Суженый. Княгиня Имеретии

Глава VIII. Певчая птичка

Взор Петра, страстный, любовный, тут же впился в ее прекрасное лицо, и он с обожанием выдохнул:

– Но я все еще люблю тебя, Верико… как в первый день… как тогда, когда впервые прикоснулся своими губами к твоим сладким губкам…

Верико замерла и ощутила, как ее сердце бешено застучало. Словно в каком-то сладостном нереальном сне она подняла на Петра глаза, и ее взор утонул в его потемневшем от страсти взгляде. Литвинов видел, что она смотрит на него как прежде, как трепетная и покорная лань. Как когда-то давно. Готовая на все и любящая его. Петр неумолимо и властно обвил ее стройный стан сильной рукой и медленно стянул вниз шелковую вуаль, которая закрывала ее лицо.

В следующий миг он стремительно наклонился к ней, и его губы с упоением впились в ее яркие губы. Он целовал ее неистово, пламенно, как будто изголодавшись за долгие годы по ее близости. А его руки, все такие же сильные и умелые, с неистовством прижимали ее стан к груди. Лишь спустя несколько минут Петр отстранился от нее и, не отрывая от ее лица своего любовного взора, выдохнул:

– Моя певчая птичка, моя Верико… я так любил тебя все эти годы… я никогда не забывал тебя… и вот ты снова со мной… я люблю тебя…

Услышав от него эти слова, опешившая, опьяненная Верико судорожно сглотнула, ощущая, что все ее существо наполняется давно забытым чувством любви и обожания к этому мужчине. Единственному, который когда-то давно покорил ее сердце и который теперь, видимо, вновь хотел подчинить ее своей воле и желаниям. Но с той поры прошло много лет, и они оба изменились. Она изменилась и столько страдала. Да, теперь она знала, что не по вине Петра. Но все же страдала, и теперь ее нервное истерзанное сердце испугалось. А вдруг ей снова придется метаться в терзаниях?

Осознав все это, Верико испугалась. Она резко вырвалась из объятий Литвинова и, вскочив на ноги, бросилась прочь от него, желая только одного – скрыться от его взора и убежать от этого мужчины, которого она вновь боялась безумно полюбить, как когда-то давно.

– Верико, что случилось?! – вскричал Литвинов, протягивая за ней руки, но не в силах встать с дивана и удержать ее.

– Я не хочу ничего слышать! Иначе я лишусь рассудка! – выпалила княгиня на ходу, устремившись к двери.

– Постой! Не уходи! – воскликнул Петр в отчаянии. – Мы так и не договорили…

– Нет, нет! – выпалила она, чуть обернувшись уже у выхода.

– Что ты хочешь от меня, Верико?! – вскричал Литвинов в безумном порыве, испепеляя ее изящную спину глазами. – Чтобы я пошел за тобой? Так я пойду! Смотри!

Петр вскочил на ноги, тут же сделал один шаг и покачнулся. Верико невольно обернулась к нему и вскрикнула от испуга, ибо он сделал еще шаг в ее сторону и тут же рухнул на колени на ковер. Но это не остановило его, и он быстро попытался встать. Опершись сильными руками о стоящий рядом стул, Литвинов смог снова встать на ноги, и он вновь попытался сделать шаг, но снова рухнул. Верико, в ужасе прижав ладонь к губам, смотрела диким горящим взором за его мучениями. Она видела, что Петр не спускает с нее глаз и словно одним властным ненормальным взглядом пытается остановить ее. В следующий миг, поняв, что ему не удастся сделать даже шаг, Литвинов оперся на сильные мускулистые руки и пополз к ней по ковру.

Верико охнула от удушливого чувства боли за него. Именно в этот миг, когда он полз к ней, перебрасывая вперед руку и подтягивая свое тело, а затем и немощные ноги, Верико поняла, что его страдания врезаются в ее сердце, как кинжал. В этот миг она явственно почувствовала, что Петр не только небезразличен ей, но она до сих пор испытывает к этому мужчине неистовую безумную любовь, которая теперь вновь наполняла ее сердце.

Не в силах более смотреть на его мучения, Верико бросилась к Петру и, упав перед ним на колени, схватила его голову в ладони и с обожанием выдохнула над ним на чисто русском языке:

– Если ты хочешь этого, Петруша, я останусь… навсегда останусь с тобой…

Он тут же сгреб ее в охапку и, перевернув на ковер на спину, навис над ней. Его взор, горящий и темный, пронзил ее до самого сердца.

– Я хочу этого, Верико, всем сердцем, ибо никогда я не любил ни одну женщину более, чем тебя…

В следующий миг Литвинов стремительно опустил голову к ее лицу и вновь нашел ее губы. Верико обвила его мощную шею руками и ответила на его страстный поцелуй. Спустя некоторое время Петр оторвался от ее рта и чуть приподнялся над ней. С любовью созерцая ее лицо, он вдохновенно вымолвил:

– Как ты прекрасна, как и в тот день, когда я впервые увидел тебя там, в саду…

– Не надо, Петр… ты же видишь, мое лицо обезображено… – пролепетала с горечью Верико, отворачивая от него лицо в сторону, стесняясь своего уродства.

– Ты про этот шрам? – опешил Литвинов, осторожно проводя пальцами по ее правой щеке и внимательно рассматривая красный рубец. – Но он почти незаметен. Он не может испортить совершенства твоего прелестного лица, моя любовь…. Ибо твои лучистые глаза лани, которые я так любил и люблю, теперь светятся подобно драгоценным камням, как и когда-то давно…

– Я люблю тебя, – тихо ласково ответила княгиня, поднимая руку и проводя пальцами по его волосам.

– Расскажи, откуда он у тебя? – попросил Петр ласково и вновь осторожно провел пальцами по ее щеке.

– Леван изуродовал меня, когда узнал, что я изменила ему с тобой…

– Этот гнусный тип еще осмелился мучить и ревновать тебя? Он ведь сам не прикасался к тебе! И неудивительно, что ты нашла другого!

– Я нашла тебя, мой сокол, – нежно проворковала княгиня, проводя ладонью по его щеке. – И очень рада этому.

Он ласково улыбнулся ей в ответ и тут же увлек ее вверх. Усевшись на ковер, Петр вытянул длинные ноги и тут же сильными руками посадил Верико к себе на колени.

– Посиди рядом, Верико, – улыбнулся он ей. – Ты ведь помнишь, как когда-то давно ты так же сидела у меня на коленях?

– Помню, – выдохнула она страстно, тут же обвив его широкую шею руками, как ласковая кошечка, приникла к его груди и проворковала: – Я все помню, Петруша, как будто это было вчера…

Он уткнулся лицом в ее ухо и начал страстно целовать ее висок и темные волосы.

– Твой запах, – прошептал он страстно. – Он совсем не изменился и все так же сладок и нежен…

Верико начала ласково перебирать пальцами его густые русые вихры, как когда-то давно, ощущая, как ее сердце наполняется диким неистовым счастьем от его близости. Вдруг она нахмурилась и спросила:

– Твои ноги, что с ними?

Литвинов тут же оторвался от ее виска и внимательно посмотрел ей в глаза.

– Ранение. Еще при войне с Бонапартом, – тихо и печально ответил он.

– Ранение? Но разве ты не в отставке? Разве в твоем возрасте возможно воевать?

– Что значит, в моем возрасте, Верико? Мне всего пятьдесят два года. И поверь, до этого ранения я был здоров как бык! Ни одна пуля не брала меня, не считая четырех легких ранений за всю мою жизнь.

– Но все же в твоем возрасте все военные уходят в отставку, Петр, – сказала княгиня озабоченно с любовью.

– И что мне прикажешь делать в отставке? – нахмурился Литвинов. – Помирать от скуки и безделья? Нет уж, уволь! Когда я в седле, на войне, у меня куча дел, обязанностей. К тому же дома у меня начинается хандра, и я постоянно только и думаю о… – он замолчал и пронзительно посмотрел ей в глаза. Верико тут же поняла, что он хотел сказать, и смущенно опустила взор. И он тихо проникновенно продолжал: – Ты верно поняла. Я начинаю постоянно думать о том, что моя жизнь прошла зря, что я никогда не мог жениться ни на одной женщине, ибо все они по сравнению с той певчей птичкой, которая когда-то разбила мне сердце, никто… и что у меня никогда не будет любимого сына или дочери от тебя, Верико. Что я уже не в силах ничего изменить в своей трагичной судьбе. И единственное, что мне осталось, – это воевать… только на войне я отвлекаюсь от своих траурных мыслей и забываю обо всем и о тебе…

Она вдруг подняла на него взор, окончательно растрогавшись его словами, и с горячностью вымолвила:

– Если бы я знала, что ты так страдаешь в разлуке со мной! Если бы я только могла догадаться обо всем, я бы приехала к тебе давно… чтобы утешить твою боль, милый…

– Мое утешение – это твоя любовь, Верико.

Она ласково улыбнулась ему в ответ и попросила:

– Расскажи, как все было и как тебя ранили, я хочу знать.

– Хорошо, – нехотя заметил Литвинов, словно не желая рассказывать, и продолжал: – Полтора года назад я командовал вторым корпусом наших войск при взятии Парижа, и пушечный снаряд разорвался недалеко от моего коня. Жеребец замертво рухнул, а кусок снаряда попал мне в позвоночник. Осколок достали, но я почти год был неподвижен и парализован и лежал в кровати. Сейчас мне уже лучше. В конце того года верхняя часть моего тела начала возвращаться в норму. Теперь я ежедневно тренируюсь. Руки, живот, бедра. Я уже почти чувствую верхнюю часть ног, лишь голени и ступни остались недвижимы. Но я не собираюсь сдаваться. Доктора говорят, что если продолжать упражнения, то есть вероятность того, что я смогу ходить вновь…

– Это было бы чудесно, – кивнула она.

– Твой сын – видный молодой человек, – произнес Литвинов вдруг, словно вспомнив. – Кто его отец? Ты так и не рассказала. Ведь Леван не прикасался к тебе? У тебя после был еще один мужчина? – добавил он с ревностью в голосе.

– Амир – твой сын, – тихо вымолвила она с упоением, взирая с любовью в его большие яркие глаза.

Эти простые три слова она жаждала сказать ему долгие годы. В своих мечтах Верико именно так и представляла себе этот момент. Когда она, как и в молодости, будет сидеть у него на коленях, и в самый интимный и счастливый момент их душевной близости она наконец сможет сказать, что Амир – его сын. И теперь ее сладостный, почти сказочный сон становился счастливой реальностью.

– Мой? – опешил Петр, вмиг похолодев.

– Да, я сохранила твое дитя в своем чреве. Когда ты уехал, я уже была беременна четыре месяца. Амир родился в середине осени. Ты ведь видел его глаза, они как твои…

Литвинов молчал более минуты, испепеляя ее безумным взором.

– Ты хочешь сказать, что все эти годы у меня был сын? И ты, Верико, ни разу даже не написала мне об этом?! – воскликнул он вдруг с горячностью и обидой. – Да это просто… просто с твоей стороны настоящее предательство! Как ты могла все эти годы так подло обманывать меня?! И этот выродок Леван воспитывал моего сына? А я, как дурак, страдал из-за того, что у меня нет детей?!

– Петруша, – попыталась она остановить его.

– Это подло, Верико, так жестоко посмеяться надо мной! – гневно выпалил он. Он же, обидевшись, убрал с ее стана свои руки и отвернул от нее лицо.

Верико же, нервно кусая губы, лишь с любовью смотрела на его совершенный любимый профиль и подбирала слова, чтобы Петр понял ее и простил.

– Петр, выслушай! – уже нервно произнесла она. – Я не знала, что ты любишь меня. Я думала, что ты не хотел быть со мной.

– Пусть так! – выпалил он запальчиво, оборачивая к ней лицо. – Но о том, что у меня есть сын, ты могла бы мне написать!

– Это было невозможно, Петр, пойми! – выпалила она.

– Отчего же?

– Оттого что я думала, что тебе все равно, есть ли у тебя сын или нет. А Леван возненавидел меня, когда узнал, что я жду ребенка от другого мужчины. Он не знал твоего имени, но все равно впал в дикую ярость. Именно в тот день, когда одна из служанок проговорилась, что я беременна, он изуродовал меня. И едва не зарезал. Лишь вмешательство Петрэ Асатиани спасло меня. И позже Леван хотел убить и Амира. Долгие годы я была вынуждена скрывать настоящее имя моего сына и то, что он мой, чтобы Леван из мести не расправился с ним. Его воспитывал как своего ребенка Петрэ Асатиани, который разлучил нас. Только благодаря ему Амир жив. Именно Петрэ спас Амира от смерти, когда Леван хотел убить его. И именно Петрэ скрывал его у себя и называл его своим сыном. Именно оттого Амир имеет имя Георгий Петрович. И по счастливой случайности Амир имеет твое отчество. Когда же Леван умер прошлой осенью, я наконец смогла открыто признать Амира своим наследником.

– Что за жуткие истории ты опять рассказываешь, Верико? – выдохнул Петр остолбенело.

– Все как есть…

– Значит, Петрэ Асатиани спас не только тебя, но и Амира?

– Да, это так.

– Значит, я в долгу перед ним. И тогда я не буду мстить ему за то, что много лет назад он разлучил нас. Как все же запуталась твоя жизнь, Верико. Если бы ты только хоть на день приехала ко мне и все рассказала как есть. Ты ведь могла найти меня. Я бы все устроил и защитил тебя от этого подлеца Левана. А ты столько страдала, и мой сын, и я совсем ничего не знал о ваших злоключениях.

– Я думала, что ты не любишь меня и уже позабыл. И ведь ты тоже мог найти меня.

– Я? – опешил Литвинов. – Нет, не мог. У тебя был муж, а я никто. К тому же ты имела возлюбленного. Я думал, как и ты, что не нужен тебе. Все так печально, моя Верико, – он вновь обнял ее и уткнулся лицом в ее волосы. – Прости, я вспылил. Но это известие про Амира вызвало у меня дикий порыв. Ты даже не представляешь, как я рад… – он вдруг улыбнулся и радостно добавил: – Знаешь, сегодня какой-то невозможно счастливый день. Я вновь увидел тебя и нашел сына, о котором уже и не смел мечтать. Ты знаешь, Георгий очень статен и великолепен. Я чувствую, что он храбрый воин. Так? Я теперь непременно хочу поговорить с ним, если ты не возражаешь. Ах да, он, наверное, не знает, кто я?

– Знает, – тихо улыбнулась Верико.

– Неужели?

– Я сказала ему твое имя еще дома в Имеретии. А по счастливой случайности мы по дороге встретили твоего племянника, который и привез нас сюда.

– И впрямь, счастливая случайность. Но вы приехали в Петербург, зачем?

– Это долгая история, я расскажу тебе, – она не успела договорить, как в гостиную осторожно постучались. Верико затравленно обернулась к двери и вымолвила:

– Мы совсем потеряли счет времени.

– Да, ты права, моя любовь.

– И сидим на ковре, словно дети…

– И не говори, – улыбнулся Литвинов. – Если ты подвинешь мне кресло, я сяду на него, с твоего позволения.

– Да, сейчас, – кивнула княгиня и взвилась с места.

Верико проворно пододвинула тяжелое кресло к Петру, и он, умело подтянувшись на руках, сел на него. Стук раздался вновь.

– Войдите! – громко сказал Литвинов.

В гостиную заглянула Катенька.

– Дядюшка, мы уже обеспокоены. Праздничный ужин уже полчаса как в столовой.

– Вы садитесь, милая. А мы с Верико Ивлиановной присоединимся к вам чуть позже. Я позвоню в колокольчик, когда Тихон и Иван мне понадобятся.

– Как прикажете, дядюшка, – кивнула девушка и уже хотела выйти, как Петр велел:

– Да, Катенька! Непременно упроси Георгия Петровича остаться на ужин. Ведь его матушка тоже останется.

– Я постараюсь, дядюшка, – кивнула Катя и исчезла за дверью.

– Я остаюсь на ужин, Петр Николаевич? – удивленно и радостно воскликнула Верико.

– Конечно. Это даже не обсуждается, Верико, – заметил он властно. – И прошу, присядь. Мне неудобно, когда ты стоишь передо мной, а я не могу встать.

Она улыбнулась ему и послушно села на диванчик.

– Итак, как вы оказались в Петербурге, ты так и не рассказала?

– Амир хочет жениться на Елене Дмитриевне, графине Бутурлиной. Ты знаком с ее семейством, Петр?

– Только с ее отцом. Весьма неприятный тип. Выскочка, который занял свое место при дворе не службой, а придворными интригами и заговорами. Я не видел его дочь, но надеюсь, она не пошла в отца.

– Амир любит ее.

– И что же, хочет непременно жениться?

– Да. За этим мы и приехали в столицу.

– Что ж, если он любит эту девицу, если ты позволишь, Верико, я сам поговорю с ее отцом и, если все устроится, благословлю их союз.

– Петруша, я думаю, Амир сам переговорит с Бутурлиным. А затем, если пожелаешь, они придут к тебе за благословлением. Так будет лучше.

– Если ты так думаешь, Верико, пусть. Теперь, когда мы все выяснили, Верико, ты должна мне ответить, что ты намерена делать дальше?

– Я?

– Ну да. Я думаю, вы с моим сыном должны остановиться в моем доме теперь. Ведь вы, насколько я понял, только с дороги и еще не нашли гостиницу для ночлега?

– Нет, не нашли. Ты прав.

– Вот и славно! Мой особняк довольно большой, и его хватит для всей вашей свиты. Оставайтесь.

– Но я не знаю, – произнесла неуверенно Верико. – Все это так неожиданно, Петр.

Литвинов тут же вскипел и выпалил:

– Если ты думаешь, что я позволю тебе сейчас уйти из моего дома, ты ошибаешься, Верико! Теперь, когда я вновь увидел тебя, я не желаю расставаться с тобой вновь. Ты должна непременно остаться у меня. Ты слышишь?

– Ты приказываешь мне, Петр? – пролепетала княгиня ошарашенно, опуская сверкающие от счастья глаза.

На ее истерзанное сердце лился целительный бальзам его слов. Верико чувствовала, что она действительно нужна ему и он искренне любит ее.

– Я прошу, Верико… – тихо с надрывом заметил Литвинов и глухо продолжал: – И прошу только оттого, что теперь я немощен. И ты, наверное, не рада этому, я понимаю. Если бы я был, как и прежде, здоров, уж точно не выпустил бы тебя из своего дома, зная, что ты любишь меня, что ты свободна и мой сын теперь в столовой!

– Ты, как и прежде, горяч в своих порывах, – тихо пролепетала с любовью она. – Если хочешь, я останусь в твоем доме, Петруша.

– Я рад, что ты так решила, Верико, – довольно вымолвил Литвинов. – Обещаю, ты не пожалеешь об этом. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы не только встать на ноги как можно скорее, но и чтобы ты навсегда забыла о своих страданиях, которые пережила отчасти и по моей вине…

Верико, тронутая его словами, вскочила на ноги и, упав перед ним на колени на ковер, обвила его голову ладонями.

– Мы оба виноваты во всем и должны просить прощения друг у друга.

– Моя певчая птичка. У нас будет много времени, чтобы это обсудить, ведь так? – он лукаво улыбнулся и тут же, стремительно обвив ее стан руками, с силой потянул ее ближе к своему лицу.