Суженый. Княгиня Имеретии

Глава IV. Тамина

– Но как я это сделаю, госпожа княгиня? – воскликнула Тамина, испуганно смотря на Верико, которая стояла перед ней. Княгиня приехала в дом Петрэ Асатиани четверть часа назад и потребовала немедленного разговора с Таминой наедине. – Амир совсем не хочет видеть меня. Он еще весной расторг договор с моим отцом. Я живу в этом доме только из милости. Оттого что здесь мой сын. Амир сказал, что оставит меня здесь, если я только не буду вмешиваться в его дела.

– Ты глупа, Тамина, как я погляжу! – недовольно сказала Верико. – Твоего мужа отбивает русская девка, а ты и вмешиваться не желаешь? Вано – это такой козырь! У вас общий сын, и ты должна сделать все, чтобы Амир не женился на этой девчонке!

– Но что я могу, госпожа? – всхлипнула Тамина.

– Или ты уже разлюбила моего сына?

– Нет, я люблю его.

– Тогда борись! Действуй! Сделай хоть что-нибудь!

– Но я не знаю как, – пролепетала Тамина.

Верико нахмурилась, понимая, что Тамина явно слишком примитивна и покладиста и, естественно, поэтому не могла удержать Амира. Не то что эта русская, которая не только обладала красотой, но еще и была хитра как лиса, ибо постоянно выскальзывала из рук молодого человека и сопротивлялась ему, оттого Амир не мог никак остыть к ней. Верико думала мучительно и долго и затем сказала:

– Тамина, я научу тебя, как тебе следует поступить. Но ты должна непременно сделать все так, как я велю тебе. И тогда, возможно, Амир вернется к тебе.

– О, если вы поможете мне, Верико Ивлиановна, я буду очень благодарна!

– Значит так. Ты пойдешь к этой русской девице…

Все последние дни Софья пребывала в расстроенных чувствах.

После той неприятной сцены, когда Асатиани приревновал ее к Дауру, Амир, обидевшись, почти три дня разговаривал с ней колючими фразами, то и дело намекая на ее недостойное поведение. Софья на все недовольства молодого человека лишь молчала, боясь показать Амиру, как она в действительности сильно любит его. Она знала, что, стоит ей всего лишь ласково поговорить с ним и уверить в своих искренних чувствах, он непременно простит ее. Но она специально не делала этого. Ибо теперь Софья искала предлог оттолкнуть Асатиани и вызвать его неприязнь, чтобы у нее был хоть малейший повод уехать.

Да, она окончательно приняла решение покинуть Имеретию и исполнить свой долг перед отцом и братом. Но она не могла сказать Амиру правду о своем имени, ибо боялась его гнева и его презрения. А Елена требовала ее возвращения в Россию. На все это накладывались яркими пятнами дикая ревность Амира и ледяная холодность Верико, которая всеми своими действиями и фразами показывала Софье, что молодая женщина недостойна ее внимания.

Как ни кровоточило ее сердце от предчувствия скорой разлуки, Софья всеми силами пыталась заглушить свои порывы по отношению к Асатиани. Оттого она держалась с Амиром холодно и немного отстраненно, только выжидая удобного случая. Молчание и отстраненность молодой женщины вызывали у Амира еще больший гнев, и он, зыркая на нее глазами, разжигал в своем сердце еще большую ревность, подозревая, что Софико совсем не раскаивается в своем поступке и разлюбила его.

Однако напряжение между молодыми людьми исчезло внезапно. В один из вечеров Амир пришел в спальню Софьи и, обняв ее, проникновенно сказал, что простил ее и все так же сильно любит. А также настойчиво попросил, чтобы она впредь вела себя осмотрительно и не заставляла его страдать. В тот вечер Софья растрогалась от его слов и сдалась на его милость. Между молодыми людьми произошло бурное страстное соитие, а наутро Асатиани властно заявил, что более не намерен ждать ее решения и через две недели состоится помолвка. В то же утро Амир попытался написать письмо в Петербург графу Бутурлину, намереваясь испросить у него благословления на брак. Софье едва удалось уговорить молодого человека подождать с посланием хотя бы до помолвки.

На следующий день Асатиани уехал на юг Имеретии с визитом к великим князьям, чтобы получить новое назначение и грамоту тавади края. После этого он намеревался заехать в Тифлис, чтобы утвердить у русского наместника генерала Ртищева свое новое назначение. Он обещал вернуться через две недели, как раз к помолвке. И Софья осознала, что настал благоприятный момент для побега в Россию. Почти два долгих дня, после того как Амир ускакал на своем жеребце в сопровождении троих своих приближенных азнаури-дворян, Софья тянула с отъездом. Ее душа и сердце не хотели оставлять эти дикие и прекрасные края, ставшие ей родными, и молодого человека, который был отцом ее ребенка.

После обеда Софья находилась в гостиной, когда в комнату заглянул слуга.

– Госпожа Елена, – сказал лакей по-грузински. – К вам Тамина Одиши. Она желает поговорить с вами.

– Тамина? – опешила Софья, прекрасно зная, что так звали бывшую жену Амира. – Пусть зайдет. Я поговорю с ней, – кивнула она, не понимая, зачем пришла женщина.

Софья встала с диванчика и, выпрямившись во весь рост, напряженно посмотрела на дверь. Тамина не заставила себя долго ждать и вплыла в гостиную почти сразу после того, как лакей исчез за дверьми.

– День добрый, – приветливо сказала Софья по-грузински, едва высокая поджарая женщина лет тридцати вошла в гостиную.

Тамина приблизилась к молодой женщине и, проигнорировав ее приветствие, недовольно уставилась своим темным колючим взором в лицо Софьи.

– Знаешь, зачем я пришла к тебе? – без предисловий сквозь зубы процедила грузинка.

– Нет. Но говорите, я слушаю вас, – ответила Софья приветливо, сделав вид, что не заметила, что Тамина обратилась к ней на ты. Софья попыталась улыбнуться женщине, но не смогла, ибо Тамина уж больно зло смотрела на нее. Тамина говорила по-грузински, и Софья так же отвечала ей на местном языке.

– Я пришла сказать тебе, русская, что ты подлая коварная нахалка, которая вероломно соблазнила и украла у меня мужа! Моего мужа!

– Но Амир сказал мне, что ваш договор расторгнут, – пролепетала тихо Софья.

– И ты поверила ему? Напрасно! Ему было выгодно это сказать, чтобы залезть тебе под юбку. А на самом деле он заключил с моим отцом договор еще на пять лет! Вот этот договор! – прошипела Тамина и замахала перед носом Софьи скрученной в сверток бумагой. – Посмотри и убедись! – Софья отрицательно замотала головой. – Ты не веришь мне? – опешила грузинка. – Так смотри! – Тамина начала разворачивать сверток.

– Нет, я верю, – пролепетала взволнованно Софья, ощущая, что ей становится дурно от слов Тамины. – Я верю вам, – добавила она, ощущая, как ее горло сковал удушливый комок.

– Амир – мой муж! И он любит меня! Он мне говорил это перед отъездом!

– Он виделся с вами? Но он ничего не говорил мне о том, что поедет домой к отцу.

– Как же будет он говорить! – прошипела Тамина. – Он и не взял тебя в жены до сих пор, потому что тянет и знает, что не может жениться на тебе. Ибо состоит со мной в договоре!

– Но зачем же он тогда предлагал мне венчаться?

– Так всем понятно, чтобы ты не сопротивлялась ему! Ты думаешь, одна у него в любовницах? Я-то уже давно с этим смирилась. То одна у него, то другая девица. Теперь ты. А договор-то у него с моим отцом. Ибо сын у нас есть. Да и теперь я от него на сносях. И священник не обвенчает вас, потому что я его жена уже семь лет!

– Вы ждете ребеночка? – опешила Софья.

– Да, уже третий месяц!

– Третий? – опешила молодая женщина, окончательно скиснув, ибо тут же подсчитала, что в тот момент, когда Амир признавался ей, Софье, в любви у водопада, он успевал навещать и Тамину.

– Да! А ты, если надеешься, что будешь с ним вместе, это ненадолго.

– Но я думала, что…

– Что он любит тебя? Сама подумай, русская, он никого никогда не любил, кроме меня. А ты? У него просто никогда не было такой белолицей девицы. Вот и все! Ты красива, не спорю, оттого он и увлекся. Но уж жениться на тебе он вряд ли будет. Ибо договор у него со мной, и, если бы не любил меня, он бы не стал продлевать его уже в третий раз!

Софья отошла от Тамины и тихо произнесла:

– И что вы хотите теперь от меня?

– Чтобы ты оставила моего мужа в покое! И уехала отсюда. Твой муж мертв. Возвращайся к отцу! Там тебе самое место. И не порти нам с Амиром жизнь! Ибо мы семья, а ты никто!

– Я и сама думала над этим. Но мне казалось, Амир будет страдать без меня.

– Не льсти себе, девчонка! – выпалила Тамина, входя в раж. – Амир только из-за дитяти оставил тебя при себе! Ибо у горцев очень сильны кровные узы. И дети считаются благословлением отца. Ему нужен лишь ребенок, а жениться на тебе он не собирается!

– Но он сказал, что скоро будет объявлено о помолвке.

– И ты поверила? Это его очередная ложь! Если бы он действительно хотел обвенчаться с тобой, он бы сделал это уже давно! Ведь в церкви обряды проводят каждую неделю.

– Но Амир говорил, что хочет большую свадьбу, чтобы собралась вся округа и видела наше счастье.

– Красивые слова, да и только! И ты веришь в них? До твоих родов осталось четыре месяца. И поверь, Амир протянет их, так и не женившись! А затем, забрав ребенка, отправит тебя обратно к отцу! Ибо он любит меня, именно это он сказал мне неделю назад.

– Я не отдам ему ребенка, – пролепетала Софья в ужасе. – Это и мой малыш, я уже люблю его…

– Вот! А я что тебе говорю, уезжай поскорее, а то и ребенка своего лишишься!

– Не продолжайте! – воскликнула девушка, ужасные слова Тамины врезались в ее сердечко словно нож.

– Я все сказала, – заметила ехидно Тамина. – Если хочешь проверить мои слова, поговори с княгиней Верико Ивлиановной. Она все подтвердит. Ведь именно Амир запретил матери рассказывать тебе всю правду, чтобы ты раньше времени не сбежала отсюда…

– Верико Ивлиановна, прошу, скажите мне правду! – воскликнула Софья, стремительно выйдя на веранду, где находилась в этот вечерний час княгиня Асатиани.

– Какую? – спросила удивленно Верико, сделав вид, что не понимает, о чем хочет спросить ее молодая женщина.

– Тамина до сих пор является женой Амира и ждет от него ребенка?

Верико выдержала театральную паузу и тихо протяжно вымолвила:

– Да. У Тамины будет еще один сын Амира и мой внук.

– И вы молчали? – опешила Софья, замерев от слов княгини.

– Амир приказал мне. Он не хотел, чтобы ты знала правду. Ведь он боится, что ты уедешь к отцу раньше срока, с его ребенком. А он намерен воспитывать твоего сына сам. Он не позволит тебе уехать с его сыном, ты сможешь уехать только одна, пойми. Таков закон гор – дети остаются с отцом. Но я думаю, это бесчеловечно, лишать тебя малыша, – с трагизмом в голосе заявила Верико, играя нужную роль. – Оттого, несмотря на гнев сына, который мне, видимо, придется выдержать, я скажу тебе правду, которую от тебя скрывают. Амир продлил договор с отцом Тамины еще на пять лет. Ибо мой сын не рассматривает других женщин в качестве своей жены, кроме грузинок. К тому же он считает, что ты осквернена Тимуром Дешкелиане и оттого недостойна стать его законной женой! Амир признался мне, что испытывает к тебе некое влечение, но и только…

– Значит, все правда, – пролепетала упавшим голосом Софья. – И если я уеду, он не будет страдать. Лишь только я… – она запнулась, боясь высказать свои чувства перед княгиней.

– Да, и еще. Амир приказал пока не рассылать приглашения на торжество по поводу помолвки. Разве это не доказательство того, что он не намерен не то что венчаться с тобой, но и просто объявить всем, что ты его невеста?

– Я должна уехать, Верико Ивлиановна, – срывающимся от слез голосом прошептала молодая женщина. – Теперь я отчетливо это понимаю. Благодарю вас…

– Если ты уедешь, всем станет легче, это так, – кивнула княгиня многозначительно. – Амир вернется тавади края. А Тамина будет представлена как его законная жена. Ибо только грузинка может стать женой правителя наших земель. Ты рождена русской и не можешь быть избрана на эту роль, пойми, Елена… и даже если решишь остаться в Грузии, подле своего ребенка, самое большее, на что можешь рассчитывать, – это на роль одной из наложниц Амира. Ты этого желаешь, Елена?

– Нет, это просто ужасно…

– Я желаю тебе добра… – добавила Верико и печально улыбнулась ей. – Уезжай и храни своего ребенка. Амир забудет тебя. А я смогу убедить его не искать тебя, чтобы забрать у тебя сына.

– Я буду надеяться, что вы убедите его, – заметила Софья, окончательно испугавшись того, что Амир может отобрать ее малыша, оставив его при себе в Грузии, а ее, горемычную, отправить в Россию.

Невольным движением Софья поправила тонкий лист бумаги, где ее рукой было начертано несколько прощальных строк для Амира. Она раскрыла шкатулку с ожерельем и осторожно провела кончиками пальцев по красному камню.

– Прощай, Амир… прощай навсегда… я не могу более оставаться здесь, – пролепетала Софья и, приложив свои пальчики к губам, поцеловала их, а затем вновь провела своими пальцами по камню, как будто через рубины стараясь передать свою любовь к молодому человеку. – Я не могу остаться здесь с тобой, да ты этого и не хочешь… я поняла это… ибо нашей любви не было и не могло быть… мы принадлежим разным мирам… и я лишь на время забылась… прощай, любовь моя…

Не в силах более смотреть на рубиновое ожерелье, один вид которого будил в ее израненном сердце страстные любовные воспоминания, Софья резко захлопнула шкатулку. В следующий миг она ощутила, как шрам на ее ладони сильно заколол. Посмотрев на свою ладонь, она не увидела ничего необычного. Но отчетливо чувствовала, что рука в этом месте просто горит огнем. Словно некая сила, которая как-то была связана с камнем и тем обрядом, что они совершили с Амиром, не давала ей уйти.

– Твоя карета готова, – услышала Софья за спиной холодный голос.

Она резко обернулась. На пороге стояла Верико, все такая же прямая, стройная и красивая, и такая же далекая, как и в первый день.

– Да, я уже спускаюсь, – ответила Софья по-грузински, теперь она хорошо знала местный язык, и ей не составляло труда изъясняться на нем.

– Твой багаж уже в карете. Мои джигиты сопроводят тебя до границ Грузии.

– Благодарю вас, Верико Ивлиановна, – кивнула молодая женщина и, в последний раз взором окинув комнату, в которой прожила последние несколько месяцев, направилась к двери, на ходу оправляя вуаль на шляпке. Когда она поравнялась с княгиней, Софья печально улыбнулась ей и тихо сказала: – Спасибо вам за все. Я знаю, что никогда не нравилась вам, но все же вы пожалели меня и рассказали мне правду про замыслы Амира. Я благодарна вам.

Ощутив сильный укор совести, Верико напряглась. Она поняла, что Елена слишком наивна и добра. И она не могла вынести этого.

– Неужели ты и в самом деле так чиста, как хочешь казаться? – спросила Верико ехидно. – Ты же прекрасно знаешь, я всегда была против того, чтобы ты становилась женой сначала Серго, а затем Амира!

– Да, я знаю это.

– Так знай, что я всегда только терпела тебя! Ибо ты недостойна породниться с нашим родом! Запомни, Амир не для тебя. Он грузин, а ты русская! Русская! Ты наш враг! И Амир был лишь околдован тобой. И ты довольно попортила ему жизнь! Только из-за тебя он дважды подвергался смертельной опасности в горах! Но, слава Господу, это прошло у него. И теперь ему нужен лишь твой ребенок. Так уезжай же поскорей и более не дерзай возвращаться. Ибо ты знаешь, что тебя ждет!

– Прошу! – воскликнула нервно Софья на русском. Отчего-то после потока злых слов Верико Софья не могла говорить на родном языке княгини. И продолжила холодно на русском: – Не продолжайте, Верико Ивлиановна, я все поняла, – сглотнув ком в горле, она добавила: – Я уезжаю и более не побеспокою вас. Но знайте, я любила вашего сына искренне… прощайте…

Более не в силах смотреть в красивые ледяные глаза княгини Асатиани, Софья быстро прошла мимо нее и почти бегом устремилась к лестнице, которая вела вниз.

– Ему не нужна твоя любовь, русская… – пролепетала ей вслед Верико на чистом русском, ощущая на своих губах горький привкус.

Сердце княгини вдруг сильно застучало, словно крича о том, что она несправедливо и жестоко теперь прогоняла Елену.

Верико прошла в комнату и подошла к шкатулке. Она проворно открыла ее и облегченно выдохнула. Старинное ожерелье с древним рубином-амулетом лежало в шкатулке, и Елена не взяла его с собой, а могла. Отчего-то в этот миг в голову Верико ворвалась мысль о том, что девчонка невероятно благородна, раз не взяла с собой эту бесценно дорогую вещь. А ведь Елена могла забрать ожерелье, так как оно было подарено ей Амиром. Ибо камень стоил целого состояния. Это обстоятельство еще сильнее смутило сердце Верико, и она ощутила, что восхищена поступком девушки.

Верико заметила записку, оставленную Еленой для Амира и, раскрыв ее, прочла. В записке не было ничего такого, лишь прощальные строки. Первоначальное желание немедленно сжечь ее письмо вдруг исчезло у Верико, и она решила, что, раз девушка оказалась такой благородной и порядочной, она не станет уничтожать ее письмо. И пусть Амир прочтет его.

Послушался шум отъезжающей кареты, Верико медленно приблизилась к окну и отодвинула занавесь. Она долго смотрела вслед удаляющемуся экипажу и печально вздохнула.

– Если бы ты не была русской, девочка, – тихо, без злобы и ненависти сказала сама себе Верико. – Возможно, я бы смогла полюбить тебя как дочь… ведь ты мать моего будущего внука…

Теперь было не перед кем играть роль, и оттого Верико нахмурилась, ощущая, что говорит искренне именно то, что сейчас чувствует ее сердце.