должна была вернуться в ротонду — она должна найти Миранду.

Девушка оглянулась по сторонам в попытке сориентироваться. Пыль, гудение сирен, дым — это изменяло всё до неузнаваемости. Большинство привычных ориентиров исчезли — были разрушены, погребены под грудами мусора. Она заковыляла к следующему перекрёстку.

Перекрёсток Дивисадеро и Пайн — туда, куда она направляла Сильвию к её смерти. В аптеке на углу слетела вывеска, половина стены вывалилась.

Казалось прошло так много времени с тех пор, как она выполняла то задание. Теперь она вернулась и почувствовала приступ боли, сомнения. Поступила ли она верно в тот день? Она когда-либо поступала правильно?

Кто принимал решения?

Коринфия прогнала мысли прочь. Было слишком поздно менять прошлое. Теперь она могла лишь думать о будущем.

Она возобновила движение. Заметила мужчину с безумными глазами, приближающегося к ней. Каждые несколько шагов он останавливал незнакомцев на улице, размахивая руками. Сперва, Коринфия решила, что он просил денег. Но по мере его приближения, она увидела, что он держал фотографию. Она прислушалась к его словам.

— Пожалуйста. Я ищу моих детей. Вы их не видели?

— Прошу. Помогите мне найти моих детей.

Когда он достиг Коринфии, он обратился к ней с тем же вопросом. Выражение глаз его было умоляющим: — Я ищу моих детей. Вы их не видели?

Тонкая струйка крови стекала с его лба, покрытого белой пылью. Коринфия уже было почти прошла мимо него, но паника в его голосе заставила её усомниться и взглянуть на маленькую фотографию: девочка брюнетка и улыбающийся мальчик.

— М-мне жаль, — заикаясь произнесла она.

Мужчина схватил её за руку. — Прошу. Помогите мне.

Она почувствовала металлический привкус во рту. Моя вина.

— Вы ранены, — её голос охрип. — Вы шокированы. Вам нужна медицинская помощь.

Она взяла его за руку и повела вперёд; он молча последовал за ней. Пожарная машина и две скорые помощи перекрыли улицу слева, и Коринфия отвела мужчину к одному из фельдшеров, женщине средних лет с седыми волосами. Женщина осматривала тело.

— У него идёт кровь, — сказала Коринфия, и женщина обернулась. Коринфия почувствовала ещё один сдавленный приступ боли. На мгновение, она приняла женщину за Сильвию-погибшего ректора.

Ректора, которого убила Коринфия. Моя вина, моя вина.

— Спасибо, — живо сказала женщина. — Мы позаботимся о нём.

Коринфия кивнула. Ей ничего более не оставалось, как продолжить идти.

Путь к ротонде должен был занять всего несколько минут, но она была ранена, а на перекрёстке у Ричардсон и Честнат улица обвалилась, обнажив в зияющей дыре поломанный газопровод, который полиция пытались блокировать. Она вернулась к Ломбарду и срезала к Лион. Шла мимо городских домов, которые были превращены в обломки бетона, машин, смятых под весом деревьев и фонарных столбов.

Был ли это конец Хуманы?

Когда она переходила через Бей Стрит, пришлось остановиться и аккуратно перелезть через поваленное дерево, которое лежало поперёк дороги. Дворец Искусств был едва узнаваем. Колонны, некогда величаво выстраивавшиеся по аллее, рухнули и теперь лежали на лужайках, одна из них почти потонула в лагуне. Крыша ротонды по-прежнему надёжно возвышалась на полуразрушенных опорах.

Коринфия подавила волну ужаса и побежала.

Земля дрожала, и куски штукатурки градом сыпались на её голову. Опоры повело, и крыша осела еще на несколько дюймов. Огромный кусок бетона вдребезги разбился о колонну со скрытой панелью, обнажая секретный тоннель. Дверь была открыта, наполовину заблокированная свалившимся булыжником; Коринфии едва удалось протиснуться мимо него.

Чудом в сети сохранилось напряжение, и тусклые лампочки над головой позволяли ей двигаться вниз по узкой лестнице. Из стен вывалились кирпичи, но ступени были целы.

Комнатам повезло меньше.

Кухня была разрушена. Пол покрывали разбитые тарелки, и стол лежал на боку. Вода переполнила ванну и заливала пол. Пар заполнил помещение густым горячим туманом.

Коринфия прошлёпала по мусору в свою комнату. Её было не узнать. Сундук с одеждой разбит, и разноцветные лоскуты — всё её имущество — торчали наружу. Вся противоположная стена обрушилась. Фреска, над которой она работала в течение многих недель, осыпалась и лежала осколками на полу. Чувство утраты было настолько сильным, что у неё подкосились ноги.

Затем из угла послышался тихий стон.

— Миранда! — Вскрикнула она.

Миранда лежала, зажатая бетонной плитой, сдавившей её живот. В уголке её рта была струйка крови. Её дыхание было затруднённым и прерывистым.

Коринфия попыталась приподнять тяжёлый булыжник, но он не сдвинулся с места Веки Миранды затрепетали, и она открыла глаза. Её губы изогнулись в улыбке.

— Ты пришла. Я знала, ты найдёшь меня. — Она закашляла. Дыхание с хрипом слетало с губ, а пятно крови расплывалось по её шее.

Коринфию охватил страх, какого она ещё никогда не испытывала. Это было, как если бы портал в Распутье открылся прямо в ней, наполняя её пульсирующей паникой. Коринфия потянулась и осторожно протёрла рукавом кровь Миранды. — Что произошло?

— Я пришла сюда, потому что не могла найти тебя. Я волновалась. Я знала, что твоё последнее задание всё ещё было незавершённым. А затем стена… — Миранда снова закашляла. Судорожная боль проявилась на её лице. — Стена…

— Шшш. Не пытайся говорить. — Ещё один толчок сотряс землю. — Я должна вытащить тебя отсюда. — Снова, она поднатужилась в попытке приподнять камень, тянула до тех пор, пока не почувствовала, будто её лёгкие вот-вот лопнут в груди. Но камень был слишком тяжёлым, а она была слишком слаба.

Миранда закрыла глаза и вновь открыла. Её дыхание становилось всё тише.

— Слишком поздно для меня, Коринфия, — сказала она.

— Не говори так. — Коринфия почувствовала ком в горле. Её вина. Всё — её вина.

Миранда подняла руку и положила поверх руки Коринфии. Рука была холодной. Миранда пробыла в Хумане все эти годы, чтобы направлять и защищать её, убедиться, для того, чтобы она не утратила веру в возвращение домой. И вот результат — она должна умереть здесь, в этом разрушенном, ужасном мире.

— Ты уже завершила своё задание? Мальчишка мёртв?

— Прости, — Коринфия едва могла говорить сквозь ком в горле. Так вот как чувствует себя человек, когда теряет близкого: на мгновенье, её одолело угрызение совести за все те жизни, которые она отняла, за всю боль, которой она поспособствовала появиться в этом мире.

— У тебя по-прежнему есть время, Коринфия. Ты всё ещё можешь исполнить судьбу и вернуться домой. — Миранда сжала руку Коринфии и улыбка мелькнула на её губах- Миранда никогда не выглядела красивее, чем сейчас.

— Я не знаю, как найти его, — выдавила Коринфия. — Слишком поздно.

— Никогда не поздно. Это тоже твоя судьба. Помни это. — Миранда закашляла и кровь брызнула на её губы. Её хватка усилилась, она до боли сжала пальцы Коринфии. Миранда вскрикнула, её тело задрожало, словно по нему пустили электрический ток, затем рас сл аб ил ось…

— Миранда, — прошептала Коринфия. Миранда не отозвалась. Из горла девушки вырвался пронзительный крик. — Миранда!

Коринфия отвернулась от тела, подавляя приступ тошноты. Она хотела плакать, рыдать, кричать, как это делали люди, но ничего не вышло.

— Мне жаль, — сказала она. — Прости меня. Мне жаль.

Её Хранитель навсегда её покинул. Лукас потерялся в другом мире, где шансы найти его были близки к нулю.

Всё это было напрасно.

Годы изгнания, её работы в качестве Исполнителя, шанс вернуться назад в Пираллис.

Стены снова затряслись, и тихий гул распространился в воздухе. Коринфия пошатнулась. Землю повело, и она пошатываясь бросилась к выходу. Позади неё, ещё одна часть стены обвалилась, погребая Миранду под грудой камней.

Приходилось прилагать немалые усилия, чтобы оставаться в вертикальном положении. Лестница казалась так далеко. Полка, где Миранда хранила свои зелья, яростно дребезжала, и бутылочки соскальзывали на пол, одна за другой. Свет над головой замерцал, а затем вовсе потух, Темнота окутала Коринфию.

Затем, на несколько секунд, всё замерло и наступила абсолютная тишина, за исключением шума выплескивающейся воды из ванны.

Громовой треск прозвучал, прокатившись по полу и поднявшись по стенам к потолку. Земля содрогнулась, и целая секция крыши с оглушительным грохотом рухнула возле Коринфии, чудом не придавив ее. Пыль запорошила все вокруг, и она отвернулась, закашлявшись.

Когда открыла глаза, комната была будто в тумане. Сверху сыпалось столько пыли, словно пошёл снег. Всё было усеяно обломками, и над головой Коринфии сквозь огромную дыру просматривалось небо.

Никогда, за всё время своего изгнании, Коринфия не чувствовал себя такой одинокой, такой потерянной. Всё болело. От слабости было тяжело стоять. Она чувствовала яд и его вялое движение по венам. Сколько времени прошло с тех пор, как её изжалили?

У неё, без сомнения, уже совсем не осталось времени.

Она так устала.

Может быть, ей свернуться калачиком прямо здесь? Немного поспать. У неё больше не осталось сил бороться. Но, когда она опустилась на колени, её взгляд поймал кусочек синевы. Полузасыпанная обломками, лежала чудом оставшаяся нетронутой картина, которую она так нежно любила. Она взяла рамку и осторожно подняла её за край, постучав несколько раз, чтобы стряхнуть грязь.

Она не могла поверить, что картина осталось цела. Это был знак. Это должен быть знак.

Нарисованные дети в саду по-прежнему оставались на картине, держа друг друга за руки.

Это разбило Коринфии сердце.

Его простота. Ощущение возможности.

Любовь.

Она вдруг поняла, что ей нужно делать.